— Может, помиритесь? — посочувствовал Смольников.

— Под страхом смерти не вернусь! Эта сучка у меня даже ремни для своего урода из брюк повытаскивала! Еле книги увез! Не забрала только потому, что эти ей показались ненужными. Эх, если бы эта дура знала, какие деньги могли дать за них, тут раритетов на миллион! — радовался Момот, впервые с удовольствием.

— Не спорю, — подтвердил Смольников. Книги у Момота были стоящие. Неприметные, в неброских переплетах, но под ними крылось богатство.

Однако не толстые тома привлекли его внимание, а скромная брошюрка с занятным названием: «Япония — щит арианской веры». Сам он неплохо ориентировался в специальной литературе, эта книжка притягивала к себе смелостью названия.

— Георгий Георгиевич, — успел он остановить новый монолог Момота. — Мы хотели бы пригласить вас на выступление. Ваших «Таинственных монахов» мы прочитали с удовольствием, но повидаться с автором очень хочется, послушать вживую.

— Кто — мы? — осознал цель визита Момот.

— Компания «Русские витязи», — на ходу придумал Леонид.

— Ясное дело, — кивнул Момот. — Я так вас и вычислил. Ко мне только бедствующие русофилы и заглядывают. А вы — бывший чекист, у вас на лице написано. Костюмчик приличный, сидит отменно. Кто ж еще может быть? «Русские витязи». Организовали частное сыскное бюро, поставляете сведения жидам-банкирам об их нахуйницах. Куда пошла, кому дала… Без аванса не поеду, — изрек он неожиданно.

— О чем речь? — разулыбался Смольников.

— Двести вперед, само выступление — еще триста. Я ведь профессионал, уважать надо.

«На двести я разорюсь, — полез за портмоне Смольников, — лишь бы книжонку выпросить».

— Нет проблем, — держал в руках портмоне Смольников. — А до встречи с вами могу я прочесть эту брошюрку? — указал он на книжный стеллаж.

Только когда Момот протянул ему книжку, Смольников выпустил из рук купюры.

Расстались довольные друг другом.

На улице Смольников связался с Судских:

— Игорь Петрович, мне сейчас появиться или завтра?

Надо понимать, ничего путного ты у писателя не выудил, если готов отложить встречу?

— Отчасти вы правы, — не стал лукавить Леонид. — Но кое-что есть.

— Как тебе Момот? — поинтересовался Судских.

— Грамотнющий мужик, мыслит неординарно, мог бы нам пригодиться в работе. Колдуном себя называет, но в такой бедности живет, врагу не пожелаешь. Новый роман строчит.

«Знал бы ты его в прежней жизни, — хмыкнул Судских, кладя трубку. — Вот куда гордыня Жору завела, наказал Всевышний, низринул с высот. Властелином мира хотел стать…»

Он посидел, задумавшись, пристукивая пальцами по столу. Мысли о Момоте всегда вызывали у него усмешку, но грустную. Пример того, как человек целенаправленно шел к власти, используя свой ум для отмщения обидчикам. История полна примеров, но легион не убывает. Месть! Опасная штука и сладкая одновременно.

«Но вторую щеку подставляют те, кому больше подставить нечего. Вообще христианство создано для стада», — пришел к странному выводу Судских. Спохватившись, переключился: «Позвоню-ка я Воливачу, что он там вытряс из Шмойлова…»

— Клянусь, только собрался тебе звонить! — радостно отвечал Воливач. — Шмойлов много интересного поведал.

— Как вам удалось? — удивился Судских.

— Ты не знаешь, что в нашей конторе даже заяц станет слоном на допросе?

— Только не бейте больше ногами, — закончил за него Судских, и Воливач громко захохотал.

— Бить не бьем, — уже серьезно отвечал он, — но дожимаем клиентов тщательно. Шмойлов, как выяснили, оказался правой рукой Гуртового в оперативной работе, ему подчинялись все боевики. Теперь чистку по всей России сделаем. Каково?

— Впечатляет, — согласился Судских. — Виктор Вилорович, а что с ними после чистки делать? С оставшимися в живых?

— Это пусть прокуратура думает, — снисходительно ответил Воливач. — Наше дело взять и отдать служителям Закона.

— А не стоит ли перевоспитывать их другим путем? Русские ведь, молодые парни, им жить да жить, а не в колониях маяться, оттуда калеками возвращаются, обозленными.

— Подскажи, каким?

— Допустим, тем, какой использовал президент, собрав воров в законе и подрядив их работать на благо России.

— Да? — послышалась ирония в голосе Воливача. — Отпустили щуку в море. Гарантии давал президент, расхлебывать мы с тобой будем. В такие методы перевоспитания не верю.

— Но инородную банковскую мафию он вытеснил? — возразил Судских. — Законники слово держать умеют. И в стране стало спокойнее.

— Это заслуга казаков.

— Совместная.

— Чего мы спорим? — прекратил полемику Воливач. — Боевиков уговорами в лоно закона не вернуть. Это недочеловеки, Игорь. Шмойлов показал: боевики поголовно зомбированы, — пояснил Воливач. — Они выполнят любой приказ старшего, самый бесчеловечный, и не ойкнут. Дорогу назад к людям у них отняли навсегда. А твой любимый президент намекнул, что не удивится, если при задержании процент убитых боевиков будет высоким. Доволен? Истребление класса!

Возразить Судских было трудно. О записке Гуртового он сознательно умолчал.

— И все же, Виктор Вилорович, не торопись повышать процент. Я связывался с Луцевичем как раз по поводу зомби. Возможно, для этих бедняг не все потеряно. Это наши мальчишки, других нет. Обманутых жалко.

— Оптимист, — с чуть заметной иронией похвалил Воливач. — За это тебя уважаю. Торопиться не будем, обещаю. Дай тебе с Луцевичем Бог удачи. Я думаю, Его канцелярия людские души, как ты, считает. Мстят сознательным.

Все основные дела дня Судских закончил, но кабинет свой покидать не спешил.

«Интересно, — задумался он, — позвонит подруга жизни? Пора бы и повиниться…»

Слишком они отдалились друг от друга.

Звонок последовал:

— Судских, домой думаешь ехать?

— Думаю, — ответил он холодно. — Но не поеду.

— Бабу небось завел?

— Бабу? Бабу не заводят — бабу лепят.

— Какой грамотный, — нараспев ответила жена. Раньше таким тоном муж с ней не разговаривал. Прорезались угрызения совести в ней пополам с ощущением ускользающей собственности. — Ты хоть о сыне подумай. Севка послезавтра улетает к себе во Владивосток. Простись хоть по-человечески.

— Сегодня дел полно, а завтра приеду пораньше.

Отговорка принята, прощались без ругани.

«А с Любашей надо разобраться. Страстями тут не пахнет, меня, старого козла, вряд ли уже кто полюбит. А интерес к моей персоне выяснить необходимо».

Он позвонил Любаше, и она с радостью ждала его приезда. Еще бы: крупную рыбу не торопясь берут.

Любаша умела быть приятным собеседником. Судских пришлось оживить свои знания в искусстве, литературе, живописи, а она, тонко понимая их ограниченность, не заостряла внимания на его провалах. Милая болтовня. Внешне выглядит красиво, а внутренне Судских был недоволен собой. Его жена, выпускница иняза, в молодости была завзятой театралкой, прилично рисовала и даже выставлялась, в рассуждениях об искусстве давала ему сто очков вперед. Постепенно это стало причиной их отчуждения. За годы совместной жизни он поднаторел, многое узнал, вычитал, чему способствовали Григорий Лаптев и книгочей Смольников. Сейчас, в разговоре с Любашей, ему нельзя проигрывать, упустить приоритет. Иначе, понимал он, упустив поводья беседы, соперник станет навязывать свою точку зрения, станет исподволь помыкать им.

«А куда это я наладился? — осадил себя Судских. — Жениться на Любаше я не собираюсь, любовницу заводить не хочу, а выяснить у нее необходимое смогу без тонких знаний. Так ради чего огород городить?»

Свое присутствие здесь он понимал однозначно: у Любаши к нему интерес шкурный. Знает она, кто он, или нет, принимая за преуспевающего бизнесмена, он ей нужен самцом. Шкурка с отливом — еще лучше. А он здесь не ради тела выше колена…

До него уже добрались. В интеллектуальном бою он проигрывал по очкам, в драчке, где сражаются без перчаток, вообще голяком, женщины не спешат выкладывать опыт, если хотят заполучить спутника жизни надолго. Этакого спарринг-партнера. И мужички выкладываются вовсю. Вот, мол, я царь и лев и самый-самый на земле.