— Защитим Новгород и Галичу поможем! — прогремел невдалеке зычный голос.

Иванко дернул Микулу за рукав.

— О! То голос Якуна.

— Где? — крутнул головой Микула.

— А вон, смотри влево.

Микула увидел Якуна, поднятого на чьи-то плечи. Несколько рук поддерживало его.

— Обороним! — надрывался Якун. — И Галичу поможем!

Иванко подпрыгивал на месте, насколько это было возможно в тесной толпе, и кричал:

— Спасибо, Якун! Спасибо!

На него оглядывались, спрашивали соседей, кто это кричит.

— Кто? — удивленно воскликнул Микула.

— Не ведаете? Галичанин Иванко!

К Иванке протягивали руки, его подбадривали:

— Не горюй! Пойдем.

Сзади кто-то напирал на Иванку и ударял его по плечу. Иванко оглянулся. Рядом с ним вплотную стоял калика перехожий Миколай. Встретившись глазами с Иванкой, он горячо зашептал ему в ухо:

— Не слушай бояр, то звери. А люд новгородский поможет. Было б здоровье, сам бы пошел. — И он закашлялся.

Иванко горячо пожал его сухую руку.

О чем-то шепнув Мстиславу, архиепископ показал на вече. Мстислав шагнул вперед, выхватил меч и поднял его высоко над головой.

— Мстислав! Мстислав! — полетело над головой.

— Мужи новгородские! — звонко воскликнул Мстислав, и людское море успокоилось. — Люди ратные и кузнецы-умельцы! Дружину свою вопрошаю: со мной ли вы?

— С тобой! — послышалось в ответ.

— Пойду я в Галич! Супостата прогоним. А кто хочет в мою дружину — всех приму.

Архиепископ шепнул посаднику:

— Два добрых дела совершим: Галичу поможем и от постылого забияки избавимся.

Посадник пугливо оглянулся — не услыхал ли кто этих слов? И так же, как и архиепископ, перекрестился. Наконец он спокойно вздохнет без этого надоедливого и дерзкого Мстислава!

— Пойдете ли? — повторил Мстислав.

— Пойдем! Пойдем!

— А к вам, мужи мудрые и нарочитые, — полуобернулся он к архиепископу и боярам, — мое слово. Есть у меня дела на Руси, а вы вольны в князьях, берите себе, кого пожелаете.

Он поклонился вечу глубоким, медленным поклоном и спокойно, твердым шагом сошел с помоста.

Какое-то мгновение на площади было тихо, и вдруг хлынул тысячеголосый ливень:

— Слава-а-а!

— А-а-а-а!

— Га-а-а-а-лич!

— Пойде-о-ом!

Архиепископ глянул на бояр. На скамье старейших сидели те, которые управляли судьбой бурного, непокорного Новгорода. Бояре кивнули головами в знак согласия — они не возражали против ухода Мстислава. Пусть живее выбирается, и так эти неожиданные гости взбудоражили чернь, зачесались руки у бунтовщиков-голодранцев, того и гляди, чернь на бояр набросится; при такой буре и до смуты недалеко. Пусть едет поскорее, а то уже и о боярских карманах выкрикивают, о гривнах напоминают…

Трижды ударил колокол к послушанию, но вече бурлило, звуки колокола потонули в громких выкриках толпы. Архиепископ махнул левой рукой, и звонарь с торопливой старательностью снова что есть мочи зазвонил, но на этот раз он бил протяжно, будто присвистывал.

— Поглянь! Поглянь! — тормошил Иванко Микулу. — Владыка крестом машет.

— Пусть машет, — засмеялся Микула. — Попробуй унять такое море!

А площадь гудела неудержимой радостью. Выкрики, как удары грома, вспыхивали то в одном, то в другом месте.

— Якун! Якун что-то кричит. — Иванко повернул Микулу за плечо и показал влево.

Микула прислушался. Один ли только Якун кричит? Ведь все шумят. И все же среди других выделяется голос Якуна.

— Мстислава! Мстислава! — кричал кузнец.

Все подхватили эти слова и хором повторяли:

— Мсти-сла-а-ва! Мсти-сла-а-ва!

— Выйди, выйди! — позвал архиепископ Мстислава.

Тот вошел на помост без шелома, вытирая потный лоб.

Горячий восторг, еще раз вспыхнув, начал спадать. Вече желало услышать слово Мстислава. Он поднял руку и изо всех сил выкрикнул над притихшей площадью:

— В поход идем! Не посрамим оружия новгородского!

После этого архиепископ уже не мог утихомирить разбушевавшееся вече. Вверх полетели шапки. Мстиславовых дружинников хватали на руки и подбрасывали. Посадник шепнул на ухо архиепископу:

— Ничего уже не выйдет. Вече кончать надо.

Архиепископ не ответил. Посадник продолжал свое:

— Велеть, чтоб зазвонили?

Архиепископ неохотно кивнул. Посадник наклонился над перилами. Звонарь уже ждал.

— Бей!

Звонарь побежал к колокольне, ухватился за конец веревки, намотал его на руку и, разбежавшись, дернул.

Бом! — протяжно загудел вечевой колокол.

Микула прислушался.

— Вече закончилось. Можно идти домой.

Солнце поднялось уже высоко, пора бы и пообедать, но во всех церквах зазвонили к заутрене.

— Вишь, как попы торопятся: вече прервало их службу. Но мы с тобой не пойдем, пусть Бог простит, тут намолились, — перекрестился Микула. — Давай выбираться.

Расходились дольше, чем собирались, — узкие горловины улиц не могли проглотить сразу всех прибывших сюда, толпа двигалась медленно.

— Вот тут мы и увидим Якуна, — оглянулся Иванко.

И верно, в полусотне шагов от них двигался Якун. Он размахивал шапкой, старался пробиться к ним, но сошлись лишь после того, как перешли мост. Тут уже было свободнее. Якун подбежал к Иванке.

— Слыхал, как рассудили новгородцы? С вами заедино, по-родственному, одна семья.

— Одна! — растроганно ответил Иванко и размашисто, по-мужски, крепко трижды поцеловал Якуна в шершавые губы.

— А теперь только медом запить, — полез в карман Микула.

Это его движение заметили Якун и Иванко и тоже начали шарить в своих карманах. Наскребли мелких резан на два кубка.

— Ничего, — успокоил Якун, — разольем в три кубка и выпьем. А что неполные будут — не велика беда, было б сердце полно правды и дружбы.

Друзья свернули в переулок, к медовару. Тут к ним и подбежал запыхавшийся Кирилл.

— Фу! Помчались, едва догнал!

— Меня ищешь? — забеспокоился Иванко. — А что случилось?

Он подумал, не зовет ли его Дмитрий. Не хотелось оставлять друзей в такую минуту.

— Ничего! Я один остался, пока выбрался с площади, глянул — все порасходились. Хорошо, что вас увидел.

Микула обрадовался галичанину, но что же это будет за питье, когда два кубка придется теперь на четверых, разделить, — только усы смочишь. Иванко заметил, как Микула недовольно поморщился, и понял, почему друг расстроился. Он немного отстал от друзей и притянул к себе Кирилла.

— «Все порасходились!», «Один остался!» — передразнил он его. — Не видишь, куда идем? Еле-еле наскребли на два кубка, — прошептал он, чтобы не услышали приятели, — а тут ты еще притащился!

Кирилл часто замигал глазами.

— Чего мигаешь? Не понимаешь? Теперь два кубка на четверых! Уразумел? — дернул его за рукав Иванко.

— Так что ж ты не сказал?

Кирилл радостно вытащил несколько резан. Он старательно берег их, заставляя себя забыть о них, — так нужны были, чтобы купить меду для неприступного монаха, ключника монастырской библиотеки. Андриан так посоветовал, намекнув, что там есть много интересных книг. Кирилл не трогал этих денег, но ради такого случая, для встречи друзей, он не пожалел последних сбережений.

— Бери, Иванко, считай — хватит?

— Хватит! На всех четверых по два кубка, да еще и рыбы сушеной возьмем.

За корчагой с медом друзья просидели всю заутреню. Иванко не выдержал, шепнул Микуле о том, откуда взялись деньги. Дружинник начал успокаивать Кирилла:

— Не плачь о своих резанах, не они нас, а мы их наживали.

Когда начали пить, оказалось, что еще и по третьему кубку выйдет. Микула захмелел. Он хлопал Кирилла по спине, обнимал его, непрестанно твердил:

— Я тебе отдам! Отдам! Угощаю я, вы с Иванкой гости, а я дома. А деньги будут. Я верну тебе, в Галиче встретимся.

— Ты едешь? — обрадовался Кирилл.

— А как же! Еду! Зачем мне тут оставаться? Вся дружина едет, а я останусь? Нет! Микула там, где дружина. Может, и навсегда корнями там зацеплюсь: своя же, Русская земля.