— Мне исполнится восемнадцать в этом месяце. Сейчас ведь март?

— Да. — Морган молча смотрел на нее. Восемнадцать. Далеко не ребенок. Слова кружились у него в голове, словно языки пламени, вырвавшиеся из ада.

Он перевел взгляд на ее нежную шею.

— Восемнадцать, а ума ни на грош. Пора бы знать, что приличной девушке не место в трактире, — презрительно уронил он, прячась за насмешкой, как за щитом.

Фейт поморщилась от боли, но Морган только крепче сжал пальцы.

— Это единственная работа, которую мне удалось найти, — возразила она. Гнев, который угадывался в его железной хватке, придал ей смелости. — Не могу же я вечно жить из милости.

— Вот как? — Взгляд Моргана блуждал по ее лицу и фигуре. Он попытался сосредоточиться на выражении ее лица, но видел лишь сияние серых глаз, опушенных длинными ресницами, и блеск пунцовых губ, которые она то и дело облизывала розовым язычком. Он поймал себя на том, что мысленно раздевает ее, снимая с шелковистой кожи уродливое коричневое платье. Чтобы хоть как-то обуздать свое разыгравшееся воображение, он продолжил с несвойственной ему язвительностью: — Не хочешь жить из милости? Отлично. Я готов платить тебе за работу. Те услуги, которые ты предлагала нынче вечером, стоят немало. Я буду платить столько же, сколько предложил Уайтхед, и удвою плату, если будешь обслуживать только меня.

Фейт не нужно было вникать в смысл его слов. Оскорбительный тон делал их предельно ясными. Она слишком долго находилась на грани срыва и сейчас, не сдержавшись, отвесила Моргану звонкую оплеуху. На его губах проступила медленная усмешка. Насилие переместило их отношения на уровень, доступный его пониманию. Он рывком привлек Фейт к себе, обвил рукой ее талию и крепко прижал к своему жаждущему телу. Затем, приблизил, губы к ее губам, давно манившим его.

Фейт потрясенно ахнула, когда твердые губы Моргана прильнули к ее губам. От него пахло элем и, как всегда, лошадьми, а сейчас еще и потом, после долгой скачки. Накрахмаленное жабо, щекотавшее ее шею, сохранило слабый аромат чистого белья. Но над всем этим превалировал собственный запах Моргана, терпкий мужской аромат, который лишал ее воли так же, как прикосновение его сильного тела лишало способности думать. Она даже не пыталась уклониться от его губ, словно он имел законное право ее целовать.

Ее не целовал еще ни один мужчина. Ощущение было ошеломляющим, и она не сразу сообразила, что от нее требуется какой-то отклик. Фейт понимала, что нужно сопротивляться, но она слишком нуждалась в физическом утешении после кошмарных событий этого вечера. Морган не обидит ее, он предлагает ей свою нежность. И она откликнулась на его ласку. Когда ее губы, наконец, шевельнулись под его губами, Моргана пронзило такое острое желание, что он содрогнулся. Обычно он довольствовался лондонскими проститутками или прибегал к услугам Молли, когда начинал испытывать беспокойство и потребность выпустить излишек энергии. Во время этих эпизодов случались вспышки страсти, но в них не было азарта охоты и предвкушения восторга. Фейт своими детскими поцелуями так возбудила его, что Морган с трудом сдерживался, сознавая, что должен быть терпеливым, если хочет вкусить ее страсть во всей полноте.

Почувствовав, что она обмякла в его руках, он усилил натиск, пока губы Фейт не приоткрылись. В восторге от легкости, с которой она впустила его внутрь, Морган скользнул языком в теплую пещерку, но когда Фейт напряглась, ошеломленная этим вторжением, медленно отступил, покрывая поцелуями ее шелковистую щеку, прежде чем нежно прикусил ухо.

Фейт таяла в его объятиях. Кровь ее струилась, как вино, теплое и густое, голова приятно кружилась. Вцепившись в широкие плечи Моргана, она позволяла ему вольности, о которых раньше даже не помышляла. Умом она понимала, что должна остановить его, но не видела большого вреда в том, что он делал. И жаждала продлить эти божественные ощущения. Когда их языки соприкоснулись, Фейт словно пронзила молния. В ужасе от силы собственных эмоций, она сделала слабую попытку отстраниться, но, успокоенная его ласками, склонила голову ему на плечо, наслаждаясь легкими поцелуями, которыми он осыпал ее волосы.

— Ах, Фейт, ты как глоток свежей воды после знойного дня. Приятно будет познакомиться с тобой поближе, — нежно вымолвил он у самого ее уха.

Фейт не знала, что ее насторожило: чувственные нотки в его хриплом голосе или его слова, — но она внезапно напряглась. Морган соблазняет ее! Отец предупреждал, что это может случиться, если она останется наедине с каким-нибудь юношей. Но Морган, — не юноша. Он взрослый мужчина, сильный, обуреваемый страстями. У нее нет ни малейшего шанса противостоять ему теперь, когда он знает, что она не ребенок.

Она вырвалась из его объятий и торопливо стянула на груди косынку, гневно сверкая глазами.

— Я не твоя подстилка, Морган де Лейси. Я согласна быть твоей кухаркой, горничной и конюхом, если тебе угодно, но не стану жить в грехе с таким, как ты.

Морган весело прищурился, наблюдая за Фейт, вернувшейся к своему обычному состоянию.

— А с кем бы ты стала жить в грехе, моя милая фея? С джентльменом? Честным фермером? Купцом? Я готов стать любым из них. Тебе нужно только взмахнуть своей волшебной палочкой.

Он излучал жизненную силу и такую чисто мужскую самонадеянность, что Фейт едва удержалась от искушения снова наградить его оплеухой. Кружево у его горла помялось, но, облаченный в элегантный черный камзол и белоснежные кружева, Морган выглядел настоящим джентльменом. У него было слишком много лиц, и Фейт вдруг стало страшно. Он может сделать с ней все, что пожелает. Не зная толком, в чем заключается обольщение, но, помня унижение и жестокость, с которыми столкнулась этим вечером, она смотрела на его красивое улыбающееся лицо почти с благоговейным страхом. Зачем ему понадобилось ее обольщать?

— Я не фея, — прошептала она наконец. — Я самая обыкновенная работящая девушка. Ты мог бы иметь сколько угодно красивых женщин. Если не хочешь, чтобы я была твоей домохозяйкой, позволь мне уехать в Лондон. Думаю, я смогу заработать себе на жизнь шитьем.

Ее широко распахнутые глаза, казалось, могли укротить дракона. Их невинное выражение надрывало сердце Моргана, но это не помешало ему протянуть руку и сдернуть кружевной чепчик с рыжеватых локонов. Густые пряди рассыпались по ее спине и плечам, переливаясь красноватыми бликами в свете пламени. Они сияли в темноте, как огонек свечи. Да: уж, самая обыкновенная девушка, ничего не скажешь.

— Ты скоро поймешь, малышка, что в Лондоне не существует такого понятия, как обыкновенная работящая девушка. Рано или поздно ты окажешься в постели какого-нибудь мужчины, хочешь ты того или нет. Город безжалостен к беззащитным. Я начну поиски твоих родных.

При виде радости, вспыхнувшей в ее глазах, Морган ощутил укол совести, но не стал лишать ее надежды. Оп прожил в этом мире на семь лет дольше, чем Фейт, но то были годы лишений и ненависти. Он смотрел на мир сквозь пелену цинизма, искажавшую даже самые прекрасные создания, и легко мог представить себе эту очаровательную девушку через нескольких лет, изнуренную непосильной работой, с незаконным отпрыском какого-то неведомого насильника на руках. Он также мог представить себе, что ее знатные родственники с презрением отвернутся от дочери проповедника, к тому же запятнавшей свою репутацию, прожив зиму в логове разбойника. Ни один из этих вариантов не сулил Фейт надежды на счастье. Но он не станет окрашивать ее мир в мрачные тона, среди которых живет сам. Погладив ее по голове, Морган сказал:

— Завтра утром я уезжаю в Лондон. А сейчас взгляни на подарок, который я тебе привез. Думаю, ты заслужила награду за свой тяжкий труд.

Удивленная столь внезапной сменой темы, Фейт настороженно смотрела на Моргана. Минутой раньше он держал ее в объятиях и чуть ли не приглашал к себе в постель. А теперь снова обращается с ней как с ребенком и предлагает подарки. Взгляд ее переместился на пакет, который указал Морган, затем вернулся к его лицу, на котором играла нарочито беспечная улыбка.