И Марыся вестей не подает. Видно, не придет король Святополку в подмогу.

Собрались бояре на думный совет, расселись по лавкам в княжеской палате, спорили до хрипоты, друг друга обидными словами обзывали, посохами замахивались и наконец порешили, собрав ополчение, выйти навстречу Ярославу, пока тот город не осадил.

Застучали в деревянные била, закричали голосистые бирючи:

— Люд киевский, хромец Ярослав сызнова ведет на нас новгородских плотников! Кузнецы и гончары, швецы и чоботари, бросай свое ремесло, берись за мечи и топоры, ладь копья и луки, постоим за князя Святополка!

А по селам и деревням звали бирючи смердов:

— Выпрягай коня из сохи, оратай, поспешай в ополчение!

Народ слушал и расходился. Нет у киевлян охоты за Святополка биться, но как не пойдешь, коли следом за бирючами заходили в каждую избу уличанские старосты, грозили:

— В ответе будешь, ежели не явишься! — и назначали место сбора.

Бояре съезжались со своей челядью конно и оружно.

День и ночь звенели молоты в Киеве, горели костры на Подоле и за крепостной стеной. Немалую рать собрал князь Святополк.

Передовой дозор из большого полка воеводы Добрыни далеко оторвался от своих. Десяток гридней ехали лесом один за другим, то и дело прислушивались, не треснет ли где ветка, не заржет ли чужой конь…

На опушке леса придержали коней, безлюдная даль горбилась холмами, покато спускалась к Днепру. Десятник дозора бросил коротко:

— Трогай!

Скачет дозор берегом, горючий конь под Провом, сыном тысяцкого Гюряты, идет легко, изогнув дугой шею. Свежий ветер хлещет Прову в лицо, назойливо лезет под железный шлем. За многие сутки грудь под броней устала, просит отдыха.

Конь неожиданно прянул в сторону, захрапел. Гридин потрепал его по холке, успокоил. Десятник сказал:

— Зверя учуял.

Снова съехали в лес, а когда миновали, вдалеке, сколько видели глаза, темнели полки киевлян…

Собрались воеводы на совет. Попович говорил:

— Святополк полки свои выставил так: в челе воевода Блуд с большой дружиной да полки правой и левой руки, а крыла держат ополченцы…

Ведет рассказ Александр Попович, а Ярослав, Добрыня, Гюрята и одноглазый ярл Якун слушают, не перебивают.

Но вот князь Ярослав спросил:

— Святополк с Блудом?

— Шатер Святополка за ратниками, на холме, а с ним и засадный полк. Он у него малочисленный.

— Видно, замыслили смять нас одним ударом, — подал голос Гюрята.

— Что скажете, воеводы? — поднял голову Ярослав.

— Я с моими викингами буду биться против Блуда, — резко сказал Якун и поправил черную повязку на глазу.

Не спеша, взвешивая каждое слово, речь повел Добрыня:

— Ежели ярл хочет быть в челе, то пусть будет по его. А с викингами, мыслю я, надобно поставить тысяцкого Гюряту с его новгородцами. Мы же с воеводой Александром на правом и левом крылах станем и будем биться без засады, негде ее укрыть.

— И то так, — заметил Ярослав. — Когда бой начнем, новгородцы-молодцы, по прошлому знаю, вместе с викингами устоят удару Блуда, вымотают, а мы тем часом сомкнем крыла. Думаю, не выдержать пешим горожанам и смердам против наших конных гридней, побегут. Тут мы Блуда со Святополком и охватим кольцом.

— То так, — согласился Гюрята.

— Иного не предложу, — кивнул Попович. — Главное, смять ополченцев.

— А что, ежели перед твоей дружиной, воевода Добрыня, и перед твоей, воевода Александр, не дрогнут киевляне? — засомневался Будый.

— Не устоят, — заверил Добрыня.

— Коли так, то и пойдем готовить полки, — сказал Ярослав и, сняв шлем, перекрестился. — Дай Бог удачи…

Развернулись гридни, идут…

С высоты конского крупа Прову видно, как в центре построились остромордым вепрем закованные в железные доспехи викинги, а от них по ту и другую сторону — новгородцы. Вон их стяг плещет на ветру. Под ним должен быть его отец, тысяцкий Гюрята. А за новгородцами на левом крыле дружина воеводы Поповича. С ними князь Ярослав.

Тесно в рядах, жмутся кони боками, звенит стремя о чужое стремя. С шелестом обнажили гридни мечи. Смотрит Пров, как, поблескивая броней, выставив щиты, двинулась на них людская стена. Вздрогнул. С непривычки по телу пробежали мурашки. Стало тихо, только издали доносился приближающийся шум.

Закрыл Пров на мгновение глаза, и чудится, будто в половодье Ильмень-озеро разливается, бушует…

Но вот подал знак сидевший вполоборота воевода Добрыня, и помчались конные полки навстречу киевским ратникам.

Широким вымахом идет под Провом конь. Все ближе и ближе людская масса, безликая, ощерившаяся в крике:

— На слом! И отдается:

— И-оом!

Врубились гридни, зазвенели мечи о железо, замахали топоры…

Некрепко стояли киевские ополченцы за Святополка. Видно, не хотели биться за него горожане и смерды, повернули вспять, побежали.

Слышит Пров голос Добрыни:

— Отсекай ополченцев от дружины! Охватывай Блуда!

Сомкнулись дружины Поповича и Добрыни, тугим кольцом зажали со всех сторон святополковых воинов, а в центре викинги с новгородцами их пополам расчленили.

Ворвался Пров в самую гущу, увидел под стягом воеводу Блуда, направил к нему коня. Воевода боец умелый, отбил удар и сам занес меч над головой Прова. Не уйти бы гридню от смерти, но подоспел Добрыня. Сверкнул меч, и сполз Блуд под конские копыта.

Но тут Святополков дружинник достал Добрыню копьем. Закачался воевода. Подхватил его Пров одной рукой, другой коня за повод и вывез из боя. Подоспел десятник, помог снять воеводу, на траву уложили.

— Мертв воевода Добрыня, — сказал десятник.

Тут голос воеводы Александра раздался:

— Святополк уходит!

Метнулся Пров в седло и с несколькими гриднями кинулся вдогон. Долго преследовал, пока ночь не укрыла князя Святополка.

Вступил Ярослав в Киев и дал для своей большой дружины и бояр киевских пир велик: новгородцев провожали с почестями.

И сказал на пиру князь Ярослав:

— Что случилось меж нами, бояре киевские, о том помнить не станем, ибо все мы за Русь в ответе…

И пил князь за здравие бояр киевских, а они за него…

Для городского люда и меньшей своей дружины велел Ярослав выставить меды хмельные и вина да яств, сколько кому потребно…

И было веселье в Киеве многодневное, князю Ярославу честь воздавали.

Святополк не знал устали, молил, только бы выдержали кони. Четвертые сутки не сходит он с седла. Сменит на коротком привале коня — и дальше.

Боярин Горясер выдохся. Ему бы поспать да в баньке бы попариться и сытно поесть, а не давиться куском сухой вяленой конины, как приходится сейчас. Но попробуй скажи о том Святополку.

Горясер на ходу косится на князя. Тот припал к гриве, глаза безумные. Злоба и ненависть душат Святополка. Гикая и визжа, катится за ними лавиной орда. Печенеги шли за добычей, что обещана им русским князем. Боняк долго упирался, не хотел этим летом идти на Русь, обещал на осень, но Святополк не мог ждать и стал перед ханом на колени. Тогда Боняк сказал:

— Что дашь ты мне, когда верну тебе Кий-город?

На что Святополк ответил:

— Каждый твой воин получит по гривне серебра.

Боняк рассмеялся:

— Хе! Гривны мы возьмем и без тебя, конязь Святополк! Ты без дружины, и когда я возьму Кий-город, то все в этом городе будет мое. Но мне не надо твои дымные и душные жилища. У печенегов есть степь, а что может сравниться с ней? Она, как нежная и ласковая красавица, посмотри вокруг, конязь Святополк, коснись ее рукой. Хе! Степь подобна твоей жене, конязь. А знаешь, что я возьму у тебя, когда прогоню Ярослава? Твою жену. Хе-хе! — И посмотрел насмешливо, ощерив в улыбке гнилые зубы.

Боярин Горясер увидел, как побледнел Святополк, закусил до крови губу, ответил хрипло:

— Моей княгини нет в Киеве, она у отца, короля Болеслава.