– Велено адмиралу вашему сдать немедля команду над флотом братцу моему! – сообщал он всем словоохотливо. Офицеры отводили взгляды – противно!

А на следующий день Орлов еще одну бумаженцию вытащил. Прочитали ее Плещеев с Крузом и ахнули разом. Сколько жили оба на свете белом, ни разу такой ерундовины не слыхали. Велел в своей бумажке Алексей Орлов на страх неприятелю именовать впредь фрегат «Надежда Благополучия» линейным кораблем, а все пинки и пакетботы, при эскадре находящиеся, – фрегатами, дабы турок устрашить и силы эскадры увеличить.

– Вот дела! – шептались в кают-компаниях. – Кабы еще и пинки в корабли линейные переделать, тогда бы турка окаянный уж точно в шальвары свои наложил!

Несмотря на смерть сына и официальное отстранение от должности, внешне Спиридов трудился как ни в чем не бывало. Ни разу ни словом, ни жестом не выдал адмирал своих чувств. По-прежнему оставался он предельно собранным и занятым с утра до глубокой ночи бесконечными эскадренными делами: осматривал с консулом Алексиано склады с продуктами, вел переговоры с британским губернатором и посланцами мальтийского ордена, лично встречал все прибывавшие один за другим корабли и суда эскадры. Собрав вокруг себя греческих арматоров, адмирал выдал им патенты на право захвата судов неприятельских. Затем наставлял их тщательно:

– Задачу вашу вижу не в пленении шебек грузовых, а в выискивании вестей знатных о флоте агарянском. Чем больше выведаете, тем легче будет нам с ним управиться. Посему не лезьте на рожон, а вейтесь за басурманином, аки ласточки за коршуном!

– Что с врагами нашими заклятыми – берберийцами – делать? – поинтересовался Ламбро Качиони. Спиридов ненадолго задумался, потом сказал:

– Разбойников африканских, ежели пакостей делать не станут, не трогать, а коль случится застать их в нападении на судно христианское, тогда бить без пощады!

Наполнив паруса свежим ветром, легкие фелюки устремились на поиски турецкого флота: Псаро – к берегам Морей, Качиони – в Архипелаг, Яни Рейз и братья консула Паниотти – с Антоном Алексиано к Дарданеллам*.

Адъютантом к себе адмирал назначил сорокалетнего греческого морехода Николая Кумани*, которого раньше держал переводчиком в мичманском чине. Во всей отчаянной плеяде греческих корсаров Кумани выделялся особо. Еще десятилетним мальчишкой, убив турецкого карателя, бежал он с родного Крита. Плавал юнгой на купеческих судах, много лет служил матросом в английском флоте, храбро сражался с турками, а затем бежал в Россию, где и поступил на флот. Кумани в совершенстве владел семью языками, но был неграмотен. Память его была феноменальной и поражала современников. Такой адъютант был Спиридову совершенно необходим.

А впереди у Спиридова были иные неотложные заботы. Адмирал умел переступить через личное ради Отечества.

«Три Иерарха» проскочил Бискай на редкость удачно, залив к тому времени уже штормил. Присоединив к себе по пути «Святой Иануарий», Грейг завернул в Гибралтар. На рейде британской крепости качались фрегаты английского командора Проби. Пригласив к себе Грейга, он за кружкой доброго грога выговаривал бригадиру:

– Экспедиция эта есть авантюра, и весьма прискорбно, что славные британские моряки участвуют в ней. Можешь поверить мне, Самюэль, что мы, англичане, еще пожалеем о нынешней нашей близорукости. Русским не место в Средиземноморье, лучше всего было бы их перетопить по дороге, но, думаю, за нас справятся турки. Флот у них весьма приличный, над его подготовкой хорошо потрудились французы, и не русским недоучкам с ним тягаться! Грейг, попивая грог, больше помалкивал. Тогда командор Проби перешел к самому главному:

– Самюэль, помнишь ли ты славного старшину Стефанса, с которым мы вместе глотали свинец при Бель-Илле? Стефан весьма сожалеет, что не смог повидать тебя в Портсмуте, и кланяется тебе.

Лицо Грейга разом окаменело, лишь бился предательски под глазом нерв.

– Что же ты не рад, старина? – засмеялся командор Френдрик Проби. – Нехорошо забывать старых друзей!

– Что ему от меня нужно? – наконец выдавил из себя Грейг.

– Стефане, если помнишь, никогда не был зловредным малым. Он и сейчас просит тебя о немногом – всего лишь регулярного извещения о планах вашей эскадры, пересылать ничего на надо, джентльмены из секретной службы отыщут тебя сами. Ну а Родина тебя не забудет!

– Я не шпион, а моряк! – отрезал капитан «Трех Иерархов», вставая.

Руки его дрожали от волнения. Чтобы не выдать себя, Грейг засунул их в карманы камзола.

– Ты же англичанин, Самюэль, опомнись! – встал рядом Проби.

Мгновение бывшие товарищи стояли друг против друга. Лицо в лицо, глаза в глаза.

– Нет, Френд, ты забыл, что я шотландец и родина моя не Лондон, всего лишь Инверкидзинг! – Тебе не будет дороги назад, предатель! – Что ж, я буду с честью служить России. Уже уходя, Грейг обернулся:

– Прощай, Френд! Как жаль, что сегодня умер мой боевой товарищ!

В Гибралтаре «Иерархов» нагнала «Надежда Благополучия», за ней следом «Соломбала» и «Венера». Пополнив припасы, бригадир нанес прощальный визит местному генерал-губернатору Бойдому, и русские корабли устремились в лазурные воды Средиземноморья.

Скоро в Порт-Магоне собралась почти вся эскадра. Невзирая на личные обиды, Спиридов денно и нощно обмысливал верный план поиска и уничтожения турецкой силы. Да не тут-то было. Алексей Орлов в очередном письме велел делить эскадру на отряды. Одному из них под началом адмирала велено было идти в греческий порт Виттуло, другому под брейд-вымпелом Грейга в Ливорно, чтобы там принять на борт самого главнокомандующего. Братца Федора Алексей Орлов оставил при Спиридове, для догляду.

Спустя несколько часов Магонская гавань опустела, там остался лишь переполненный больными транспорт «Сатурн».

В эти дни Екатерина II писала Вольтеру: «Мустафа запрещал верить в возможность прибытия моего флота в Средиземное море. Он говорил, что это слух, распространяемый неверными для устрашения служителей Магомета. Блистательная Порта, несмотря на свою блистательность, не отгадала этого…»

Пока Первая русская Средиземноморская эскадра пробивалась через шторма к берегам Греции, далеко на востоке посреди бескрайних степей создавалась Азовская флотилия.

Тянулся к Дону бесконечной вереницей работный люд. Шли целыми артелями: мастеровые и кузнецы, конопатчики и плотники, парусники и канатчики. Вдоль Азовского побережья, рискуя угодить под татарские пули, лазили дотошные гидрографы адмиралтейств-коллегий. Осматривали старые причалы, замеряли глубины, описывали берега и отмели.

Алексей Сенявин уже побывал зимой 1769 года на Дону и в Таганроге, но пребывание то было непродолжительным. Едва командующий Азовской флотилией покинул Петербург, как сразу там застопорилась вся работа. Пришлось ему вскорости возвращаться и вновь заниматься бумагами, складами и обозами. Но, едва досидев до весны, он засобирался на юг, теперь уже окончательно. Перед убытием Сенявина приняла Екатерина II.

– Ваша и Средиземного моря экспедиции есть детища мои, под сердцем лежавшие, исход их благополучный вижу я во снах своих! – говорила ему императрица, поглаживая лежащего на коленях лохматого английского пуделя. – Таганрог и Азов – эти два драгоценных камня должны получить достойную оправу – вашу флотилию, адмирал. Разумеете ли вы это?

– Уразумею, государыня, только тесно мне будет средь берегов азовских!

– Придет время, – улыбнулась Екатерина, – и увидит российский флаг не только море Азовское, но и Понт Эвксинский с Боспором. Но уж очень медленно плывет адмирал Спиридов. Может, нерадивость его всему виной?

На Сенявина внимательно смотрели четыре глаза. Первые – с собачьей злобой, вторые – с нетерпеливым ожиданием ответа.

– Нет, Ваше Величество, – ответил контр-адмирал твердо, – Григорий Андреевич моряк искусный, а что плывет не скоро, так только по причине, что суда его починки требуют и служители болеют да мрут…

– Про то мне известно! – перебила его императрица. – Но от чего же они мрут?