— Да. Среди бела дня около тебя пройду, а ты меня и не увидишь.
— Ну да! Скажешь тоже. Что же я, ослепла?!
Пошла как-то Доруца за водой. Вытаскивает ведро из колодца и слышит вдруг шум. Смотрит — с горы снежный ком катится. И по дороге всё больше становится.
Всё бы ничего, да как раз в это время дорогу бабка Маргьоала переходила.
— Бабушка! — успела крикнуть Доруца.
Но чудовищный снежный ком сшиб бабку с ног и покатился дальше.
Потом ком ударился о забор и развалился с грохотом. А внутри этого кома оказался мальчик-крошка Крис. Вышел, как цыплёнок из яйца, но при этом лбом о забор грохнулся. И теперь лежал не шевелился.
— Крис! — окликнула его Доруца. — Крис, ты жив?
Крис, конечно, помалкивал. Тут-то Доруца и кинулась его целовать.
— Крис, Крис, вставай! — приговаривала она.
Тут уж Крис хитро открыл глаза, подмигнул Доруце и, конечно, встал…
— Ага, — сказала бабка. — Вон ты как колядуешь! Всё ясно.
«Эх, да что нам бабка! — думал Крис. — Сегодня она может делать со мной что хочет! Пусть хоть в дымоход засунет и печку затопит! Сегодня… случилось кое-что поважнее! Доруца! Вот кто меня поцеловал!»
А скоро и зима кончилась. Капитан, которого вышила наконец Доруца, был почему-то очень похож на Криса.
Новый мостик над старой рекой
Потягиваясь, Матей вышел во двор, бросил курам горсть зерна. Это они его разбудили сегодня своим дурацким квохтаньем. За плетнём, во дворе соседа, появилась шляпа.
— Доброе утро! — сказал шляпе Матей.
Никакого ответа не последовало.
На другой день Матей проснулся, вышел во двор, и опять на ту же шляпу наткнулись его глаза.
— Доброе утро, сосед!
Шляпа молчала. Крошка Матей не стерпел.
— Кум, ты за что на меня рассердился? Чего не отвечаешь?
Сосед его, крошка Иустин, оглянулся и сказал тихонько:
— Да нет, не рассердился… Я оглох… на левое ухо.
— Что ж мне теперь, дом переносить? На сторону другого уха?
— Зачем переносить? Переносить, пожалуй, не надо. Ты просто снимай шляпу, когда говоришь «доброе утро», я увижу и тебе отвечу.
С тех пор каждое утро Матей снимал шляпу. Ту самую шляпу, которая даже при виде короля не поднималась с его головы.
А с другой стороны дома крошки Иустина был дом крошки Луки. Луке Иустин сказал, что оглох на правое ухо. Так вышло, что и Лука снимал шляпу, когда приветствовал Иустина.
— Что же это получается, кум? — спросил его Матей. — Ты что, на оба уха оглох?
— Обычно одним не слышу, но временами бывает, и обоими. Но я не расстраиваюсь: вся сила у меня тогда в глаза переходит! Вижу даже в темноте. Можешь снимать шляпу и в сумерках, я не обижусь, всё увижу.
Прошло несколько дней, а воды много утекло. Иустин возгордился. При случае говорил жене:
— Смотри, оба соседа шляпу передо мной снимают.
Вот однажды шёл Матей с приятелем по улице, а навстречу Иустин.
— Сними шляпу, — сказал другу Матей, — а то этот глухой пень ничего не слышит.
— Кто глухой пень? — рассердился Иустин.
— Погоди, ты сам мне сказал, что оглох.
— Когда надо, я слышу, не беспокойся!
— Что ж ты, обманул меня?
— Да тебя и дурак обманет! Скажи, зачем ты держишь кошку? Уж я-то знаю, сам сидишь на чердаке и ловишь вместо неё мышей! У тебя курица из двадцати яиц трёх цыплят выводит! Спасибо, что мой петух через забор перелетает, — твой-то только кукарекает, точь-в-точь как его хозяин! И ты хочешь, чтобы я перед тобой шляпу снимал?!
Матей, конечно, от стыда чуть сквозь землю не провалился. Так опозорить его! При народе!
— Спасибо, кум! — только и сказал он.
— Пожалуйста! С сегодняшнего дня запрещаю тебе снимать передо мной шляпу! Если б под нею была другая голова — ладно! А твою видеть больше не хочу. Сиди на чердаке. Лови мышей!
К вечеру поссорились и их жёны.
— Чем жить с глухим, лучше повеситься! — кричала через забор жена Матея. — А ещё кого-то строит из себя…
Ходят соседи друг на друга очень сердитые. Даже воду перестали брать из одного колодца.
Но и этого им оказалось мало. Иустин однажды сказал, что не хочет под тем же дождём мокнуть, что Матея поливает. Лучше он крышу над своим двором построит, а на огород воду из речки будет таскать. И даже под тем же снегом ходить не будет! Лучше всю зиму на печке просидит, но не выйдет под те же снежинки, на которые кашляет Матей.
Вот такие дела. Кто только не пробовал их помирить. Ничего не получалось. Кто пробовал — с двумя шишками уходил.
Сами соседи друг друга за две версты обходили. А надо сказать, что за околицей их села протекала речка.
«Не дай Бог встретиться на мостике!» — думал иногда Матей.
«Сброшу его в воду, как щенка!» — грозился кулаком Иустин.
Многие, конечно, знают закон: чего боишься, того не миновать.
Однажды Матей шёл через речку с мешком шерсти, а Иустин с другой стороны в гости к брату направлялся. И очутились они на том самом мостике. Что делать? Не поворачивать же обратно!
То ли мешок с шерстью был очень тяжёлый, то ли досада их весила больше десяти мешков, а может быть, просто доска отжила свой век… только вдруг — пррр! — мостик сломался и — бух! — оба в воду!
А река-то была горная, вода бурлила и пенилась. Да и глубина большая, а вода такая холодная, что дыханье перехватывало.
Матей плавать не умел, но шерсть ни за что не хотел терять и держался за мешок. А когда шерсть намокла и стала тяжелее, мешок быстро пошёл на дно. Мелькнули на поверхности пятки — только и видели Матея.
Иустин упал в воду с пустыми руками. И он, конечно, нахлебался воды. А потом вспомнил, что не один был на мостике. Проплыл туда, сюда. Вдруг видит: из воды две пятки торчат. Ухватил он пятки, к берегу потащил. Тянул, пока голова не появилась.
— Неужто это ты? — говорил Иустин, а сам волочит соседа на берег. Даже мешок с шерстью помог вытащить.
А что они сделали дальше, я думаю, вы сами догадались. Разделись оба и выжали одежду.
— Слушай, ну и тяжёлый же у тебя мешок! — сказал Иустин.
Стали они воду из шерсти выжимать — иначе её до дома не донести. Выжимали-выжимали, посмотрели друг на друга и прыснули со смеху.
— Так ведь можно и концы отдать, — сказал Матей, прыгая на одной ноге, — это он воду из уха выливал.
— А я тебе что говорил? Снимай шляпу, пока я жив. Есть перед кем!
Весь следующий день они таскали к реке доски и к вечеру, как ни странно, построили новый мостик.
Медвежьи конфеты
Тут надо сказать, что в стране крошек никогда не варили варенья, не делали конфет и чай пили без сахара. Не было сахара, пропал.
А в крошечном дворце случилось большое горе — королева внезапно захромала.
— Как пойдёшь на бал с хромой женой? — морщил лоб Великий Крошка.
Ни уколы, ни горькие микстуры не помогали: королева не поправлялась.
Решил король сам её полечить. Положил ей под ногу свою крошечную королевскую подушку, а перед этим собственным ухом эту подушку согрел, потому что холодных подушек королева терпеть не могла. И ещё отдал ей последнюю шоколадную конфету «Мишка на севере». (В Панталонии эти конфеты медвежьими называли.)
— Ты спишь, Ваше Величество? — разбудила его среди ночи королева. — Знаешь, нога перестала болеть! Очень приятно было моей ноге на королевской подушке спасть.
Сонный Великий Крошка от радости с постели вскочил и как был, в ночной рубашке, пустился плясать с королевой.
— Бом-бом, тили-тили-бом! — пел он, потому что другой музыки в этот поздний час даже у короля не было.
И королева плясала вовсю: то стул перевернёт, то вазу дорогую расколотит.
— Всё это ерунда! — кричал король. — Завтра устроим бал!
Наплясались вволю, а наутро королева опять захромала.
