Удивленный, выскочил Иванко от Дмитрия. «Почто тысяцкий так обиделся за Судислава? Ведь он же его ненавидит?» Кузнецу и невдомек было, что всюду бояре одним миром мазаны, всюду на смердов косо глядят. Не мог он догадаться, что его слова, сказанные друзьям у медовара, так быстро дойдут до ушей архиепископа (а слова эти мигом дошли — было кому подглядывать и подслушивать); Иванке и невдомек, что его имя, имя простого кузнеца из далекого Галича, стало известно архиепископу — самому богатому новгородскому боярину. Так вот и познакомились они, не встречаясь. Рассвирепевший архиепископ отчитывал перепуганного посадника: «Стар ты уже стал, неповоротлив, не ведаешь, что в городе творится. От купцов иноземных я узнал про того галичанина… Мало разве у нас своих непослушных, а тут еще и гости приехали. Ты проследи за ним — авось где-нибудь нечаянно в воду упадет или в яму оступится. А твои люди почто рты разевают? Таких хватать надлежит, чтоб никто и не видел».

Архиепископ хорошо представлял себе, что было у медовара. «Этой голытьбе того только и нужно, — видно, хохотали, когда рассказывал кузнец, как пылал терем Судислава. Им только развяжи руки…» Не давала ему покоя новгородская вольница — того и гляди, вспыхнет буря.

Дмитрия оставили одного. Стоит он посреди гридницы, оглядывается вокруг. Так, как и у них во Владимире или Галиче, у стен стоят окованные железом столы и лавки, на стенах развешано оружие, а пол шкурами звериными устлан.

Открылась дверь, в гридницу вошел мужчина — среднего роста, черноволосый, с поседевшими усами, одетый в расшитый серебром синий кафтан. Подошел к Дмитрию, поздоровался.

— Это ты, боярин, от князя Даниила послом приехал? Как зовут тебя? — спросил он приятным голосом.

Дмитрий обрадовался — у этого боярина он и спросит о Мстиславе.

— Челом тебе, добрый человече. — И поклонился. — Я посол, а зовут меня Дмитрием.

— Далече ты заехал. Какая же беда тебя пригнала?

Сердечность незнакомца подкупила Дмитрия, и он рассказал ему о своей поездке. Незаметно подошли к окну и сели рядом на скамье.

— Лезут на Русскую землю, — сжал кулаки новгородец, — хватают за горло, дышать не дают. — И вдруг оживился, черные глаза его засверкали, он воскликнул: — Бить надо! Бить так, чтобы бежали куда глаза глядят!

Напуганный этим выкриком, Дмитрий даже отодвинулся немного дальше.

А новгородец горячился:

— А что же вы? Перепугались? Боитесь?

Какой дерзкий этот боярин! Сперва казался таким обходительным, а теперь бранится.

— Ты не кричи, боярин! — вскочил Дмитрий со скамьи. — Сам пойди попробуй.

— Не притупились ли ваши мечи? — с лукавой улыбкой спросил новгородец.

— Глумишься? Мечи у нас есть и люди храбрые есть, да силы мало. Сидя тут, в Новгороде, нетрудно явить мужество. А ты у нас побудь, тогда и узришь.

— А что зреть-то? Я бы с врагами мечом…

— Да что с тобой толковать! Хвастун! Таких нам не надобно.

— А ежели попрошусь в Галич, возьмут?

— Тебя? — рассердился Дмитрий. — Нет! Скажу князю, чтоб не брал.

— Такие люди мне по душе! — расхохотался новгородец.

— Зато такие, как ты, мне не по душе, — отрезал Дмитрий.

— Закипел, хлопче! Остынь, — продолжал подтрунивать новгородец.

Дмитрий не оставался в долгу:

— Ты язык не распускай. Я тебе не мальчик. Я тысяцкий.

— О! А я и не знал…

— И знать тебе не надобно. Князь Мстислав скоро придет?

— А со мной не хочешь говорить?

— Не желаю! — нахмурился Дмитрий, еще крепче стиснув в правой руке пергаментный свиток — грамоту Даниила.

— Ну, так скажи, какая дружина у князя Даниила?

— Я князю Мстиславу поведаю о том.

— Востер ты. Знали Даниил и Мирослав, кого посылать.

— Тебя не спрашивали, — буркнул Дмитрий.

— Гостям не пристало так ответствовать. Неучтиво.

— А я не твой гость.

Новгородец громко хлопнул в ладоши, и на пороге появился Микула.

— Ты, Микула?

— Я, княже.

— А где отроки?

— Вышли.

— Вели, чтоб меда крепкого подали.

Микула бесшумно вышел из гридницы. Все произошло так быстро, что Дмитрий растерялся.

— Я… я не… знал… — заикался Дмитрий. — Прости… я…

Мстислав дружески положил свою руку на плечо Дмитрия.

— Без сих слов! Не бойся. Что прощать? Люблю горячих, не люблю тихоньких да льстивых, то не воины, — подбодрил он Дмитрия, и тот успокоился.

— Я так тебе сказал… — начал Дмитрий, но Мстислав не дал ему договорить.

— Сказал? Славно сказал! Попробовал бы так архиепископу молвить, увидел бы тогда! — И Мстислав вдруг преобразился: ссутулился, оттопырил губы и закатил глаза под лоб, поднял правую руку и скрипящим голосом начал: — «Ты что, чадо мое, богохульные словеса пускаешь, старших не чтишь? Бить тебе каждодневно поклонов триста утром и вечером». — И расхохотался: — Ха! Ха! Ха! Так бы сказал тебе архиепископ. Это бы еще ничего, что поклоны бил, душу спасал, а то и тела не уберег бы. Ничего не забывает старый лис, где-нибудь так бы схватил тебя — света белого больше не увидел бы.

Смущенный Дмитрий слушал, не зная, что и ответить. Он ругал себя за то, что сразу не смог угадать, с кем встретился.

— Удивляешься? — спросил Мстислав. — Не удивляйся! Вот тут он у меня сидит, — он ударил себя в грудь, — шипит, яко гадюка. Глядеть на него тошно!

Об этой неприязни никто не говорил Дмитрию, а Мстислав открылся ему, незнакомому человеку. После этого Дмитрий почувствовал, что говорить с Мстиславом будет легко.

— Прости, княже, что так дерзко говорил с тобой…

Мстислав глянул на него добрыми глазами, улыбнулся:

— Теперь говори, посол.

Дмитрий стал перед Мстиславом и протянул ему свиток. Мстислав развернул его на столе и стал читать.

Уже не упрекал себя Дмитрий, что так повел себя с Мстиславом. Может, это и к лучшему? Присматривался к Мстиславу — тот нахмурил брови, глазами быстро бегает по пергаменту, иногда поднимает голову и смотрит на Дмитрия, а потом снова читает. Нет, такое откровенное лицо, такие широко открытые глаза не могут лгать.

Мстислав закончил чтение, коснулся кончиков усов и глянул на Дмитрия. В его взгляде Дмитрий уловил сочувствие и решительность.

— Написано, как ты мне говорил, — промолвил Мстислав. — Надобно идти — свои же, русские, кличут. Я пойду. А много ли воинов будет — увидим завтра на вече.

Заметив обеспокоенность Дмитрия, быстро добавил:

— Ты что, не веришь? Боишься, что мало войска пойдет? Моя дружина вся со мной будет, а мне больше и не надобно, чтоб ударить со всех сторон. Не люблю назад возвращаться. В поход на Бенедикта множество ратников понадобится. Ничего, соберется вече, послушаем. Сей рыжий лис, архиепископ, не говорит, что поход не надобен, однако же помешать в чем-нибудь он способен. Вот оружие понадобится, и есть оно у оружейников, а кто даст деньги? Город должен дать. А что на это скажет лис? Да что ты молчишь?

— Я слушаю, княже.

Дмитрий ничего не мог добавить. Он обрадовался, что Мстислав так сочувственно отнесся к просьбе Даниила.

— Слушаешь? Слушай! Еще и не то услышишь завтра. — Мстислав так и сыпал словами. — Не был я в Галиче, а пойти туда хочется, — подмигнул он Дмитрию. — Не сидится на месте без дела. Мечи ржавеют, и сердце просится: «Пойдем». Не могу в словесных битвах с архиепископом томиться! На поле ратном наше место, там поговорим с врагом мечами. Не так ли?

— Истинно так, княже.

— Я и забыл, — глянув на стол, сказал Мстислав, — давно уж мед принесли. За такого гостя и выпить негрешно.

Они подняли большие серебряные кубки и чокнулись. Крепок мед у Мстислава — будто огнем обожгло.

— А я признаюсь тебе, — таинственно прошептал Мстислав Дмитрию на ухо, когда уже осушил кубок, — сам думал податься в Галич: растрогал меня слепой Митуса, вельми сердечно пел про ваши горы, про реки быстрые. Но как пойти незваному? А теперь пойду, прогоним врага с Русской земли.