– Пустите их! – велел капудан-паша, видя, что матросов все равно не удержишь. – Пусть веселятся!

На берегу в тот же день начались повальные грабежи и убийства. Заполыхали пожары. Толпы распоясавшихся матросов крушили все, что попадалось им на глаза. Бывший великий визир, а ныне галлиполийский наместник Молдаванчжи-паша, видя такой разгул, запретил морякам съезжать на берег. Но и это не помогло.

– Вставайте, друзья! – кричали по утрам турецкие матросы. – Воздадим молитву Аллаху и поплывем веселиться! Ждут нас еще не тронутые лавки, блудные девы и крепкие вина! Опальный визир велел установить на берегу пушки.

– Грязные ишаки! Только суньтесь! – грозился он. – Если ваши головы пусты, то вы вполне обойдетесь и без них!

Невежественный полководец, но храбрый воин, Молдаванчжи-паша слов на ветер не бросал. Едва только забитые до отказа шлюпки приблизились к крутым берегам Галлиполи, их встретили огнем. Разгорелось настоящее сражение. Несмотря на большие потери, турецкие матросы все же высадились на прибрежные скалы и принялись безжалостно истреблять янычар наместника. Сам свирепый Молдаванчжи едва спасся от расправы бегством; вместе с ним бежал и французский советник по военным делам барон Тотт. Узнав о произошедшем бунте, султан пришел в ярость.

– Вот, – сказал он, – моя плеть, передайте ее Молдаванчжи. И если он за три дня не подавит шулюх, я отстегаю его этой плетью как последнюю собаку!

В помощь опальному визиру был спешно выслан столичный гарнизон. Получив украшенную рубинами плеть, с несколькими тысячами отборнейших воинов наместник обрушился на бунтовщиков. Свирепый Молдаванчжи сам сек головы непокорным. И если бы не вмешательство опомнившегося капудан-паши, флот султана остался бы без матросов. Некомплект по приказу Мустафы III пополнили за счет садовников сераля. Разогнав оставшихся в живых по судам и решив больше не испытывать судьбу, велел Ибрагим-Хасан поднимать паруса.

Миновав теснины Дарданелл, турецкий флот вышел в море.

– Слава Аллаху, – повеселел капудан-паша, – в море им буйствовать будет негде!

На кораблях под бой барабанов зачитали фарман султана, призывавший гемеджей храбро сражаться с неверными.

Флаг великого адмирала развевался над 100-пушеч-ным линейным кораблем. На палубах судов в кофейнях варился душистый кофе. Вахтенные заунывно и беспрестанно тянули песни.

Вдалеке голубели острова Архипелага. Флот Высокой Порты спешил добывать новую славу султану.

Из письма Екатерины II Вольтеру: «Этот флот турецкий, о котором так шумят, чудесно как снаряжен! Посадили по недостатку матросов на военные корабли садовников из сераля…»

Арматоры Качиони стерегли турецкий флот у острова Лемнос. В сражения с неприятельскими судами не ввязывались, держались поодаль. Корсары в точности выполняли спиридовский наказ «виться за флотом агарянским аки ласточки за коршуном». Но едва турки стали на якорь, Качиони не утерпел. Храбрый «туркоед» решил забраться в самую середину османского флота и выведать у словоохотливых мореходов планы капудан-паши.

Едва смерклось, велел он переодеться своим верным поликартам в турецкое платье и бесстрашно направил фелюку прямо к туркам.

– Един Бог и Магомет, пророк его! – окликнули с дозорного кончебаса неизвестное судно.

– Един Бог! – невозмутимо отозвался Качиони, выруливая мимо.

– Кто вы и куда держите путь? – поинтересовались бдительные стражи.

– От морейского наместника с посланием к великому адмиралу! – ответил «туркоед».

– Ищите его корабль в первой линии с красным фонарем на грот-мачте! – Доброй ночи! – Да пребудет с вами Аллах!

Проходя мимо турецких судов, корсары выкликали себе с них мнимых земляков и в разговоре выведывали нужные сведения.

– Жалко* что нет у нас хорошего щелчка для султана, мы бы славно запустили когти в его бороду! – сокрушался Качиони, оглядываясь по сторонам. Султанскими щелчками корсары именовали брандеры, а бородами – корабли Порты.

Уже на отходе окликнули отважных арматоров и велели подойти к борту.

– Ну уж нет! – возмутился Ламбро Качиони. – Нам это вовсе ни к чему! Бей их!

Залп картечи мгновенно смел с палубы ближайшего судна любопытных. Пока турки приходили в себя, выбирали якоря и ставили паруса, дерзкая фелюка навсегда исчезла в темноте южной ночи.

Спустя неделю адмирал Спиридов знал уже поименно весь турецкий флот, количество пушек и припасов на неприятельских кораблях и судах.

Уже в Виттуло Спиридов начертал следующий план действий: пока повстанческие легионы будут освобождать Морею, эскадра, пользуясь отсутствием турецкого флота, захватит главные турецкие крепости на побережье Корон, Гаварин и Модон, а затем, опираясь на них, с подходом Второй эскадры приступит к поиску и уничтожению морской силы неприятеля.

В последний день февраля главные силы Первой Средиземноморской эскадры, выбрав якоря, направились через Массиниканский залив к ближайшей от Виттуло крепости Корон.

Корон – орешек крепкий, с ходу его не раскусишь. Крепость стояла на отвесной скале, имела многочисленный гарнизон и большие запасы. Подойдя к Корону, корабли легли в дрейф, поджидая идущие берегом греческие отряды. Вахтенные офицеры в оптические трубы высматривали на прибрежных кручах знамена с ликом Спасителя. Наконец отряды подошли.

Ударила сигнальная пушка, заскрипели шлюпбалки. Срывая с волн пену, прямо в круговерть наката устремились шлюпки десанта.

– С передовой десант сошел! – сообщили Спиридову с марсов.

– Хорошо! – Адмирал наводил предметное стекло трубы на зубчатые стены Корона. – Чего же не палят-то басурманы?

Ветер доносил с берега приглушенный рокот полковых барабанов. Спрыгнув на прибрежные камни, солдаты и матросы строились в колонны и скорым шагом двигались к крепости. Во главе десанта – подполковник Лецкий, один из бывших орловских «купцов». Передовой отряд расчищал дорогу, отгонял немногочисленных турок выстрелами, остальные, напрягая силы, тащили в гору осадные орудия. Запалив предместье, турки без боя укрылись в цитадели. Охватывая Корон в кольцо, подошли греческие отряды. Со скрипом затворились кованые ворота, грянули крепостные пушки.

Бравируя, Лецкий расхаживал под самыми стенами, высматривая слабые места. «Фортеция сия сильна крепко, приступом ее не возьмешь!» – доложил он запиской Спиридову.

– Ничего, – сказал, прочтя бумажку, без особой печали адмирал. – Кольберг куда сильнее был, а все одно пал перед штыком российским! Будем вести работы осадные по всем правилам!

Желая избежать лишнего кровопролития, послал Лецкий в Корон греков-парламентеров. Через полчаса комендант крепости Сулейман-паша выставил на стенах головы казненных послов…

Первый день осады прошел тихо, пальбы не было. С кораблей свозили на берег пушки и припасы, рыли шанцы и закладывали батареи. На второй день поутру эскадра подошла вплотную к берегу и легла в дрейф у восточного фаса крепости. Разом ударила корабельная артиллерия, сотрясая воздух тупыми короткими ударами. Вторя ей, открыли огонь и пушки осадных батарей. Турки отвечали вяло.

В гондеке «Трех Святителей» от беспрестанной пальбы дым стоял коромыслом. Готлангер Васька Никонов действовал у пушки на подаче кокоров, таскал их на плечах из кормовой крюйт-каморы. После каждого выстрела артиллеристы дружно накатывали орудия, подбадривая себя криками. Куда ни кинь взгляд, в пушечном деке всюду красный цвет: им окрашены внутренние крышки портов, артиллерийский инструмент, орудийные лафеты – сделано так, чтобы кровь, проливаемая в сражениях, не отвлекала служителей от дел ратных…

Отдуваясь, окинул Васька очередной кокор тяжеленный, дух перевел.

– Ну как, парень, страшно, поди, впервой? – окликнул его коренастый канонир, пыж в жерло прибойником забивая.