В половине четвертого он решил пообедать, помня, что на пять у него назначена важная встреча. Вынув из ящика стола потрепанную книгу, Кабрера спустился на парковку (на этот раз все колеса были целы), сел в машину и поехал в ресторан «Фламингос». Там он и застал Рамиреза, забившегося в дальний угол. Кабрера подошел и сел к нему за столик.

– Ага, толстяк, вот ты где! Так что ты мне собирался рассказать?

Рамирез, внимания которого ожидали две порции энчиладас по-швейцарски и тарелка с вяленой говядиной, проглотил слюну, вытер губы салфеткой и вполголоса проговорил:

– Не лезь туда, придурок. Это не дело, а в натуре минное поле.

– Можно подумать, я взялся за него ради удовольствия. Мне его шеф поручил!

– Повторяю: будь я на твоем месте, я бы сделал все, чтобы отвертеться. Это дело Весельчака. Никто в здравом уме не осмелится перейти ему дорогу.

Чавез тоже был здесь. Он сидел поодаль в компании двух новичков, которым втирал что-то, а те слушали и согласно кивали. Кабрере было жаль их, как и прочий молодняк, попадающий в оборот к Чавезу. Вскоре и они пожалеют об этом, но будет поздно.

– Ну так что ты будешь делать? – спросил Рамирез.

Кабрера не ответил. В ресторан проник замызганный мальчишка с кучей рекламных листовок и принялся шнырять между столиками, суя каждому флаерсы. Вскоре добрался и до них. «А вдруг сегодня твой последний день? Проведи его весело в клубе «Чероки мьюзик», – прочитал Кабрера на листовке, протянутой мальчишкой. Раньше этот клуб принадлежал известному бандиту, которого они обезвредили, и теперь там просто диско-бар без криминала.

Человек, сидевший за соседним столиком, ушел, оставив на столе выпуск «Меркурио», и Кабрера взял газету. Колонка Джонни Гурреро была на третьей странице. Этот ушлый засранец уже успел тиснуть заметку. Упомянув «прискорбную» кончину Бернардо Бланко, «перспективного молодого журналиста, вернувшегося из Сан-Антонио», Гурреро писал, что Бернардо, по слухам, «неуважительно отозвался о некоторых влиятельных горожанах», и следствие «не исключает», что его смерть явилась результатом попытки шантажа. А также что «опытный сотрудник полиции» ведет параллельное расследование. Нет, ну не скотина ли? Отбросив газету, Кабрера попросил меню, в котором ему ничего не приглянулось, и он заказал только чашку обжигающего черного кофе.

Было без четверти четыре, когда Кабрера вспомнил о назначенной встрече. На парковке он снова проверил все колеса – кажется, порядок. Он сел в машину и поехал в Культурный центр Паракуана, где находилась иезуитская школа. Когда-то Кабрера учился в этой школе. Все в ней учились, даже Бернардо Бланко! Многие годы иезуитская школа оставалась основным учебным заведением в городе. Обыкновенно в школах при общине многие ученики получают стипендию. Бернардо получал полную стипендию, а Кабрера – половину, потому что для полной ему не хватило отличных оценок. В первом классе его ненадолго исключили за хулиганство, а в остальном воспоминания от школы у него остались самые лучшие: экскурсии на природу, духовные ретриты, споры о социальной справедливости, соревнование по успеваемости и железная дисциплина, укрепляющая моральные устои.

Кабрера знал, что разговор предстоит не из легких. Фриц получил образование в Риме, где изучал теологию и юриспруденцию. По первому назначению он попал в Никарагуа, а затем – благодаря обширным знакомствам в среде либеральных теологов – оказался в Мексике. Но где бы он ни служил, его отличало редкостное рвение в исполнении служебных обязанностей. Сколько Кабрера себя помнил, отец Фриц приходил к ним в полицию, а также в тюрьму с наставлениями и беседами. А еще он помогал вести переговоры. Быть посредником между полицией и преступниками – дело рискованное, и потому, дабы не подвергать опасности иезуитскую братию, было решено переселить Фрица в резиденцию епископа, под круглосуточную охрану. Днем он преподавал в школе – Кабрера знал это наверняка, потому что сам когда-то у него учился.

Свидетельские показания отца Фрица Шанца, иезуитского священника

В тот день после похорон я снова увидел Макетона. Он явился ко мне в кабинет раньше назначенного ему времени.

– Я сказал в пять.

– Я просто закончил немного раньше. Надеюсь, вы не возражаете.

Конечно, я возражал, но не мог в этом признаться. В моем возрасте, в семьдесят пять лет! Обстоятельства вынуждают меня быть постоянно настороже. Поскольку его появление застало меня врасплох, я разволновался и начал механически перекладывать предметы на столе: карандаши, карточки, ручки – словно возводя между нами стену. И тут Макетон прямо-таки ошарашил меня неожиданным ходом. Он вынул книгу и положил ее передо мной на стол. Это были «Духовные упражнения» святого Игнатия Лойолы.

– Я наконец-то прочитал это, – сказал он. – Обсудим?

То есть он предлагал возобновить наш давнишний разговор. Рамон Кабрера едва ли мог когда-либо похвастаться блестящими знаниями. Это я говорю как иезуит, из числа учеников которого вышли шесть конгрессменов левого толка, целый сандинистский батальон, выдающийся журналист и лучший политический колумнист этой страны. На их фоне (да и не только) Макетон Кабрера сильно проигрывает.

Однажды я отчитал Рамона за неверный выбор литературы для чтения, когда он на перемене советовал однокласснице популярный роман, говоря, что это «интересная, но опасная книга». Приметив яркую обложку, я подошел и сказал, что он лишь понапрасну тратит время, если читает подобный мусор. Он покраснел, а девочка, как мне показалось, и вовсе едва не лишилась чувств, поскольку у меня была репутация неумолимого садиста, который рад за малейшую провинность тащить ученика к директору. Я тут же вынул из кармана и вручил Кабрере свой экземпляр «Духовных упражнений», который всегда носил с собой. «Вот это и впрямь опасная книга, – сказал я, – ибо на каждой странице читатель рискует быть разоблачен и пристыжен. Когда закончишь, мы поговорим».

Впоследствии, произведя несложные вычисления, я догадался, что под обложкой книги, которую Макетон давал девочке, скрывался эротический роман. Я хотел вызвать его к себе и сделать строгое внушение, но такой возможности мне не представилось. Он стал намеренно избегать меня. В классе забивался на задний ряд и притворялся невидимкой. Это был выпускной класс, и в конце года ученикам вручили аттестаты об окончании школы. И вот, через тридцать лет, Макетон явился, чтобы отдать мне должок.

К сожалению, за день до его прихода я вновь поддался пагубной страсти, которая частенько овладевает мной, – я снова запил. Я пригласил его в школу, а не в резиденцию епископа, где я живу, поскольку накануне конфисковал у учащихся бутылку водки, которую припрятал в шкафу с книгами и рассчитывал перед уходом открыть.

Когда явился Кабрера, я как раз собирался приложиться в первый раз за целый день! Но я не мог этого сделать в его присутствии! Более того, водка стояла в шкафу у него за спиной, и я боялся, что он разоблачит меня, поскольку бутылка властно притягивала к себе мой взгляд. Меньше всего мне хотелось, чтобы Кабрера засиделся у меня в кабинете, и потому представьте себе мое разочарование, когда он вынул из кармана «Духовные упражнения» святого Игнатия.

– Ах да… Святой Игнатий… – пробормотал я. – Ну и как тебе?

– Два кошмара, – ответил он.

– Что?

– За время чтения мне приснились два кошмара. Помните, вы сказали, что это опасная книга?

Я сдавленно зарычал. Ученики прощают мне такие выпады, относя их на счет моей эксцентричности.

– Так что же, Кабрера? Чем я могу тебе помочь?

– Я пришел, чтобы забрать вещи покойного.

Твою мать (как выражаются школяры)! Я и забыл, о чем мы договаривались с утра! «Водка до добра не доводит, Фриц», – мысленно напомнил я себе по привычке, приобретенной вследствие пьянства. С тех пор как начал пить, я часто веду внутренние диалоги. Что же ему отдать, чтобы он побыстрее убрался?