Трюмы «Орла» были полны воды, а по гондеку гуляла хорошая волна.
Корабль разваливался на глазах. И тогда лейтенант Жемчужников своевольно повернул назад. Лишь чудом добрался плавучий госпиталь до ближайшего порта. Люди и грузы были спасены.
За Гибралтаром наконец-то установилась благоприятная погода. 20 мая корабли были уже на траверсе мыса Матапан. Плавание было успешно завершено, и теперь оставалось лишь дойти до Наварина. С попутным ветром это не более двух суток.
Но Эльфинстон внезапно велел ложиться эскадре в дрейф.
Двое суток качало корабли на пологих волнах, плескалась в бочках протухшая вода, маялись от тоски и неизвестности команды. Что задумал командующий – не знал никто. На третий день с «Саратова» заметили костры на вершинах далеких гор.
Бригадир Иван Барш протер глаза: над горами развевались Андреевские флаги – условные сигналы греческих повстанцев.
Дальше – просто. Об увиденном Барш передал на флагманский корабль. Командующий спал, а так как будить его по любому поводу было запрещено, капитан «Святослава» Хметевский своевольно выслал к берегу шлюпку. Проснувшийся Эльфинстон велел вернуть ее назад. Почему? Кто знает!
Высадка на берег была произведена лишь через сутки. Обратным рейсом на флагманский корабль привезли греческого священника, седовласого и степенного.
Войдя в кают-компанию, перекрестился он на образ Николы Чудотворца и, присев на стульчик, принялся рассказывать обо всем, что знал.
Затаив дыхание, слушали офицеры «Святослава» рассказ о славных делах Первой эскадры.
Недоверчиво косился на грека лишь Эльфинстон, которому переводчик на ухо передавал суть разговора. Выслушав священника до конца, контр-адмирал развязал тугой кошелек и выкинул из него на стол несколько золотых червонцев.
– На, – придвинул он деньги греку, – получай за свое шпионство!
Простоватый драгоман тотчас перевел все слово в слово. У старца затряслись от обиды губы. Возмущенно зароптали офицеры. А Эльфинстон продолжал:
– Бери, бери, или тебе этого мало? А может, ты, паршивый грек, подослан к нам и все врешь сейчас с умыслом злодейским?
Драгоман запнулся на полуслове, не зная, что ему делать дальше.
Священник встал, опершись на посох, гордо вскинул голову:
– Грек может схитрить перед ненавистным османом, грек может провести грека, но грек никогда и ни за что не обманет русского брата! – И, тяжело ступая, побрел к выходу.
На следующее утро эскадра вошла в защищенную от ветров Колокинфскую бухту. Против селения Рупино корабли побросали якоря. Под килем было двенадцать саженей.
Эльфинстон принял решение: избавиться от надоевшего ему десанта. Попытки отговорить контр-адмирала от этого безрассудного шага успеха не возымели. Эльфинстон был неумолим.
Десант высаживался на занятый неприятелем берег в сотне милей от Наварина без продовольствия и артиллерии.
– Дали дураку простор, наплачемся теперича! – плевались солдаты, из шлюпок на берег спрыгивая.
К вечеру свезли весь десант. А спустя какой-то час лазутчики приволокли и первого пленного турка. К пленнику было не протолкнуться. Глядели как на чудо: настоящий живой басурманин!
– Гля, робя, что гололобый зубами выделывает, спужался небось!
– Глянул б я на тебя, как бы ты в ихнем полоне гоголем вышагивал!
– Басурман, а басурман, каково царя вашего кличут?!
– Грек, спроси-ка у него насчет девок. Слыхал я, на туретчине каждому по сотне жен положено. – Да ну тебя, что с ней, с сотней-то, делать?
– Известно дело чего, они своих жен в строгости держат, мне толмач грецкий намедни рассказывал.
– Брешет твой толмач, что сивый мерин. Сам кумекай, куды их такую прорву прокормить? Самого сожрут живьем!
Пленного, к всеобщей досаде, увели к начальнику десанта.
Спровадив десант, предался Эльфинстон раздумьям, что делать дальше. В раскрытые окна салона струился аромат южной весны. Над вазой с фруктами крутились мухи. Контр-адмирал думал два дня. На третий, получив извещение от греческих рыбаков о появлении турецкого флота у крепости Наполи-ди-Романи, решил он созвать капитанский консилиум.
Капитаны единодушно желали плыть к Наварину на соединение со спиридовской эскадрой. Но Эльфинстон рассудил по-своему – немедленно искать и атаковать неприятеля.
– Почему одни? – спрашивали недоуменно капитаны.
– Потому что и слава одна! – отвечал им контр-адмирал. – Завтра с рассветом поднимем паруса и поплывем навстречу туркам. Я, адмирал Эльфинстон, не оставлю и щепок от турецкого флота!
Слова Эльфинстона заглушил тяжелый сап: то, пуская пузыри, храпел в темном углу его любимец пьяница Балдей.
Поутру эскадра вышла в открытое море. Передовым – «Святослав», за ним в кильватер – «Саратов», «Не тронь меня», «Надежда» и «Африка». Поодаль держались транспорта. В преддверии скорой баталии команды переодевались в чистое платье.
Глава шестая
Дали мы ход кораблям, и они по волнам побежали.
Быстро: под ними углаживал бог многоводное море.
Гомер
Залив Наполи-ди-Романи встретил русских моряков слепящим солнцем и легким попутным ветром. Скоро был обнаружен и турецкий флот.
Белеют паруса турецкие вдали,
Уже встречаются им наши корабли,
Уже геройский дух горит в орлах российских…
– Помянули басурмана, а он тут как тут! – дивились матросы.
Хметевский сосредоточенно наводил прицел пелькомпаса на ближайший берег.
– Остров Специя на норд-тень-вест, – диктовал он стоявшему подле подштурману, – мыс Анджелло на ост-норд-ост.
Поглядывая на него искоса, Эльфинстон нервно похаживал по палубе.
С развевающимися флагами, под бой барабанов и гром оркестров в ордере «де баталь» русская эскадра спускалась на неприятеля.
Завидев российские корабли, турки спешно перестраивались в боевую линию.
– Алла… Магомет… Али! – протяжно кричали они, выбирая тяжелые якоря.
К полудню противники сблизились на дистанцию орудийного залпа, и «Не тронь меня», идущий головным, с ревом выпустил первую порцию чугунных ядер. Турки без промедления ударили в ответ.
«Не тронь меня», храбро атакуя, сразу же схватился со 100-пушечным неприятельским кораблем. А шедший следом «Саратов» настиг и поджег вице-адмиральский корабль. Не выдержав такого напора, вражеские флагманы вскоре постыдно бежали, спрятавшись за линией баталии. Начало сражения было для турок ошеломляющим!
И в это самое время Эльфинстон велел ни с того ни с сего убавить паруса на всех судах, бросая два передовых линейных корабля на произвол судьбы.
– Опоздаем же, разве вы не видите? – уже не кричал, а только стонал не находивший себе места от негодования Хметевский. Но контр-адмирал оставался невозмутимым:
– Не выстроясь по всем правилам, я не смею нападать, об этом говорит британский морской тактик!
– Не ведаю, как толкует ваш тактик, но знаю, что русский практик указует одно: где настиг, там и лупи! – бросил ему в сердцах Степан,
А впереди вставала султанами вода, трещали, сгорая в жарком пламени, паруса. Два российских корабля бились против четырнадцати турецких.
Не выдержав творимого на его глазах преступления, своевольно покинул строй Афанасий Поливанов*. Его «Надежда», подняв паруса, помчалась на помощь сражающимся товарищам. Лихой фрегат с ходу атаковал целую флотилию гребных турецких судов и рассеял их. Но сделать больше три десятка его пушек были бессильны. Кругом гудели ядра, кричали люди, вповалку лежали трупы. Сражение кипело вовсю.
«Отвага и мужество нижних чинов, как матросов, так и морской пехоты, в этом бою заслуживают высшей похвалы. Не обращая внимания на опасность, они дрались у своих пушек, как львы, и с криками «ура» посылали в противника залп за залпом», – вспоминали позднее об этих минутах очевидцы.
