Иванко поднялся на цыпочки и над головами увидел высокий помост перед храмом Софии.

— А князь? — спросил Иванко.

— И князь, и Дмитрий там будут. Смотри, смотри, уже выходят!

Первым взошел на помост архиепископ в раззолоченных ризах, поодаль, в сторонке, остановился Мстислав, а потом, пропуская Дмитрия перед собой, появился посадник. Он подошел к архиепископу и начал что-то шептать ему.

— А там бояре, вон смотри, на паперти, — показывал Микула рукой, но Иванко не видел их, ибо паперть была за помостом.

Площадь гудела тысячами голосов.

— А нам будет слышно? — обеспокоился Иванко.

— Услышишь! — крикнул Микула.

Иванко теперь не отрывал глаз от помоста. Вдруг трижды ударили в колокол.

— Чтоб замолчали все, — пояснил Микула.

И верно, шум начал утихать.

Кирилл устроился лучше всех галичан. Он стоял на крыльце монастырского книгохранилища, а это было очень близко от помоста. Андриан помог ему в этом. Вчера шепнул своему гостю, что утром вече собирается.

— Хочешь все увидеть — ночуй у меня. Выйдем, когда все соберутся.

Мог ли перечить Кирилл? Да он с радостью поблагодарил Андриана, только вечером сбегал к своим и предупредил их, что ночевать будет у монаха Андриана.

С высокого крыльца хорошо видно всю площадь. Кирилл силится увидеть, где стоят галичане. Рассыпались они повсюду между новгородцами. Вон стоит Иванко с Микулой, а вон два дружинника, а там, слева, еще трое.

— А кто это напротив нас? — наклонился Кирилл к уху Андриана.

Андриан дернул его за руку и тихо ответил:

— Сейчас скажу, подожди… То купцы заморские… Не разговаривай громко, их биричи недалеко стоят, услышат.

У крыльца высокого каменного строения, вдоль стены, — широкий помост со скамьями. На них сидят безбородые напыщенные чужеземцы.

— Тот, который с самым большим посохом, — продолжал Андриан, — купец из Дании. Много денег имеет.

— Дания? — вопросительно посмотрел Кирилл.

— Есть такая страна на море, там, где солнце заходит.

— Как много их! — удивляется Кирилл.

— Много. Множество товаров к нам везут, но и от нас немало берут. Два двора занимают, немецким и готским те дворы называются. Пускай живут — хороший люди. Только тот, толстый, вельми лукавый — свейский купец.

— Который? — переспросил Кирилл.

— Тот, что возле высокого сидит. Хитрый, не любят его наши купцы.

Но Кирилл уже не слушал Андриана. Он наклонился вперед, едва не перескочил через перила.

— Свейский, говоришь?

— Свейский. Уже, почитай, больше года в Новгороде.

Кирилл качал головой и шепотом ругался.

— Ты чего? — всполошился Андриан. — Не заболел ли?

— Заболел? Отчего? — задумчиво ответил Кирилл. — Нет, не болен… Болен, болен, — торопливо добавил он, — болен от лютости… Ах ты, собака!

— Да что ты? Что ты? — испуганно потянул его в сени Андриан.

— Не тяни! — Кирилл оттолкнул старика от себя. — Смотри и запомни. Я тебе могу доверить тайну. Тот свейский купец — не свейский купец.

— Кирилл! Тише!

— А я же только тебе говорю. То не купец, а латинский поп. Зверь! Людомира замучил!

Сбиваясь, Кирилл поспешно рассказал Андриану о том, что происходило в яме, о том, как истязали Людомира. Окровавленный Людомир тогда уже ничего не видел, он не заметил, как насильно втолкнули в яму четверых галичан, схваченных на улице. Среди них был и Кирилл. «Смотрите! Расскажите своим галичанам, всем то же будет!» — неистово орал тогда Бенедикт, а монах подпрыгивал возле него.

Андриан побледнел и прошептал на ухо Кириллу:

— И этот… купец — он? Верно ли признал?

— Он! Узнал. Я его не раз в Галиче видел. Что теперь делать?

— Боюсь, — сжал Андриан руку Кирилла. — Поразмыслить надобно… Боюсь… Не поверят… Нет, поверят, а что с ним учинят? Ничего. Скажешь — тебя уберут, в яму бросят, рот заткнут. С этими купцами не будут ссориться.

— Уберут, — задумчиво промолвил Кирилл. — А что поделаешь?

— Молчи… Ты молод. Я сам… А то бояре вельми злые. Кто тебе или мне поверит? Я сам поймаю его на слове, пойду к купцам… Нет, к посаднику… Я ему покажу, как русских людей убивать! А ты не встревай, а то и домой не попадешь.

Архиепископ поднял крест, и стало так тихо, будто на площади не было ни единого человека.

— Люди Великого Новгорода! — услышал Иванко старческий голос. — Слушайте все. К нам прибыл посол из Галича, подмоги просит князь Даниил против иноплеменных.

Дмитрий вышел из толпы и поклонился. По толпе прошелестел ветерок.

— О! Дмитрий, Дмитрий говорить будет! — неожиданно вырвалось у Иванки.

На него зашикали.

— Люди русские новгородские! — громко прозвучал голос Дмитрия. Сняв шелом, Дмитрий три раза низко поклонился во все стороны. — К вам мы пришли! Галицкий люд просит вас. Грамоту князь Даниил написал к мужам новгородским. Когда злые люди обижают кого-нибудь из семьи, кто защищает? Свои! Кто щитом, становится для дитяти? Отец да братья родные. А к нам чужеземцы забрались. Король мадьярский баронов пригнал. Сидит Бенедикт в Галиче, веру нашу попирает, над женщинами враг глумится, дышать не дает. Долго ли так будет? Помогите, братья! Русских людей вызволите! Убивают враги, мучают…

Толпа зашевелилась, глухой ропот возмущения прокатился по площади:

— Наших убивают!

— Не дадим убивать!

— Врага изгнать!

— Братья ведь наши!

— Пойдем в Галич!

Архиепископ поднял крест, но людское море бурлило, кипело, из края в край перекатывался шум голосов. Он махнул рукой — трижды зазвонил маленький колокол. Шум утих.

— Посадник хочет говорить!

И в ответ где-то в толпе резкий голос разрезал тишину:

— Слушаем!

Приглаживая ладонью бороду, посадник поклонился и начал издалека:

— Люди русские всюду живут — и в Новгороде, и в Галиче… Но далеко они разошлись, рукой не достать. И солнце одно, а греет не одинаково.

— Ты о помощи говори!

— Для чего солнце поминаешь? — загудело вече.

Стараясь перекричать, посадник изо всех сил натужился:

— Я о помощи. Не близко идти. Мы у себя… Самим войско надобно…

Еще сильнее забурлили новгородцы:

— Видим, куда гнешь!

— Налей в рот воды!

Посадник силился что-то сказать, махал руками, но его слова тонули в шуме толпы. Раздались гневные возгласы:

— Не желаем слушать!

— Иди прочь!

Сколько ни порывался посадник говорить, ему не давали. Кричали, улюлюкали, свистели мальчишки, угнездившиеся на крышах близлежащих домов.

Ничего не мог сделать и архиепископ. На поднятый им крест никто не обращал внимания — посадника не любили. Так повелось на вече: не захотят слушать — хоть лопни, не дадут рта раскрыть. Посадник пожал плечами, сошел с помоста, и сразу стало тише.

— Кто еще будет говорить?

— Не слышим! — начали шуметь новгородцы.

Архиепископ позвал боярина с длинной, пышной бородой, в высокой шапке. Тот подошел к краю помоста и оперся на разукрашенный узорами посох, слегка поклонился, горделиво подняв правую руку.

— Новгородцы! — крикнул он сильным голосом, — Бояре так мыслят— помощь надо дать.

— Дать!

— Дадим! — подхватили сотни голосов.

Боярин уловил мгновение, когда гомон утих, и еще громче крикнул:

— И я говорю — дадим! А кто поведет дружину ратную? Есть ли такой воевода?

— Есть! — многоголосо ответили новгородцы.

— А может, подумать надлежит? А кто у нас останется, кто будет Новгород оборонять от супостата? А где оружие возьмем?

И снова, как и на посадника, начали кричать на боярина. Вече разбушевалось:

— За посадника тянешь!

— Будет кому оборонять!

— А на оружие карманы боярские тряхните!

— Тряхните!

— Давай боярские гривны!

Боярин оторопевшими глазами посматривал на толпу, оборачивался к архиепископу, чтоб тот утихомирил вече. Но что такое один голос против этого бурного потока? Маленькая щепка в ревущих волнах.