Дэдвуд, Южная Дакота

Март 1902 года,

— Что это, черт побери, ты на себя нацепила? — воскликнул Бенджамин Эйвери, заглянув в просторную спальню племянницы.

Шелби Мэттьюз мгновенно обернулась, ее шаловливое личико так и сияло задором. Через пару часов они с дядюшкой отправятся в Коди, в штат Вайоминг, где они вместе с Тайтесом Пимом, старым слугой их семьи, займутся делами, и будут вести все хозяйство на новом ранчо ее отца.

— Папочка и мама ждут меня за столом к завтраку, и я просто не могу удержаться от искушения устроить им такой торжественный выход, какой они долго не смогут забыть!

Рыжеволосый дядюшка Бен ласково покачал головой:

— Прямо не верится, что ты училась в одном из лучших восточных колледжей, Шел!

Потянувшись за парой белых меховых штанов из тех, что носят ковбои, но едва ли приличествующих молодой девушке, — она широко улыбнулась ему и махнула рукой на прощание; он уже выходил из комнаты, собираясь принять ванну.

— Поспеши, дядя Бен! Мне так не терпится отправиться в путь!

Мебель в ее спальне, из лучших, самых дорогих сортов клена, сияла в солнечном свете, потоком струившемся сквозь драгоценные оконные витражи. За окном щебетала, заливалась синичка: «Тинь-тинь, тинь-тинь», так что Шелби не выдержала и выглянула; внизу перед ее глазами расстилался шумный, суматошный город, в котором четверть века назад ее родители встретили и полюбили друг друга.

Первые поселенцы раскинули свои палатки в Дэдвуде в 1876 году; с самого начала это был необычный город — напористый, необузданный, пробивавший себе путь сквозь узкое, глубокое ущелье, над которым, точно венчая его, вздымались белые скалы. Как и большинство городков золотоискателей, он рос быстро, пополняясь лавочниками-китайцами, картежниками, рудокопами, спекулянтами, проститутками и всякого рода искателями приключений. Позднее, в тот год, когда индейцы Лакота подписали документ, отказываясь от своих прав на Черные горы, там был основан Дэдвуд.

Вначале, когда город еще только начинал застраиваться, а родители Шелби — Дэниэл Фокс Мэттьюз и Маделейн Эйвери — полюбили друг друга и поженились, они жили в собственноручно построенном бревенчатом доме, примостившемся высоко, на одном из отвесных склонов Дэдвудского ущелья. Другие члены семьи, бывшие их ближайшими соседями, открыли вместе с Фоксом лесопилку. Он пообещал, что придет день и он построит для своей выросшей в Филадельфии молодой жены великолепный дом с каменной башней, музыкальным салоном и широким парадным съездом, выходящим на этот шумный, необузданный город, который они оба любили.

Фокс был не из тех, кто бросает слова на ветер, и он сдержал обещание. Их особняк в стиле королевы Анны [1] был украшением Дэдвуда, доказательством того, что в городе имеется избранное, высшее общество. Дом был достаточно велик для того, чтобы вместить в себя всех домочадцев: их трехлетнего сынишку Байрона, новорожденную Шелби, отца Мэдди — Стивена, ее бабушку Сьюзен и маленького братишку Бена. Даже для матери Фокса, Энни Санди, вдовы, которая неожиданно на склоне лет, вышла потом замуж за Стивена Эйвери, нашлось местечко в этом просторном доме. За два прошедших с той поры десятилетия их семья еще больше увеличилась. Даже такие печальные события, как кончина в возрасте девяноста шести лет бабушки Сьюзен и смерть Стивена в начале нового века, только укрепили связывавшие их узы безграничной любви.

Сбоку, со стороны лестницы для прислуги, находившейся рядом со спальней Шелби, донесся голос:

— Дорогая, твой завтрак стынет…

— Одну минутку, мама, я… я… смотрю, что бы мне еще уложить!

— А нельзя это сделать, после того как ты поешь?

— Мне просто кусок не полезет в горло, пока я не закончу, но я обещаю поторопиться. Вы с папой начинайте без меня!

Мэдди внизу вздохнула и вернулась в столовую, с ее великолепными панелями красного дерева, люстрой из переливчатого молочного хрусталя и бесценной полированной чиппендейловской мебелью [2] , приобретенной еще ее прадедом, капитаном дальнего плавания и сенатором Соединенных Штатов. Подбородок ее дрожал.

Безошибочное чутье побудило Фокса оторвать глаза от газеты.

— Мэдди?

— Иногда я думаю, что перестаралась, воспитывая Шелби гораздо свободнее, чем воспитывали меня. Мне не хотелось, чтобы она чувствовала себя связанной множеством нелепых правил, особенно с тех пор, как мы живем в Дэдвуде, а не в Филадельфии… но кто же мог подумать, что она вырастет и станет больше похожей на сынишку, чем на дочь?

— Ты ведь не думаешь так, на самом деле, дорогая! Взгляд его ласково скользнул по ее тонкому, прелестному лицу, по рыжим, цвета темного меда, высоко обвивавшим голову косам.

— Тебе грустно, потому что Шелби уезжает, и тебе будет недоставать ее.

— Дело не только в этом, — попыталась объяснить она. — Это все ее увлечение Коди и этим ранчо. Господь свидетель, я хотела, чтобы Шелби чувствовала себя свободной, но я от всей души надеялась, что годы, проведенные в колледже Смита, сделают ее хоть чуть-чуть более женственной…

— Твоя дочь — очаровательная девушка, но тебе придется согласиться, что и она, и Байрон будут сами выбирать свой путь в жизни.

Мэдди опять вздохнула. Она была так счастлива все двадцать лет своей замужней жизни… пока дети не выросли. Да и какая мать не лелеет мечты о будущем своих детей, особенно таких талантливых, как у нее, Мэдди? Байрон так похож на отца, и она искренне надеялась, что он будет помогать ему на их лесопильном заводе и женится на Эбигейл Форрест, которая — Мэдди была уверена — была бы для него прекрасной женой. Но Байрон после окончания Йельского университета объявил, что хочет быть художником и собирается поселиться в Париже! Последние два года Мэдди болезненно переживала свою разлуку с сыном и крушение собственных надежд.

Шелби была упрямой, удивительно умной и необыкновенно бесстрашной с самого рождения. Мэдди редко могла противиться своей своенравной дочери; обычно она, как и все остальные в Дэдвуде, подпадала под ее обаяние. К тому же все, казалось, были убеждены, что Шелби «перерастет» это.