Но человек в домотканой квакерской рубашке ничего этого не слышал. Под мутной грязной водой ему удалось разглядеть голубое платье. Он вцепился в ткань и вынырнул, вознося молитвы. Течение отнесло его и девочку слишком далеко от гавани. Судно, на котором остались его вещи, уже отчалило, они всплыли как раз недалеко от кормы. С палубы сбросили веревку, и мужчина ухватился за нее, крепко прижимая к себе хрупкую ношу.

Друг-квакер поднял его на борт, еще трое друзей мигом доставили их в каюту, где наступила очередь женщины делать искусственное дыхание. Она сдавливала и отпускала грудную клетку ребенка, приводя в движение хрупкие ребра, которые в свою очередь сжимали легкие, и одновременно вдыхала воздух в розовые, но быстро синеющие губы. Около девочки лежала некогда очень дорогая фарфоровая кукла. С ее бархатного платья, опутанного водорослями, капала вода.

Держась за руки, квакеры молились, женщина продолжала трудиться, а матросы и кочегар вернулись к своим обязанностям. С берега послышался громкий вопль, когда ледяные воды отдали, наконец, безжизненное тело женщины, и граф поспешил заявить на него свои права.

Но вот ребенок закашлялся и задышал, а небольшая группа молившихся воздала хвалу Богу и решила послать добрую весть отцу.

Пожилая женщина, даровавшая ребенку вторую жизнь, жена пожилого квакера, вырвавшего девочку из жестоких объятий моря, взглянула на озабоченные лица окружающих и сказала:

– Идите, если считаете нужным. Но Высший Свет указал свою волю. Она принадлежит нам.

Так все и произошло. К тому времени как весть достигла земли и ушей графа, убивавшегося над бездыханным телом жены в ближайшей гостинице, ничего не подозревающий капитан вывел судно в открытое море.

Требования графа остановить корабль и вернуть ему дочь не произвели никакого впечатления на представителей местной власти, препроводивших его в участок для допроса. Его проклятия и угрозы отомстить никто не слушал.

Когда Александра очнулась, то увидела над собой множество встревоженных лиц. Это были незнакомые люди, непохожие на тех, кого она привыкла видеть. Они не носили бархата и кружев, золотых украшений и драгоценностей. И Александра сначала испугалась, но потом успокоилась, заслышав тихий голос:

– Теперь, дитя, ты должна отдохнуть. Все будет хорошо.

То был тихий, напевный голос – как у ангелов из Библии. Значит, она умерла и вознеслась на небо. Не смея ничего сказать в ответ – вдруг ангелы поймут, что по ошибке взяли не ту, кого следовало, – Девочка закрыла глаза, обхватила тонкими пальчиками куклу и уснула.

А когда проснулась, ей дали имя Дора и новое платьице, белое, словно ангельское одеяние. В конце концов, Господь ее не оставил.

Июль 1852 года, Кентукки

Просторные комнаты наполнились веселыми, беззаботными звуками шотландского танца. Играли на скрипке и фортепиано. Разноцветные юбки на обручах покачивались и подрагивали в такт движениям молодых людей и девушек, попарно проплывавших вдоль зала, образовавшегося после того, как хозяева приказали раздвинуть створчатые двери между столовой и гостиной, чтобы освободилось достаточно места для экосезов и котильонов. Недавно навощенный пол блестел в свете канделябров и масляных ламп. Слуги перенесли резной обеденный стол красного дерева в середину большого холла и заставили его огромным количеством блюд с фруктами, холодным мясом и сырами, дабы ублаготворить толпу голодных гостей, слонявшихся вокруг и сплетничавших, пока молодежь развлекалась танцами. Старый дом звенел от счастливых, радостных голосов.

Стоя в затененном уголке, шестнадцатилетний Пэйсон Николлз насмешливо взирал на это веселое, красочное сборище. Он внимательно наблюдал за старшим братом и его дружками, которые флиртовали с девушками и время от времени исчезали в кабинете хозяина, чтобы торопливо хлебнуть из фляжек и графинчиков. Бал в честь совершеннолетия Чарлза, которому исполнился двадцать один год, уже достиг вершины вольности и свободы. Пэйсон скрестил руки на груди и прислушался к сладким речам Чарли, разливавшегося соловьем перед девушкой, чье сердце он недавно пленил.

– Салли Энн, знаешь, ты сегодня самая хорошенькая. Я весь вечер стремился привлечь твое внимание, но вокруг вьется столько поклонников, что тебе и поговорить со мной некогда.

Запыхавшаяся от танцев Салли Энн с обожанием взглянула на красивого темноволосого молодого человека, державшего ее за руку.

– Клянусь, Чарлз Николлз, ты знаешь, как вскружить голову девушке. Я весь вечер жду, когда ты наконец посмотришь на меня, и тебе это прекрасно известно. Чарли рассмеялся и что-то зашептал девушке на ухо, но что именно, Пэйсон не расслышал. Салли игриво стукнула Чарли веером по руке и позволила проводить себя до ширмы, за которой находилась дверь в галерею, в умеющие хранить тайны сумерки ночи.

Но в этот момент дорогу им преградил папаша Салли, и Пэйсон усмехнулся при мысли о том, как быстро и расчетливо действовал пожилой человек. Чарли немедленно остановился, чтобы обменяться с ним рукопожатиями.

– Рад вас видеть, сэр. Мы с отцом недавно говорили о новом сорте табака, который вы посадили в этом году. По-видимому, он принялся очень хорошо. Мы с Джо Митчеллом тоже подумываем на следующий год приобрести делянку недалеко от проезжей дороги и испытать какой-нибудь новый сорт. Как-нибудь надо вместе посидеть и поговорить с вами на этот счет. А сейчас я хочу показать Салли Энн щенков, которых принесла наша гончая. У нас еще никогда не было таких красавцев. Может быть, захотите взять одного, сэр? Ведь их мать выиграла приз Хауэрда. Может за сотню шагов учуять кролика.

«А также беглого раба на том же расстоянии, но Чарли вежливо умолчал об этом», – подумал с издевкой Пэйс. Отец Салли Энн не очень одобрял развлечения местной молодежи, которая помогала местным властям ловить чернокожих беглецов. Учитывая, что река Огайо протекала всего в одной-двух милях от большой дороги, подобная совместная охота за сбежавшими рабами стала выгодной статьей дохода. Правда, Чарли занимался этим делом не из-за денег, а ради спортивного интереса.

И Чарли, конечно, не собирался показывать Салли Энн щенков. Он просто хотел заманить девицу в темноту сада и попробовать, как далеко с ней можно зайти. Он побился с дружками об заклад, что успел расслышать Пэйс, будто сорвет поцелуй и кое-что пощупает.

Мысль эта взволновала Пэйса. Большинство девушек были старше его, так что юноше оставалось только потеть в проклятом обезьяньем наряде и шпионить за Чарли. Но при мысли о том, что молодые люди постарше делают с девицами в темноте, одна весьма существенная часть его тела неприятно отвердела. Он никак не мог отделаться от мысли, что Чарли намерен отметить свое совершеннолетие не столь невинным образом и не в разумной домашней обстановке, как могло показаться вначале. Нет, сегодня он не удовольствуется одним сорванным поцелуем и несколькими стаканчиками отцовского бурбона…

Пэйсон оперся спиной о стену табачного сарая и глубоко затянулся самодельной сигарой. Он расстегнул свой вычурный фрак, развязал галстук, и грудь свободно задышала под тонким полотном рубашки. Музыканты и гости уже разошлись, но на старом платане гремел птичий хор, и сова ухала где-то рядом с амбаром. Все это были обычные ночные звуки, но Пэйс настороженно прислушивался. Отец, несомненно, изобьет его до полусмерти, если узнает, где он притаился, ну что ж, не в первый и не в последний раз.

Одному Богу ведомо почему, но они не сошлись с отцом характерами, и Пэйс относился с фатальной покорностью к последствиям этого несходства.

Но то, как отец обращался с другими людьми, Пэйс равнодушно принимать не мог и весь напрягся, когда ветерок донес до него звук приглушенных женских рыданий. Он был уверен, что брат и его дружки задумали какое-то дьявольское дело. Он ждал, что сегодня ночью повесы выедут верхами поразвлечься. Пэйс даже оседлал лошадь, но, кажется, на этот раз они нашли себе место для развлечений гораздо ближе. Желудок у него свело судорогой, и Пэйс почувствовал внутри страшную пустоту, когда все осознал, и на мгновение пожалел, что не взял с собой ружья.