По-иному дело обстоит у народов нецивилизованных. Вот что, к примеру, писал на эту тему Д. Леббок:

«...Дикари видят причину смерти в волшебстве. Среди многих из них распространено убеждение, что естественной смерти не существует. Например, у туземцев Южной Африки и ряда индейских племен Южной Америки не допускается, чтобы кто-либо умер естественной смертью. Бечуаны не могут позволить себе представить, чтобы человек умер иначе, чем от голода, насилия или колдовства».

Д. Леббок. Начало цивилизации: умственное и общественное состояние дикарей.

Леббок выпустил свою книгу в конце 19-го века (СПб., 1876г.), но и ныне подход к ритуальному прекращению жизни стариков у традиционных народов не изменился. Как бы данный факт нас ни шокировал, но старикам умереть естественной смертью не давали. Казалось бы, ерунда, и, подобно Леббоку, можно было бы назвать этих людей отсталыми дикарями и успокоиться, однако, как отнестись к сохранившейся в русском языке поговорке: «Старость — не радость, а пришибить некому». Ошибка, описка? Но если уделить исследованию побольше времени, можно убедиться — никакая не ошибка. Да, в традиционном обществе глубоким старикам и тяжелобольным, на определённом этапе их жизни, родственники помогали уйти из жизни. Помогали, боясь, что старик может умереть не от естественной старости, а от болезни. Смерть от духа болезни, пожиравшего внутренности, считалась ужасной, ибо такой человек после смерти не обретал упокоения, а сам становился тем самым духом, который его «пожрал». И, что более ужасно, — основой его последующей потусторонней деятельности становилось «пожирание» остальных членов сообщества (в первую очередь собственных детей). У цивилизованных людей такие случаи называются наследственными заболеваниями. Которые естественно не лечатся и причин появления которых врачи не знают. Обычно они разводят руками и говорят: «Ну, что уж тут поделаешь - будет лечить! Только это без гарантии, вы же понимаете, это наследственность...»

Поскольку у наших предков было своё видение этих процессов, родственники считали невозможным дать духу болезни пожрать члена их сообщества. Они считали, что уж лучше убить этого духа внутри человека, чем «общаться» с ним после смерти старика. Естественно, при этом было необходимо убить самого больного (в запущенной стадии дух болезни считался неотделимым от тела). Иметь в перспективе рядом с собой злого духа считалось опасным. Так что, не просто избавляя больного от мучений, но и спасая родовую организацию от тяжёлой перспективы, наши предки лишали жизни, своих неизлечимо больных стариков. А те, чаще всего не только не протестовали, а даже требовали, чтобы их поскорее убили.

По мнению амурских гиляков, всякая болезнь зависит от «кинза», который гложет человека, пока не заест его насмерть. Что относится одинаково ко всем, умирающим от какой-либо болезни. Не мудрено, что гиляки, при таких верованиях, не претендуют на место на небе для своих соотечественников, умерших от болезни. Эти остаются блуждающими по Земле. В то время как души убитых, а иногда даже и самоубийц, по их мнению, возносятся на небо [23] . Л.Шренк. Об инородцах Амурского края. (СПб., 1903)

Таким образом, для наших предков главным был отнюдь не вопрос: «Предавать ли смерти безнадёжно больного?» Это считалось решённым. Гораздо более важным было выяснить: «Кто возьмёт на себя ответственность за убийство? Кого будет преследовать дух убитого?» Ответ распадался как бы на две части:

• Первая — это умерщвление человека в тот период жизни, когда человеку, прерывающему его жизненный путь, придется отвечать за совершенное деяние.

• Вторая — когда старик достигнет такого возраста, что за лишение его жизни никому отвечать не придется.

В первом случае тот, кто согласился оказать услугу желающему уйти к «верхним людям» старику, должен был серьезно задуматься о своей последующей безопасности. Дух болезни, который «кормится» на упомянутом старике, не допустит, чтобы его лишили пропитания, и будет преследовать убийцу с целью сделать теперь уже его своим «пищевым довольствием».

Такая ситуация не располагала к появлению добровольцев, желающих помочь старику уйти к «верхним людям». Зачастую никто, даже за деньги, не соглашался выполнить это действие. Поэтому в большинстве случаев убийцами старика становились его дети. Правда, иногда, понимая, что их ожидает, отказывались даже они[24] , что ставило старика в исключительно сложное положение.

Однако чаще всего кто-то из родственников, тяжело вздыхая, все же соглашался выполнить требуемое. Чтобы всё, по-возможности, прошло для него без последствий, будущий убийца принимал необходимые меры. Их особенностью являлась относительная анонимность исполнителя, что достигалось особыми условиями проведения умерщвления:

...С наступлением последней минуты в толпе воцаряется глубокая тишина. Находящийся в одиночестве в урусе старик-чукча, одетый по-праздничному, с приподнятою верхнею одеждою садится на постель, плотно прижимаясь к стене полога левым боком, совершенно обнаженным. Совершитель убиения из-за урусы протыкает копьем стенку полога и через это отверстие просовывает острие старику. Тот прикладывает острие к своему боку, направляя его между ребер, пониже подмышки и громким голосом кричит: «Убивай скорее!». Тот в один миг ударяет ладонью со всего размаха в оконечность древка, и острие, пройдя поперек всю полость груди, выходит наружу с противоположной стороны. Из урусы доноситься только один пронзительный крик, после которого убивающий в один миг вытаскивает смертоносное орудие. (Августинович 1878-1879 гг.)

Так обстоят дела с благородным лишением жизни тяжелобольных стариков, за что убивающий несет ответственность. И как уж он в дальнейшем будет «выкручиваться», стараясь избежать внимания духа убитого, — его проблема. Более грамотные, однако, знали: в жизни этих тяжелобольных существует очень короткий период, в который они могут быть убиты, и убившему их совершенно ничего не будет. Период действительно очень короткий (как правило, не более 3-х дней) воспринимаемый в традиционном обществе как самый последний этап человеческого существования. Время, когда человек ещё жив, но земная судьба его практически закончена. Он отработал свой кусок жизни, а посему оставшиеся 3 дня до смерти является абсолютно безгрешным, как и новорожденный до момента отпадения пуповины. В эти дни он считается одной ногой зашагнувшим за черту жизни и уже перенёсшим туда свой дух. А потому можно достаточно безопасно для себя отправить его в лучшие миры.

Что же касается срока, выбираемого для эвтаназии, то 3 дня, конечно, определяются условно. Если говорить точнее, срок должен быть равен времени от рождения до отпадения перевязанной при родах пуповины. Правда, этого никто и никогда, наверное, не помнит. А потому окружающиеся обычно полагались на знаки смерти, которые неизбежно появлялись на теле умирающего. Они подразделялись на указующие и завершающие.

Самым ранним знаком, указывающим на фактическую неизбежность смерти, является неожиданное улучшение состояния у, казалось бы, совершенно уже безнадёжного человека. Это касается как людей безнадёжно больных, так и безнадёжно старых. В рассказах, которые свидетельствуют о последних днях умирающего, достаточно часто проскальзывают сообщения, типа:

«3 апреля врач Наполеона констатировал резкое ухудшение состояния своего больного. Генерал Бертон взялся подготовить императора к смерти.

Однако через некоторое время, примерно за 10 дней до кончины, Наполеон вдруг почувствовал неожиданное улучшение своего состояния. Врач отлучился в аптеку, а он приказал принести вино, фрукты, бисквиты, выпил шампанского, съел немного слив и винограда. Когда доктор вернулся, император встретил его громким смехом. Однако на следующий день снова наступило ухудшение, которое закончилось смертью...»