— Хочешь войти в меня сейчас? — спросил я.

— Нет, я должен побыть с ней, моей милой девочкой, — ответил он. — Посмотри, как она красива. Она унаследовала все твои способности к колдовству. И не только твои, но и все сверхъестественные силы, что передавались в вашей семье из поколения в поколение. Подумать только! Ведь я едва не погубил тебя. Хорошо, что этого не случилось.

— Никогда не знаешь, кто тебе пригодится, не так ли? Ну и что, интересно, тебе удается узнать, находясь внутри меня?

Долгое время дух хранил молчание. И вдруг вновь предстал в видимом обличье, и вновь всего лишь на краткое мгновение. Точная моя копия, он смотрел на меня с улыбкой и даже попытался рассмеяться, однако с губ его не сорвалось ни звука, а потом он исчез. Но я видел теперь, что в искусстве подражания он достиг новых высот и укрепился в своем пристрастии к моему облику.

Я вышел из детской. Теперь я знал, что делать и как себя вести. Пока Лэшер будет занят малышкой, я получу возможность тщательно обдумывать ситуацию и свои дальнейшие шаги. И еще. Необходимо и впредь позволять духу входить в меня, когда он того пожелает, и владеть моим телом как можно дольше.

Так проходили месяцы. В первый день рождения Мэри-Бет мы устроили грандиозный праздник. Для города вновь наступила пора процветания и благоденствия. Мрачные тени войны окончательно развеялись. Люди умножали свои капиталы и вовсю сорили деньгами. Новые роскошные особняки росли как грибы.

Дух входил в мое тело примерно раз в неделю.

Более частые переселения не в силах был выдержать ни я, ни он. В течение четырех или пяти часов он безраздельно владел моей плотью, а потом — раз! — и я мгновенно возвращался в собственное тело. Правда, иной раз моя покинутая призраком оболочка оказывалась в самых неожиданных местах. Бывало и так, что я обнаруживал ее в одной постели с каким-нибудь мужчиной. Если говорить о его вкусах и пристрастиях, то они были не менее разнообразны, чем мои собственные.

Так мы и жили. Совместное наше существование ничуть не напоминало историю доктора Джекила и мистера Хайда. Пребывая в моем теле, дух производил на всех и каждого неотразимо приятное впечатление. Многим он казался едва ли не ангелом. «Дорогой, прошлой ночью ты был так мил, — то и дело слышал я от какой-нибудь из своих любовниц. — И спасибо за этот чудесный жемчуг». — «Какой еще жемчуг?» — недоумевал я.

Подобные случаи происходили сплошь да рядом. Насколько я понимаю, в те часы, когда Лэшер находился внутри меня, у окружающих создавалось впечатление, что я попросту пьян в стельку, и они списывали мою вопиющую рассеянность на прискорбную привычку злоупотреблять алкоголем. Репутация моя становилась все более сомнительной. На самом деле пил я не так уж много. А напиваться до потери памяти и вовсе не имел обыкновения. Однако дух, заполучив мое тело, не мог отказаться от подобного удовольствия. В результате теперь меня повсюду встречали насмешливые улыбки и язвительные замечания. «Да, парень, прошлой ночью ты нажрался до свинячьего визга», — сообщали мне со всех сторон. «Неужели? Я ничего не помню», — притворно удивлялся я в ответ.

Воспоминание о католическом соборе в Доннелейте не давало мне покоя ни днем, ни ночью. Я видел маленький город в окружении поросших шелковистой травой холмов, а иногда даже различал вдали очертания замка. Мне казалось, я смотрю на все это сквозь прозрачный осколок витражного стекла. Перед моими глазами расстилалась горная долина, утопавшая в туманной дымке. В такие минуты мною овладевал необъяснимый ужас, который изгонял все прочие чувства. Я не мог постичь его причин. И каждый раз, когда я только пытался осмыслить происходящее, меня пронзала боль. Невыносимая боль.

У меня не было ни малейшего желания обсуждать с Лэшером все эти видения. Что до него, то, судя по всему, находясь в моей оболочке, он стремился приобрести исключительно чувственный опыт — чревоугодничал, напивался, танцевал, дрался, но порою после столь веселого времяпрепровождения впадал в уныние. Должно быть, злодей вспоминал о временах, когда имел свою собственную плоть.

Впрочем, существовали некоторые свидетельства того, что, находясь в моем бренном теле, дух впитывал в себя и кое-какие знания. Впрочем, он, естественно, не представлял, каким образом эти знания использовать. Так или иначе, но время от времени полученные сведения извергались из него бурными потоками.

Это случалось всякий раз, когда мы с ним беседовали о произошедших за последние годы переменах во всех сферах жизни: о железных дорогах и их отрицательном влиянии на судоходство, об изменчивости моды, о нарождавшейся в те годы фотографии, которая буквально зачаровала моего негодяя. Завладев моим телом, Лэшер частенько отправлялся в фотоателье, а так как перед этим он по своему обыкновению крепко закладывал за галстук, ему трудно было стоять перед объективом неподвижно. Фотографии он, как правило, оставлял в моих карманах.

Однако никакие развлечения не могли заслонить главную цель. К тому же они требовали от духа слишком больших усилий. Как я уже сказал, он отнюдь не намерен был довольствоваться моим телом, а стремился получить в безраздельное владение собственную плоть. Мэри-Бет он обожал, его восхищение малышкой не знало границ.

Надо заметить, иной раз Лэшер по нескольку недель подряд не мог собраться с силами, чтобы войти в меня. Да и мне тоже требовалось время на восстановление. По мере того как Мэри-Бет подрастала, дух все чаще предпочитал общение с нею поискам приключений в человеческом облике. Мне это было только на руку. Своими выходками он успел существенно подпортить мою репутацию, а ведь я становился старше и в таком возрасте уже не стоило пренебрегать общественным мнением.

Мэри-Бет росла и хорошела с каждым днем, и тревога все настойчивее терзала мою душу. Мне мучительно было делать вид, что единственная моя дочь, главная моя отрада, является всего лишь моей племянницей. К тому же я мечтал о других детях, о сыновьях. Поразительно, но меня все более неодолимо привлекали самые элементарные жизненные ценности.

Внешне жизнь моя протекала без всяких потрясений. Несмотря на передряги, в которые втягивал мое тело неугомонный призрак, я сохранял нерушимое здоровье и никогда не приближался к черте, отделяющей здравый рассудок от безумия. После войны я пускался в самые разнообразные предприятия — строительство, торговлю, производство хлопка, — и все они неизменно приносили баснословную прибыль. Однако я понимал, что, для того чтобы богатства нашей семьи впредь приумножались, необходимо распространить наши деловые интересы далеко за пределы Нового Орлеана, где периоды бурного расцвета периодически сменялись эпохами полного упадка. К тому же как порт город постепенно утрачивал свое главенствующее положение.

В послевоенные годы я совершил первую деловую поездку в Нью-Йорк. Лэшер остался дома, поглощенный заботами о Мэри-Бет, а я жил на Манхэттене, наслаждаясь полной свободой.

Именно тогда я вплотную занялся преумножением семейного состояния, стремясь при этом обеспечить ему максимальную безопасность от любых катаклизмов.

Брат мой, Реми, жил теперь в доме на Первой улице. Я часто навещал его.

Настало время, когда я, убедив себя в том, что нет никаких причин, мешающих мне выполнить от природы данное мужчине предназначение, влюбился в свою молоденькую кузину Сюзетту. Она напоминала мне Кэтрин в дни ее невинной юности. Я уже вознамерился было вступить в законный брак и поселиться в доме на Первой улице в качестве хозяина. Брат и его семья не возражали против того, чтобы жить со мной под одним кровом.

Однако видения, связанные с духом, по-прежнему яркими вспышками оживали в моем сознании и становились все более отчетливыми. Я продолжал вспоминать собор, горную долину и городок Доннелейт. Обычно такие видения длились лишь несколько мгновений. Не могу сказать, менялось ли в них время действия, однако с каждым разом я замечал новые и новые подробности, которые ускользнули от моего внимания прежде. Постепенно я осознал, что блаженство, всякий раз охватывавшее меня в соборе, не что иное, как любовь к Богу.