— Ванюша, тут копаться и копаться…

— Эй, фру Андерсен, приглашайте супруга к столу! — крикнул из столовой Мэнэ. Английского он не знал и общался с Иваном через Дарью. Как-то она пояснила: шведский на Готланде похож на западэнский хохлацкий в Сибири.

«Абсолют» выставлен, хозяин с удовольствием свинтил крышку и потер ладони. С ужином он постарался: гости завтра уезжают с Готланда совсем, задаток у Квале назад не потребуют, и он должен получить его половину — таковы правила у родственников. Гости и ему приплатили за помощь!

— Это хорошо, что вы наведались, — философствовал Мэнэ. — Питера помянули, о себе хорошую память оставили, светлых дней на Готланде прибавится. Мир вам, — приподнял он стаканчик и с удовольствием выпил мелкими глоточками. Шутка ли, в кои-то веки чистейший «Абсолют» пить…

Разговор о маяках и пароходах начался исподволь, а после третьего стаканчика хозяина потянуло на разные истории. Так же исподволь Дарья подтолкнула его к злосчастному рейсу «Саломеи».

— Так-так, — соглашался Мэнэ. — Суда проходят далеко от острова, миль за тридцать, в тумане и того дальше, снижают ход. На моей жизни всего раз был случай катастрофы с норвежской посудиной. Как помню, среди ночи разгуделся пароход, позже к нему присоединился другой гудок. Было мне лет десять, и поутру отец снарядил шлюпку, чтобы выяснить, какие там дела, посмотреть, что осталось. Вернулся он к вечеру, шлюпка доверху набита судовым скарбом. Кресло, на котором сидит ваш муж, с норвежца, и медная сковорода с него, и кружки эти небьющиеся, морские… А в трюмах «Саломеи» было голо. Видать, балластом шла или груза всего ничего. Пароход остался на плаву, только нос разворотил себе на банке у Форе. И к нему подходил другой пароход, — стукнул для убедительности Мэнэ по столу. — Вашему дядюшке повезло больше, он первым добрался до «Саломеи», рядом был и забрал в капитанской каюте какой-то ящик, высокий, в перевязи проволоки. Так разве Питер сказал, что внутри было? Только недолго он добыче радовался. Приехали на маяк люди в прорезиненных плащах и уехали с ящиком, который Питеру достался. Бывает… Когда Питер ящик брал, лицо его порозовело, а как отняли ящик, белым стало. И синяк был заметен…

После пятого стаканчика Мэнэ повело, и супруги пожелали ему спокойной ночи. Он мигом отрезвел, но оставленная бутылка на столе вернула ему благодушие. Он не поленился даже проводить чету до их комнаты.

— Дашутка, давай, — скомандовал Иван сразу за дверью. — Твой мифический дядя слыл писателем и этот случай обязан описать. Кофе и питание буду подавать незамедлительно.

С полчаса Дарья кропотливо разбирала каракули, переворачивала листки туда-сюда, и наконец, добравшись до нужного места, воскликнула:

— Есть! Слушай…

«…Его забыли впопыхах при перегрузке. Вид этого ящика сразу вдохновил меня… Ничего другого брать не хочу: здесь тайна. Так тщательно перевозят в каюте капитана вещи необычные. Сердце пело, и руки спешили. Только бы не наехали жители острова, лишь бы успеть увезти ящик…

Я опоздал. Прибыли другие искатели счастья и меня увидели.

Только сняв пятидесятикилограммовый ящик со спины в маяке, я успокоился. Передохнув, я сорвал обвязывающую проволоку и дощечки верха. Я перед тайной.

Что же я нашел внутри? Старинные книги на непонятном языке. Это разочаровало и вдохновило одновременно: я увидел золотые застежки на книгах и драгоценные камни. Я понял: они дороже ящика, набитого деньгами. Книги я припрятал и решил искать достойного покупателя.

И как же в очередной раз я был обижен судьбой, когда через десять дней ко мне пожаловали гости из криминальной полиции. Они вели себя грубо, старший ударил меня больно по лицу несколько раз, и я посчитал за лучшее отдать свою добычу. Нигде нет правды, прощай мечта, прощай недосягаемая Элеонора, судьбе неугодно, чтобы мы соединились. Ты красива, я беден, горький отшельник, кому даровано обладать тобой!»

— Бедный дядя Питер, — искренне пожалела Дарья. — С таким почерком трудно покорить красавицу Элеонору.

— Читай дальше, — торопил Иван.

— Дай передохнуть, — потянулась Дарья. — И кофе в постель!

Вернувшись из столовой с кофейником и теми самыми штормовыми кружками, Бурмистров застал жену со сверкающими глазами.

— Ванька, шубу обещаешь?

— Считай, она твоя, — понял пролог Иван.

— Слушай, какие события свершились далее.

Дарья отхлебнула кофе и продолжила чтение:

— «…Я перестал оплакивать свое несостоявшееся счастье, как вдруг мне напомнили о «Саломее». Как-то я собирался высаживать сельдерей и шпинат на единственной грядочке, и день выпал на удивление солнечный. Все вокруг радовалось живительному теплу. И тут я увидел катер в усах пены, спешащий к острову. С него сошел представительный мужчина и вежливо представился чиновником таможенной службы. Он интересовался, нет ли здесь контрабандистов, расспрашивал о моей жизни и вскоре уехал. Ночью пал густой туман, какой случается в начале мая, мне пришлось включить ревун среди ночи, и сон не шел больше. Поэтому в паузах ревуна я расслышал стук мотора с моря, а потом стук в двери. Пришлось вставать и спускаться вниз.

Я обомлел: за дверью стояли трое угрюмых мужчин, они без спроса вошли внутрь. Один из них успокоил меня:

— Мы не причиним вам вреда, господин Андерсен, если вы будете откровенны. Вы побывали на «Саломее»?

От страха я икнул, и они посчитали это знаком согласия.

— Вы нашли в каюте капитана ящик, который позже забрала у вас криминальная полиция? Какая именно?

— Полиция города Висбю.

— Подумайте лучше, — посоветовал он, и я сжал в ком нервы:

— Старший был явно из Стокгольма. Подручные звали его господин Бергман, а подручных я видел раньше на Готланде.

— Прекрасно. Вы ничего не забыли сказать? Или отдать нам?

Я посчитал за лучшее для себя быстрее расстаться с тем понравившимся мне пергаментом, удивительно красочным и манящим к себе. От него исходила какая-то тайна, она заставляла меня часами любоваться манускриптом с загадочными фигурками. Я молча достал пергамент и отдал пришельцам. Они тотчас сгрудились над ним, кто-то достал фотографию и сличил с пергаментом, говоря при этом на варварском языке. Такими грубыми могли быть только русские. Ни слова благодарности! Более того, старший сказал:

— Больше ничего не скрываете? Ответьте честно!

— Нет, — сказал я твердо, и гости сразу покинули маяк.

Несколько дней с тоской и страхом ждал я продолжения событий, но ничего больше не случилось. Воцарился мир. В скорости созрел шпинат, распушился дружно сельдерей, радуя меня тихим счастьем».

— Дальше лирика, — пояснила Дарья. — Каково?

— Шуба у тебя есть, — обнял жену Иван, поддался ее настроению, и до утра оба не смыкали глаз.

— Ты уже не хочешь разводиться со мной? — напомнила она.

— От добра добра не ищут, — лаконично ответил Иван.

Утром они покидали Готланд. Рейсовый пароходик доставил их в Стокгольм, откуда Иван звонил во Францию, как велел Бехтеренко, эзоповым языком сообщил о результатах.

— Прекрасно! — ответил голос на том конце провода. — Радует, что контракт подписан. Дождитесь в Швеции нашего референта и вылетайте в Бельгию.

— Шубу у тебя не отняли! — щелкнул жену по носу Иван.

— А зачем теперь в Бельгию? — спросила она, не понимая.

— Прозрачные границы. Бенилюкс, — пояснил Иван. — Европа.

Связной прибыл на следующий день. Отправив Дарью побродить по Стокгольму, Иван рассказал ему о поездке на Готланд, передал рукопись мифического дяди.

— Так мы и предполагали, — комментировал его рассказ связной, сослуживец Ивана по УСИ. — Подразделение Берии невероятным образом разыскало все книги из ящика. Предположительно часть библиотеки Ивана Грозного. Сохранилась любопытная записка Берии: «Хватит дрочить понятные вещи! Немедленно все книги ко мне!» Помечена записка шестым марта 1953 года. Понятна дата? — спросил он, и Бурмистров кивнул. — Дальше никаких следов.

— А я Дарье шубу обещал, — вздохнул Бурмистров.