— А консул наш, оказывается, любит пошутить! — громким голосом выкрикнул Катон, стараясь перекрыть смех аудитории. Но Цицерон еще не закончил.

— Должен признаться, что в молодости я тоже интересовался философией. Но моими учителями были Платон и Аристотель. Они никогда не придерживались ни жестких, ни крайних взглядов. Они говорили, что ошибка иногда может пойти на пользу мудрому человеку; что мудрый человек может испытывать жалость; что за разные прегрешения полагаются разные наказания. Что мудрый человек часто высказывает предположения, если у него недостает фактов; что мудрый человек иногда может злиться, иногда прощать, а иногда менять свое мнение; что разум побуждает нас к надлежащим поступкам и отвращает от ненадлежащих. Если бы, Катон, ты учился у этих философов, ты не мог бы быть смелее или умнее — это просто невозможно, — но, может быть, ты был бы немного добрее. Ты говоришь, что принял участие в этом суде, потому что он важен для нашего общества. Не сомневаюсь в этом. Но ты совершил одну ошибку, пытаясь понять мои мотивы. Я защищаю Луция Мурену не ради нашей дружбы с ним, а ради покоя, мира, единства, свободы и самосохранения — короче говоря, ради всех нас. Послушайте, граждане, — сказал хозяин, поворачиваясь к присяжным. — Послушайте консула, который проводит дни и ночи напролет в размышлениях о Республике. Для нас жизненно необходимо, чтобы первого января у нас было два консула. Люди, которые находятся среди нас, задумали уничтожить наш город, убить его жителей и стереть самое название «Рим» с лица земли. Я предупреждаю вас. Мой срок на консульском посту заканчивается. Так не лишайте меня преемника, чья бдительность превзойдет мою. — Он положил руку на плечо Мурены. — Не отказывайтесь от человека, которому я хочу передать Республику как единое и неделимое целое, и пусть он защищает ее от смертельной опасности!

Цицерон говорил в течение трех часов, иногда останавливаясь, чтобы глотнуть разбавленного вина или стереть капли дождя со лба. Его речь становилась все более и более мощной. Он напомнил мне сильную и грациозную рыбу, которую бросили в воду мертвой, а она, почувствовав себя в своей стихии, взмахнув хвостом, возрождается; так же и Цицерон получал дополнительные силы от самого процесса говорения. Он закончил выступление под длительные аплодисменты не только толпы, но и присяжных. Это оказалось хорошим знаком: большинство присяжных оправдало Мурену. Сервий и Катон немедленно в унынии удалились. Цицерон задержался, чтобы поздравить избранного консула и получить множество похлопываний по спине от Клавдия, Гортензия и даже Красса, а затем мы двинулись домой.

Выйдя на улицу, мы заметили тележку, вывезенную из дома. Подойдя ближе, увидели, что она полна серебряных безделушек, статуэток, ковров и картин. За ней виднелась витрина с похожим товаром. Цицерон поспешил вперед. Санга ждал нас у входной двери, с лицом серым, как устрица.

— Ну же? — потребовал хозяин.

— Заговорщики написали письма.

— Прекрасно! — Консул хлопнул в ладоши. — Они у тебя с собой?

— Подожди, это еще не все. В реальности этих писем у галлов еще нет. Им велено прибыть к Фонтинальным воротам в полночь и быть готовыми покинуть город. Там их встретит эскорт и передаст письма.

— А зачем им нужен эскорт?

— Он отвезет их на встречу с Катилиной. А оттуда они прямиком должны отправиться в Галлию.

— Боги! Если мы сможем получить эти письма, то заговорщики наконец будут у нас в руках. — Цицерон ходил по узкому проходу. — Мы должны устроить засаду и взять их с поличным. — Он повернулся ко мне. — Немедленно пошли за Аттиком и Квинтом.

— Тебе понадобятся солдаты, — заметил я. — И опытные командиры, чтобы их возглавить.

— Это должны быть люди, которым мы можем абсолютно доверять.

Я достал дощечку и стилус.

— Как насчет Флакка? Или Помптина? — Оба были преторами с большим военным опытом, и оба доказали свою надежность во время кризиса.

— Отлично. Пошли за обоими.

— А где взять солдат?

— Мы можем использовать центурию из Риетеи, она все еще в казармах. Но легионерам нельзя говорить об их задании. Пока нельзя.

Он позвал Сизифия и Лорея и быстро отдал необходимые распоряжения, а потом повернулся, чтобы сказать что-то Санге, но проход за ним был уже пуст, входная дверь открыта, а улица безлюдна. Сенатор исчез.

Квинт и Аттик прибыли через час, а вскоре после них и два претора, сильно озадаченные этим внезапным вызовом. Не раскрывая всех деталей, Цицерон просто сообщил, что, по его информации, делегация галлов выедет в полночь из города, в сопровождении эскорта, и у него есть все основания предполагать, что они направляются на встречу с Катилиной. С собой у них могут быть инкриминирующие документы.

— Мы должны любой ценой захватить их. Но арест можно произвести только после того, как они отъедут на приличное расстояние, с тем чтобы не было сомнения, что они действительно уезжали из города.

— По моему опыту, ночная засада всегда труднее, чем кажется, — сказал Квинт. — В темноте кто-то обязательно убежит и прихватит с собой все твои улики. Ты уверен, что их нельзя схватить прямо у ворот?

— Какая ерунда! Не знаю, в какой армии ты служил, но в этом нет ничего сложного, — немедленно возразил Флакк, солдат старой закалки, служивший еще под командованием Изаурика. — Я даже знаю место для засады. Если они поедут по виа Фламиния, то им придется переходить Тибр по Мулвианскому мосту. Там мы и поставим им ловушку. Когда они дойдут до середины моста, у них не будет шанса сбежать, если они, конечно, не захотят броситься в реку и утонуть.

Квинт выглядел очень недовольным и с этого момента полностью отстранился от планирования операции. Даже когда Цицерон предложил ему присоединиться к Флакку и Помптину на мосту, он обиженно сказал, что эти люди не нуждаются в его советах.

— В таком случае мне придется поехать самому, — сказал Цицерон, но все стали в один голос возражать ему, говоря, что это небезопасно. — Тогда придется поехать тебе, Тирон, — решил он и, увидев ужас на моем лице, добавил: — Там должен быть гражданский человек. Завтра мне надо представить Сенату показания свидетеля, который все это видел. Флакк и Помптин будут слишком заняты проведением самой операции.

— А если Аттик? — предложил я. Сейчас я понимаю, что с моей стороны это было нахальством, но, к счастью, Цицерон думал в тот момент о другом.

— Он, как всегда, будет отвечать за мою безопасность здесь, в Риме. — За спиной Цицерона Аттик пожал плечами. — Итак, Тирон, будь уверен, что ты аккуратно запишешь все, что увидишь, и, самое главное, получишь эти письма с целыми печатями.

Мы отправились верхом, когда уже совсем стемнело: два претора, их восемь ликторов, еще четыре охранника и, к сожалению, я. Надо сказать, что я ужасный наездник. Я дрыгался в своем седле вверх и вниз, а пустой футляр для бумаг колотил меня по спине. Мы проскакали по мостовым и через городские ворота с такой скоростью, что мне пришлось изо всех сил схватиться за гриву моей лошади, чтобы не упасть. К счастью, она была терпеливым животным, специально подготовленным для женщин и идиотов, и когда дорога стала прямой и пошла вниз по холму, а затем по равнине, она уже двигалась безо всякого моего вмешательства, и мы даже не отставали от лошадей, скачущих впереди нас.

Это была одна из тех волшебных ночей, когда на небе вместе с нами двигалась сверкающая луна, пробивающаяся сквозь неподвижный океан облаков. В этом божественном свете сверкали вершины погребальных памятников, стоявших вдоль виа Фламиниа. Проехав рысью около двух миль, мы приблизились к реке. Здесь остановились и прислушались. В темноте я услышал звук журчащей воды, а посмотрев вперед, с трудом рассмотрел плоские крыши двух домов и темные силуэты деревьев на фоне неподвижных облаков. Где-то рядом мужской голос потребовал пароль. Преторы ответили: «Эмиль Скар». Неожиданно с обеих сторон дороги появились солдаты из Риетейской центурии. Они появились из канав по обочинам, с лицами, замазанными грязью и краской. Преторы быстро разделили их на две группы. Помптин со своими людьми оставался на этой стороне моста, а Флакк переходил на другую. Почему-то мне показалось, что будет безопаснее с Флакком и его легионерами, поэтому я перешел через мост.