— Что это ты носишься, словно ветер?

— Я… — начал и не договорил Иванко.

— Кто там ожидает тебя?

— Никто. Я смотрел, скоро ли сядет солнце.

Отец ничего не ответил, только улыбнулся и сказал ласково:

— Одевайся.

Парень давно уже ждал этого слова, мигом сорвал с гвоздя замасленную рубаху и через голову набросил ее на плечи. В кузнице он работал обнаженным по пояс: и жарко было здесь, да и небезопасно — непрошеная искра могла прожечь рубаху, к тому же трудно оберегать ее от грязи, которая липнет со всех сторон. Не так уж много рубах у Иванки, чтобы он мог не слушать справедливые слова матери — не забывать, что полотна мало, ибо тиун забрал последний кусок для боярина.

Оставшись один, Смеливец продолжал работать. Он снова положил в горн железную полосу и стал к меху. Но продолжить ковку так и не удалось — в кузницу стали собираться смерды и закупы. Они частенько сюда наведывались. Кто принесет ухват или лемех поправить, кто просто так забежит — узнать новости или рассказать о своем горе.

Тяжело приходилось смердам. В оселищах — общинах — живут они, на земле трудятся, но вся земля в боярских да княжеских руках. Сидит смерд на земле, да не он хозяин; пашет землю, поливает ее своим потом, но боярину и князю должен отдавать лучшую часть урожая. Бояре-вельможи урезают свободу смердов, все туже вокруг шеи петлю затягивают — не уйти смерду от этой боярской милости. Выгодно боярам — смерды все им доставляют: и зерно, и мясо, и полотно. На этом и держится боярское хозяйство, от этого и богатеют бояре.

Много надо трудиться смерду, чтобы и дань натурою оплатить боярину, и свою семью прокормить. Но и это еще не все горе: хуже всего, когда целиком лишится свободы. Стрясется какая-нибудь беда — пожар ли подворье уничтожит, скот погибнет или неурожай — тогда к боярину нужно идти, в ноги ему кланяться, гривны занимать. Гривны-то он даст, но дорогой ценой — свободой своей приходится платить за них: смерд становится полностью зависимым человеком — закупом.

Смерды хоть без боярского кнута на свой лоскут поля идут, а закуп продался — гонит его боярский тиун на проклятую работу. Будто и нет разницы: ведь смерд тоже под боярином ходит, — и все же смерд свободнее, чем боярский закуп — холоп.

Первым заглянул Людомир, закуп Судислава. Он стал на пороге кузницы и радостно крикнул:

— Желаю тебе удачи, Смеливец! Куешь?

— Спасибо, кую. Заходи, добрый человек!

— А я и зайду. Для того и пришел к тебе.

Он крепко пожал руку Смеливцу.

— Ого! — воскликнул Смеливец. — Да у тебя не пальцы, а клещи!

— Покамест есть еще сила. — Людомир взмахнул черной загорелой рукой. — Видишь?

— Вижу, — улыбнулся Смеливец. — Вола поднимешь?

— И подниму! — простодушно похвалился Людомир. — Да что там вола! Я бы пятерых бояр поднял да об землю так ударил, чтобы они дух испустили.

— ТЫ что так зол на них?

— Ух, зол я, Смеливец! — Он сжал кулаки и стал перед ковачом, высокий, страшный. Редко видел его таким Смеливец. Из-под белесых бровей сверкали голубые глаза — казалось, гнев вовсе не идет к ним, но сейчас они были колючие, до краев налитые ненавистью. Этот русобородый великан и впрямь мог бы пятерых поднять.

— Вот это видишь? — Он ткнул пальцами на свою истлевшую от пота рубаху. — Завтра похороны князя, а во что я оденусь? А штаны какие? — Он осторожно прикоснулся к полотняным штанам, будто отряхивая с них пыль. — Посмотри, только и всего, что на животе держатся да грешное тело прикрывают. — Он расхохотался. — Хочу в святые идти!

Потом подтащил бревно и сел на него, вытянув длинные, загрубевшие от хождения по полю босые ноги.

— Что ж к людям не пойдешь в таком праздничном одеянии? — по-дружески пошутил Смеливец.

— Пойду! Непременно пойду! Пускай бояре из кованых сундуков вытаскивают свои охабни. А у меня нет сундука. Людомириха счастлива — ей нечего прятать. Я пойду! Хоть князь и не друг мне, да уж больно хорошо прижал он этих проклятых бояр. Жаль, что до шеи Судислава не добрался. Давно бы нужно было повесить этого волка. Я бы и сам его задушил.

— Что ты! — сказал Смеливец, едва удерживая смех. — Боярин у тебя такой хороший, почтенный, ласковый, а ты — душить.

Людомир понял, что Смеливец шутит, и ударил его по плечу:

— Ох, хороший, да если бы его, хорошего, Бог к себе в гости позвал, так я бы вот этакую свечу в церкви поставил… Смеюсь я, Смеливец, а здесь, — он показал на грудь, — горячая смола кипит. Ух, и волк этот Судислав! Закрутил меня своими гривнами, света белого не вижу. Дал мне взаймы две гривны, чтоб у него вытекли глаза! Я мыслил коня купить, да не купил. И гривны развеялись — чем теперь отдавать? А на гривны резы растут, тихо-тихо, как на дереве листья… Он мне коня дал, чтобы я на его поле работал, и рало боярское дал. Работаю я, Смеливец, а слезы меня душат. И сегодня у него, и завтра, и вчера, а дома когда? Говорит мне жена: «Стал ты рабом, Людомир». Раб и есть — никуда не вырвусь. А резы растут. Куда убежишь?

Смеливец слушал гостя, не перебивал. И Людомир о бегстве думает. Но куда же спрячешься от князей и бояр?

— Вот рало к тебе притащил, — продолжал Людомир. — Сказал тиуну Судислава, а он посмотрел и шипит: «Сам поломал, сам и исправь». А что я поломал? Я пахал боярскую землю, лемех затупился, не режет. «Иди, — кричит тиун, — починять, а то скажу боярину, так он еще гривну накинет…» И накинет! На раба петлю можно набрасывать… Бери лемех — откуешь, а я две ногаты найду тебе заплатить.

— Найдешь? — прищурил глаза Смеливец.

— Найду! Знаю, ты такой, как и я. Не хочу за спасибо.

— Сделаю, сделаю, — успокоил его кузнец.

В кузницу вошли еще двое — худощавый, с желтым лицом дед и однорукий смерд.

— Да вас здесь двое, — откашлялся дед. — А мы думали, что ты один, развеселить тебя хотели.

— Спасибо, что пришли, — поблагодарил их хозяин.

— А ты все кашляешь, дед? — обратился Людомир к старику.

— Кашляю, кхе-кхе… — тяжело дыша, через силу пробубнил тот. — Нет здоровья. Отбил печенку, черт проклятый!

— А ты бы с тиуном поласковее да поприветливее… — посоветовал Людомир и подвинулся, уступая старику место возле себя на бревне.

— Я-то с ними… приветливо, — отдуваясь, ответил дед, — да они со мной не так.

— Они! — со злостью буркнул Людомир. — С ними если любезничать, так они зубы повырывают, нечем будет и укусить. Что, дедушка, пойдешь князя хоронить?

Дед смотрел на него, мигая глазами.

— Что, плохо слышишь? Не тиун ли тебя по ушам погладил? — громче крикнул Людомир.

— Слышу… Пойду. Хоронить князя надо, храбрый был воин. — Он подмигнул Людомиру и посмотрел на всех. — А вот если бы… — он откашлялся, — если бы в гроб всех бояр положить, да и тиунов вместе с ними, повеселился бы я завтра.

— Пожалуй, и на обед бы нас позвал? — залился смехом Людомир.

— Позвал бы, — весело ответил дед. — Не будь тиунов, я бы в боярских клетях меду нацедил да мяса взял — вот и обед на всех.

— Хитрый дед! — вставил свое слово однорукий. — Вишь, к клетям боярским подбирается.

— А ты что? Ну! — цыкнул на него дед. — Мы же туда и возили. Или, может, боярин сам все приготовил?

— Боярин! А то кто же! — подмигнул Смеливцу Людомир.

— А ты скажи, Смеливец, — ты тут у дороги, видно, больше слышал, — как теперь, легче нам будет без князя или бояре запрягут? А? Кто будет править Галичем?

Дед спросил и, не получив ответа, глянул на Людомира, потом на однорукого.

— Почему вы молчите?

— Мыслишь, тебя поставят? — насмешливо сказал Людомир.

— Зачем так говоришь? Кто меня поставит? Куда нам! За боярами не поспеешь. — И, подумав, добавил: — Думаешь, не могли бы править — вот хотя бы ты или Смеливец?

— Поди Судиславу расскажи об этом.

Дед замахал руками.

— Ты что это удумал? Чтобы Суди слав голову оторвал… Князья да бояре есть — на них земля держится.

— Держится? — вспыхнул Людомир. — Эти руки держат. — Он протянул к деду свою руку. — А в бой с врагами кто идет? Бояре? Сколько их там есть? Люди стеной идут — это сила. Вот кто. — Он указал на однорукого. — Разве мало он на поле брани был? А руку свою где он потерял? Половчанин отрубил.