– Жаль, что тебе вот так приходится уезжать, – наконец ответила она, – если тебе необходимо идти на войну, то отправляться туда надо по-другому.

Пэйс пустил лошадь шагом, стараясь держаться с Дорой рядом, и ответил не сразу.

– Да и я бы хотел иначе, Дора. Иногда мне кажется, что весь мир сошел с ума. И возможно, без меня всем будет лучше. Уж моей семье – точно.

– Наверное, вчера вечером тебя ранили не в бок, а в голову, – ответила Дора презрительно. – Тебе не идет жалеть себя. Если хочешь остаться – оставайся. Швы можно будет снять, лишь когда рана начнет заживать. Ты потерял много крови, и тебе нужен отдых. Если не можешь оставаться в доме отца, живи в моем. Джексон будет рад твоему обществу.

Пэйс снова надел шляпу и вперил взгляд в горизонт, раздумывая над ее предложением. Пока он внимательно разглядывал крутые холмы, обнаженные деревья, Дора затаила дыхание. Здесь он был дома. И Дора знала, что Пэйс любит эти места, если вообще способен что-нибудь любить. А она утверждала, что любовь – более сильное чувство, чем гнев.

– Но есть еще другие, с кем бы мне хотелось попрощаться, прежде чем я уеду, – ответил он, помолчав. – И вряд ли это хорошо – выставить тебя из собственного дома. А ты им сейчас сама пользуешься?

Дора закрыла глаза и мысленно возблагодарила его за этот вопрос.

– Там женщине было бы небезопасно жить в одиночестве. Я плачу Джексону за то, что он там живет и кормит животных. Он уже почти набрал денег, чтобы выкупиться на волю, и хватило бы, но табак сгорел. Надеемся, что на следующий год нам повезет больше.

Пэйс спрыгнул на землю, чтобы дать немного отдохнуть руке и раненому боку, но, стоя рядом с ней, он все же должен был опереться о седло. Внимательно взглянув на нее, взяв лошадь за поводья, он пошел рядом с Дорой.

– Скажи Джексону, чтобы поберег свои деньги. Когда война окончится, он будет свободен, не заплатив за это ни цента. И сможет на свои сбережения купить землю.

Дора представила на минуту этот странный мир, где негры смогут покупать себе землю, и покачала головой.

– Не могу даже вообразить, чтобы твой отец или его друзья продали черным хоть клочок земли. И не могу представить, что Джексон будет жить в мире и спокойствии с такими соседями. Есть женщина, на которой он готов жениться, но она тоже не свободна и Джексон не хочет жениться из страха, что их детей могут отнять когда-нибудь и продать. Ненависть пустила глубокие корни в его сердце, и он живет, окруженный ненавистью. Не знаю, как это все может уладиться. Война не переменит людские сердца.

– Сердца их, может быть, и не изменятся, но законы, по которым они живут, измениться должны. Ты же знаешь так же хорошо, как я, что нынешнее положение дел не может продолжаться вечно. Некоторое время назад был шанс для мирной перемены, но узколобые политики им не воспользовались и теперь он утрачен. Война не скоро закончится. Но когда она кончится, Джексон будет свободным человеком. Он должен только верить, что этого надо немного подождать. Знаешь, Джексон счастливее других невольников, он может ждать.

– А та девочка, прошлой ночью? – тихо спросила Дора.

– Она почувствовала на себе его быстрый взгляд, но поля капора скрывали выражение ее лица. И Пэйс снова посмотрел прямо перед собой.

– Ее хозяйка живет в Новом Орлеане, и хотела ее вернуть, во что бы то ни стало. Если бы девочка не бежала, больше такой возможности ей бы не представилось. Она как раз достигла такого возраста, когда ее можно продать в бордель.

Дора вся съежилась при мысли о подобной судьбе. У нее в жизни тоже почти не было свободного выбора, но не иметь его совсем, особенно когда угрожает такая участь, – нет, это даже невозможно вообразить. Девушка даже слов подходящих не могла найти, чтобы выразить весь ужас того, что ожидало несчастную девочку.

– Насилие в таких делах не помощник, но ничего другого я придумать не могу, – призналась Дора, наконец. – Как люди слепы!

Вряд ли она хотела, чтобы слова ее прозвучали так безотрадно, но горечь в них слышалась явно.

– Но не все люди слепы, – ласково напомнил ей Пэйс. – Многие думают так же, как мы. Желал бы я, чтобы ты могла жить у наших друзей на том берегу. Спасибо тебе за храбрость вчера ночью, хотя это безумие так рисковать. Я бы предпочел, чтобы ты жила в безопасности.

От безыскусной похвалы ее смелости у Доры стало теплее на сердце, хотя она-то знала, что на самом деле трусиха. Закусив нижнюю губу, Дора упрямо покачала головой.

– Но там, в безопасности, я не могу быть кому-нибудь полезна. Я нужна здесь, так что я останусь.

Показался ветхий фермерский дом. Прошлой весной не было денег, чтобы побелить его заново. Джексон и Дэвид старались, как могли починить изгородь и крышу амбара, но у них было много своих дел за стенами дома, а свободного времени в обрез. Главная их забота – урожай. А урожай погиб.

Дора заметила, как критически Пэйс разглядывает убогое строение, но заставила себя спросить:

– Но ты хочешь здесь остановиться? Правда, это не то, к чему ты привык.

Пэйс неожиданно взял ее руку, и тонкие пальцы утонули в его широкой ладони.

– Да мне твой дом кажется раем. Вот, значит, откуда выпархивают ангелы?

Дора рассмеялась и пошла с ним по дорожке к ферме. Она давно уже не смеялась. А это так приятно. И так хорошо чувствовать свою руку в его руке.

Больше она сейчас ни о чем другом и не мечтала.

Лорд Бомонт, прямой как палка, сидел в своем кабинете и читал письмо на серой бумаге, лежащее перед ним на столе. Одну руку граф положил на молитвенник. Непонятно было, хочет он его открыть или уже молится. Дверь отворилась, вошел сын графа, Гарет, и прервал его сосредоточенное раздумье.

– Уж не думаешь ли ты послать за этим отродьем? – недоверчиво спросил молодой человек, садясь без приглашения в одно из обитых кожей кресел с высокой спинкой.

Граф, поседевший, но все еще красивый, как в более молодые годы, нерешительно постучал пальцами по дешевой бумаге.

– Но если это действительно она, то я обязан спасти ее из рук дикарей. Александра моя дочь, моя плоть и кровь. Долгие годы ее разыскивал мой посланный, но безуспешно, и вдруг, без всяких просьб и стараний с моей стороны, мне доставляют ее на блюде. Во всем этом чувствуется рука Господня.

Гарет нахмурился.

– В этом чувствуются людские руки. Кто-то хочет нажиться, получив большую награду. Нет никаких доказательств, что эта мразь, о которой пишут, и есть Александра. Нет никаких доказательств, что она вообще тогда не погибла, только слова одного из этих богомольных бездельников. Александра мертва. Очевидно, нашли бумаги Матильды, и все подстроили: подобрали кого-то подходящего возраста и обличья и теперь хотят разжиться деньжатами.

Граф в нерешительности наморщил лоб.

– Пошлю кого-нибудь все досконально разузнать. Я не могу не принимать во внимание и малейшую возможность, что дочь жива.

Гарет развалился в кресле и скрестил руки на груди.

– Но там идет Гражданская война! Подожди хотя бы, пока окончится кровопролитие. У тебя ведь не так уж много доходов сейчас. Проклятые налоги порастрясли карманы.

слабый луч солнца, пробившийся из-за тяжелого заслона облаков. Пальцы продолжали барабанить по письму. Нет, он слышал слова сына. И умом понимал их справедливость. Но внимал он сейчас не голосу рассудка.