Из избы выскочили ратники и, открыв створку ворот, выбежали из острожка. Кинулся печенег в степь, да видно тяжело бежать в длиннополом овчинном тулупе. Настигли его ратники. Печенег визжал и кусался, ему руки связали, поволокли в острожек.

Десятник Савелий по-печенежски малость разумел, допрос снял. Поначалу печенег ругался и плевался, но когда с него тулуп сняли, бока намяли, поутих, отвечать начал. Неутешительные вести сообщил печенег, вскоре сюда подойдет орда хана Булана, и тогда всех в остроге сожгут в избе, а орда разорит Русь.

— Эге, — покрутил головой десятник, — беда надвигается.

И спросил у степняка, когда ждать орду, но тот только плюнул.

— Видно, сам не знает, — заключил Савелий и, сунув печенегу под нос кулак, велел двум ратникам вести печенега в Переяславль к воеводе Поповичу.

Только и удивлялся Савелий, что ранней весной набега ждать? Некоторые ратники поверили печенегу, а кто и засомневался. Десятник прервал товарищей:

— Не будем гадать, воевода разберется.

Отвьюжила зима, вымела из всех своих закромов порошу. Стаивал снег, и местами черными латками открывалась земля. Была она не черной, не вспаханной ралом пахаря, а вековой целиной, с засохшей травой, со сросшимися корнями.

Привели ратники печенега в Переяславль к воеводе. Допросил Попович степняка, убедился, не врет, да только неизвестно печенегу, когда орда пойдет. А может, и выступила уже, может, с полпути послали печенега и тот не признался?

— Эко неурядица, — пробормотал воевода, — и это когда князь на Новгород нацелился!

Беспокоиться воеводе было отчего. Уйдет Владимир, останется в Киеве Борис, а орда в силе великой нахлынет…

На следующий день, послав гонца в Киев к великому князю, воевода отправился с несколькими гриднями в острожек к Савелию. Хотел спросить, какой запас еды был в саквах печенега, чтобы по ним судить, далеко ли удалился печенег от своего улуса. А может, послан он, чтобы узнать, не срубили ли русичи новых острожков и как укрепили засечную линию.

За Переяславль Александр Попович опасался меньше, чем за Киев, орда Переяславль краем затронет, а весь удар киевляне на себя примут. Не иначе Булан за добычей пойдет и потому, прорвавшись через рубеж, поведет орду в глубь Киевской Руси.

Ужли прознали печенеги о замыслах Владимира? Вот и решили, набег будет безнаказанным. С горечью, недобрым словом помянул воевода сыновей князя Владимира, начавшими усобицу. А что же станет после смерти Владимира?

Пока великий князь не оставит завещания, кому Киевом владеть, до той поры быть между братьями вражде. А может, сам князь Владимир не знал, кого считать старшим, Святополка ли, Ярослава?

Однако, если и оставить киевский стол по старшинству, миру между братьями не быть.

Весна пришла в степь, и не успел стаять снег, еще лежали местами белые латки, а уже расцвели подснежники, и пробилась первая зелень.

Вышел хан Булан из юрты, понюхал сырой воздух, хмыкнул одобрительно. Скоро он исполнит приказание старшего брата и, снявшись со среднего течения Донца, поведет свою орду к границам Урусии.

Когда Боняк вызвал к себе Булана и сказал об этом, то к радости прибавилось опасение, ну как князь урусов Владимир прознает об этом прежде времени и нашлет на Булана дружину? А такое может случиться, потому как у урусов на рубеже много острожков и зорких дозорных.

Боняк с доводами Булана согласился, и они вдвоем решили, что орда меньшого брата, переправившись на правобережье Днепра, уйдет в его низовье, за пороги, будет караулить проходящие купеческие караваны, а когда Владимир пошлет на Булана дружину, то Боняк прорвется к Киеву, минуя Переяславль. Вот тогда настанет час Булана, его орда запорожской степью, разорив Канев, ворвется в землю полян, встанет под киевскими стенами.

Наконец старший брат решился повести орду на Русь.

Печенеги истосковались по звону сабель, а их кони застоялись. Когда они отъедятся на выпасе и будут готовы к дальним переходам, их бег станет стремительным, а удары печенежских сабель не знают пощады.

Булан завидует брату. Боняку принадлежит слава великого воина. Но будь ханом большой орды не Боняк, а Булан, разве не возили бы за ним хвостатый бунчук? Не Боняку, Булану привозили бы темники первых красавиц, а в его юрте стояли окованные медью урусские ларцы, наполненные золотом и серебром…

Его, Булана, не Боняка услаждали бы лучшие музыканты и танцовщицы.

Еще раз понюхав сырой воздух, наклонился, ущипнул молодой травы, растер на ладони зелень. Трава сочная, сытная, кони быстро наберут силу. Дней десять, и можно сворачивать вежи. Минуя перешеек, связывающий степь с Таврией, орда Булана пойдет урусским соляным шляхом к бродам…

Окинув взглядом степь, Булан подумал, что все эти вежи, в каких живут печенеги — его орда; многочисленные стада — его стада; а табуны — его табуны. И все это вскоре по его приказу придет в движение, поскачут воины, заскрипят колеса двухколесных телег, покатятся кибитки, а степь огласится ревом и ржанием.

Откинув полог, Булан вошел в юрту, опустился на ковер и вытянул ноги. Вспомнил, темник Мустай послал своего воина разведать сторожевую линию урусов, интересно, вернулся ли тот печенег? Булан спокоен, если даже того печенега возьмут урусы, он не знает, куда поведет хан орду. Для Урусов путь орды Булана неожиданный, они могут ожидать ее у Переяславля, а она окажется на правобережье.

Сырое, промозглое утро, и в хоромах зябко, хотя и горят печи. Князь Владимир то и дело жмется спиной к камину. Верно, думает он, не печи повинны, что тепла мало в палатах, а кровь уже не та. Бывало, прежде спать на снегу доводилось, дрожь не брала, а ныне спине горячо, а тело коченеет…

Стоящий у двери отрок держит подбитое мехом корзно. Владимир молчал, хмурился, не покидала тревога. Из Переяславля прискакал гонец, Александр Попович уведомлял, изловили печенега, и тот показал, орду Боняка ждут. Владимир мысленно бранил хана, называл его псом шелудивым и старым лисом, напоминая ему, как били его и тот прятался от русских дружин в степи.

Оторвался князь от печи, велел отроку:

— Сыщи воевод Андрияху и Блуда, передай, князь зовет.

Почему он захотел услышать совет этих воевод? Скорее всего, потому, что с ними князь в Киеве начинал и в первом бою с Боняком они рядом с великим князем стояли. Тогда, у Переяславля, Ян Усмошвец отличился. Ныне воевода Усмошвец в Тмутаракани вместе с Мстиславом…

Явились Блуд с Андрияхой, присели к столу напротив Владимира.

— Стряслось чего, князь? — спросил Андрияха.

— Допрежь, чем воевод и бояр ближних совета испрашивать, ваш голос услышать хочу. — Князь посмотрел на Андрияху, Блуда. Много пожившие, повидавшие, воеводы сейчас ждали, что князь им скажет. — Есть отчего задуматься, воеводы, — снова заговорил князь Владимир. — Гонец от Поповича побывал, сообщает, Боняк орду готовит, намерен выдвинуть ее к нашим рубежам.

— Значит, ждать в гости надобно, — сказал воевода Андрияха.

Блуд согласился:

— Орда на то и орда, чтоб разбоем промышлять.

— То известно, воеводы, но я нынешним летом намерился на Новгород выступить. Покину Киев, а печенегам на руку. И кто знает, не ворвутся ли в город?

— Не доведи Бог! — замахал руками Блуд.

Перед боярином предстала картина: горит Киев и печенежин тянет Настену на аркане.

— Нет, — снова подает голос Блуд, — из Киева нам не след выходить!

— А ты, Андрияха, что присоветуешь? — спросил Владимир.

Воевода Андрияха бороду пригладил.

— С Новгородом повременить.

— Доколь?

— Надобно, князь, выждать, и когда Боняк на нас двинется, в степи его встретить, не дать ему засечную линию перейти, а уж когда Боняка одолеем и в степи развеем, тогда и новгородцев покарать время наступит.

— Согласен, Андрияха, — кивнул Владимир. — Пожалуй, в осень на Ярослава пойдем, поучу сына, как на отца руку поднимать… Седни же отпишу Поповичу, пускай дозорных на заставах усилит…