— Ты предоставил мне кров и еду. Мы не договаривались о большем.

— Молодец. Учишься быть осторожной. — Морган схватил со стола сверток и сунул ей в руки. — Но тебе придется принять его, хотя бы в качестве взятки. Я не могу допустить, чтобы ты нажаловалась на меня властям, когда уйдешь отсюда. Пусть это будет платой за твое молчание.

Он, разумеется, шутит. Морган ни на секунду не сомневается в том, что она его не выдаст. Но если ему легче представить все таким образом, к чему спорить? Она неохотно взялась за тесемки, но кинжал Моргана быстро покончил с ее попыткой оттянуть время.

Взору Фейт открылись мерцающие волны желтого шелка. Она ахнула, потрясенная необыкновенной красотой материала, его изящные складки, подхваченные сквозняком, трепетали и переливались в свете пламени. Осторожно погладив легкую, как перышко, ткань, она вытащила ее из пакета и развернула.

Из груди Фейт вырвался блаженный вздох. Широкий подол желтой шелковой юбки украшала отделка из белого атласного корсажа; узкие рукава, длиной до локтя, заканчивались оборкой из белого кружева. Глубокий вырез белого атласного корсажа, расшитого золотой нитью, прикрывала полупрозрачная ткань. Это было платье для знатной дамы, но никак не для нее, однако даже возможность касаться его стоила того, чтобы дожить до этого момент.

Морган улыбнулся легкости, с которой сумел доставить ей радость. Подобно всем женщинам, Фейт не могла устоять перед красивыми вещицами, но то была не жадность, а робкое восхищение чем-то прекрасным. Ей в голову не пришло, что платье куплено для нее. Не заметила она и нижних юбок с кружевной отделкой, атласного корсета и шелковых чулок. Морган хотел доказать себе, что она женщина, но лишний раз убедился в ее невинности.

— Надеюсь, оно тебе впору. Завтра утром примеришь. А сейчас ложись-ка в постель. У тебя круги под глазами.

Прижав к себе платье, Фейт смотрела на Моргана с таким видом, словно он обезумел. Затем, перехватив его взгляд, устремленный на остававшиеся в пакете вещи, залилась краской. Он купил ей интимные предметы одежды, словно она уже стала его любовницей.

Откуда взялась эта мысль? Пораженная, Фейт бросила на Моргана вопрошающий взгляд и покраснела еще сильнее. Не мог же он… Хотя… Она снова отметила его элегантный костюм, контраст между белоснежным кружевом и смуглым лицом и вспомнила обольстительную нежность его губ. Судя по выражению его глаз, был момент, когда Морган воспринимал ее так же, как Молли.

При этой мысли мурашки побежали по спине Фейт, Положив драгоценное платье на стол, Фейт осторожно двинулась к чердаку. Она чувствовала на себе взгляд Моргана, но не собиралась уступать. Их отношения не должны измениться только потому, что он узнал, сколько ей лет.

Но когда она ступила на первую перекладину лестницы, Морган мягко произнес:

— Подними лестницу наверх, милая, для твоего же блага.

Щеки Фейт загорелись, в крови вспыхнул, жар. Понимая, что было бы опрометчиво ослушаться его совета, она втащила лестницу на чердак — впервые после своего появления в хижине.

Морган отбыл рано утром, прежде чем Фейт успела спуститься и примерить желтое платье. Она старалась не замечать угнетающей пустоты хижины. Видимо, Морган отправился в Лондон, как и обещал. Ну а то, что произошло между ними прошлым вечером, не более чем досадное недоразумение. Морган не стал бы тащить ее в постель. Зачем она ему — такая крохотная и неоформившаяся, что ее можно принять за ребенка? Нелепо даже думать об этом.

Но она не могла отрицать реальности синяков, проступивших на ее руках и груди, видневшейся в глубоком декольте. Фейт заправила концы муслиновой косынки в вырез атласного корсажа, но прозрачная ткань не могла скрыть ни багровых отметин на нежной коже, ни кремовых полушарий, приподнятых корсетом. Она сделала глубокий вдох, глядя, как вздымается и опадает грудь. От трения шелка о ничем не прикрытые соски Фейт пронзила дрожь и непонятное томление. Нужно сшить сорочку, решила она. Неприлично ощущать свою наготу под атласным корсетом и шелковым лифом. Неприлично, но очень волнующе.

Шокированная собственной порочностью, Фейт поспешно сняла элегантный наряд и надела старое платье. Теперь оно показалось ей особенно убогим, и она бросила на желтый шелк тоскливый взгляд. Она знала, что ей предначертано судьбой носить грубую шерсть и работать, чтобы прокормить себя, но не могла не мечтать о богатстве и роскошных туалетах. Ее мать отказалась от такой жизни ради любимого человека. Может, и ей удастся обрести счастье в любви.

Взглянув на плащ Моргана, Фейт почувствовала, что кровь в очередной раз прилила к ее щекам. На какую любовь здесь можно надеяться? Проще, наверное, добиться богатства.

Камердинер лорда Монтджоя поправил парик его сиятельства и еще раз прошелся по нему пудрой. Маркиз кашлянул из-под прикрывавшего лицо козырька и нетерпеливо отстранил слугу, раздраженный затянувшейся процедурой одевания. Его гримаса стала еще более мрачной, когда за спиной послышались шаги и шуршание шелка. Бросив взгляд в зеркало, он увидел своего сына и наследника, лениво опустившегося на небольшой диванчик, и племянника, который принялся расхаживать по гардеробной. Трудно было представить себе более несхожих людей, чем эти двое, и маркиз надеялся, что, когда придет время, титул перейдет к его энергичному красавцу племяннику, а не к тучному сыну, склонному к праздности и излишествам. Раздосадованный этой мыслью, Монтджой встал и позволил камердинеру снять с него халат и принести камзол. Его недовольный взгляд остановился на сыне, небрежно развалившемся на широком сиденье.

— Не рановато ли для вина, Эдвард? Дай своей печени передышку.

— Действие алкоголя на организм еще не до конца изучено. — Эдвард поднял бокал к свету, любуясь насыщенным цветом напитка. — Итак, зачем мы тебе понадобились в такую рань, дорогой отец?

Стоявший у окна мужчина обернулся, нетерпеливо ожидая ответа. Темноволосый и худощавый, Томас являл собой полную противоположность своему кузену, с его белокурыми волосами и грузной фигурой, но в данном вопросе их интересы совпадали.

Не в первый раз Монтджой задумался, не совершил ли он ошибку, ограничив доступ наследников к своему кошельку. Он надеялся, что это научит их бережливости, однако подозревал, что они молят Бога о его безвременной кончине. Что ж, теперь уже слишком поздно что-либо менять.

Он натянул камзол, поданный камердинером.

— Прошло четыре месяца с тех пор, как пропала моя внучка. Олухи и болтуны, которых я нанял, чтобы разыскать ее, не обнаружили ее следов. Не могла же девушка, получившая приличное воспитание, просто исчезнуть с лица земли! Я хочу, чтобы вы ее нашли.

Молодые люди приняли скучающий вид. Томас уставился в окно, словно увидел там что-то занятное. Эдвард потянулся к графину с вином.

— Честно говоря, не вижу в этом особого смысла, дорогой отец. Меня бросает в дрожь, когда я представляю себе эту неотесанную деревенщину с язвительным язычком и ханжеской физиономией, впадающую в истерику при одном только упоминании об огне и сере. Будь я проклят, если понимаю, что ты намерен с ней делать.

— Будь я проклят, если понимаю, что мне делать с вами! — взорвался маркиз. Жестом приказав камердинеру удалиться, он выхватил у сына графин. — Если вы не найдете ее, я завещаю все, что не переходит вместе с титулом, приюту для умалишенных. Клянусь Богом, они распорядятся деньгами лучше, чем вы.

Томас отвернулся от окна и пренебрежительно выгнул бровь.

— Что ж, это воодушевляет. Непонятно только, при чем здесь я. Если пропажа обнаружится, все унаследует Эдвард. Если нет, половину получат умалишенные. Лично я предпочел бы второй вариант.

Все шло совсем не так, как планировал маркиз. Он собирался предложить им награду — помахать, образно говоря, морковкой перед их носами, чтобы вдохновить на какие-то действия и вызвать сочувствие к пропавшей племяннице и кузине, — но, как обычно, не сдержался, возмущенный их наглостью.