Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Однажды Снесарев с группой офицеров взобрался (несколько сот шагов вверх по витой и крутой каменной лестнице) под самую макушку колокольни Ивана Великого. Столп величавой русской колокольни, изначальной башни дозора, связывал небо и землю. Возносясь чуть не на сто метров ввысь, он глубоко, на десятки метров, уходил под землю, на уровень дна близко протекавшей Москвы-реки. Колокольный столп многими осознавался как явление национальное, творение истинно русское. Наполеон, быть может, именно в спалённой Москве почувствовав «закат звезды своей кровавой», в некое неумное отмщение приказал при отступлении взорвать колокольню-символ. В раскопы были уложены горы пороха, но столп устоял.

С головокружительной высоты Снесарев как на ладони видел строенный русскими архитекторами Федором Конём, Баженовым, Казаковым Белый город, дворцы, храмы, Московский университет, дальние монастыри, горы Воробьёвы. И, как знать, может быть, за московскими горизонтами он вдруг явственно прозрел бесконечные во все стороны света русские дали, просторы великой империи, её далекие земные, морские и словно бы небесные границы. Может быть, на какой-то миг ему открылся поистине весь мир. И не только Западная Европа, Африка, Азия, но даже и заокеанская Америка. Так только в детстве с обрывного донского берега открывался мир, но тогда он был безымянен, величаво-спокоен и чист.

Чуть позже, в 1900 году, Кнут Гамсун, норвежский писатель, будущий нобелевский лауреат, будущий сторонник германского наступательного духа, за то и преданный временному остракизму на оккупированной родине, проезжая на Кавказ через Петербург и Москву, пленится белокаменной. «…Я всего повидал, но никогда не видывал ничего хоть несколько похожего на Московский Кремль! Я видел прекрасные города. Прага и Будапешт красивы, но Москва сказочно хороша… В Москве 450 церквей, и когда звонят колокола на всех колокольнях, воздух сотрясается над городом с миллионным населением. С высоты Кремля взор погружается вниз на целое море великолепия…»

Отношение Гамсуна к Америке и Англии, отношение к Достоевскому и Толстому сродни снесаревскому. Норвежский писатель станет одним из любимых писателей русского военного мыслителя, а «Мистерии», «Голод», «Пан», «Виктория» – из высокоценимых им гамсуновских произведений.

Служить в полку – не каждый день старинные кремлёвские камни рассматривать, пусть полк и располагался в Кремле с последней трети девятнадцатого века. Прежде ему, как всякому русскому полку, выпало участвовать в больших и малых сражениях, заграничных походах: сражаться с турками, пруссаками, поляками, французами. В тяжелейшем суворовском переходе через Альпы и победоносных суворовских сражениях за границей, как позже и в битве под Бородино, полк терял половину солдат и офицеров, но ни разу не оставил ни одно из полей гибели прежде, чем сражение заканчивалось.

В полку была даже своя краткая история, уложенная под обложку малой книжицы. Мысленно будущий военачальник побывал во всех боях и сражениях, в которых пришлось участвовать полку, – и не только против испытанных войск Фридриха Второго и Наполеона Бонапарта. Иные из военных сцен он увидел по-своему и «повторил» их с меньшими потерями. Нет, он не корректировал действий Суворова или Кутузова, но военное и, может быть, природное чутьё ему подсказывало, что в некоторых эпизодах сражений суворовской воли-натиска или кутузовского с хитрецой фатализма, может, и было недостаточно…

Лучшие боевые традиции поручику (Снесарев стал им в 1893 году) надлежало передать солдатам, воспитывая их не только тем достойным, что было в прошлом, но и примерами из дней текущих и собственным примером. Образцом для него на всю жизнь остался его ротный командир Иван Владимирович Шишкин. Поручик видел в своих подчинённых, в каждом солдате личность – и живого человека, исполненного страстей, печальных, горестных настроений, и исполнителя единой соборной армейской воли, строя, колонны, атакующей массы. Такой взгляд на будущих полях сражений помогал ему не только найти наикратчайший путь к солдатскому сердцу, но и вдохновить его.

В бытность службы в полку Снесарев какое-то время квартировал в Петровском-Разумовском с его прекрасным старинным парком. В свободные часы, прогуливаясь по парку, Снесарев часто подходил к гроту. Скорбно-знаменитому на весь мир гроту, в котором революционер Нечаев и его подельники зверски убили студента Иванова, отказавшегося быть соучастником их человеконенавистнического замысла. Историю убийства в Петровском-Разумовском Достоевский положил в основание романа «Бесы». Есть и такое мнение, что своим великим произведением писатель-пророк предотвратил мировую революцию. Но родины своей уберечь уже было невозможно. «Разгулялись, разгуделись бесы по России вдоль и поперёк», – скажет поэт Волошин в час гражданской войны, но началась она намного раньше; весь девятнадцатый век вызревали (или были внесены в страну?) бациллы распада, развала, непримиримости, злобы. Внешние и внутренние Россию ненавидящие силы, может быть, ещё и не управляемые из единого центра, состязались в своей ненависти. В самой Российской империи выплыло много злобно-греховного, разрушительного, антигосударственного, антиправославного, атеистического, и однажды должен был наступить «предел Божьему терпению», как сказал первый русский нобелевский лауреат в области литературы Иван Бунин.

Снесарев понимал, что подступают испытательно-разрушительные для Российской империи времена. Верующие уповают на милость Божию. Но и свыше не отменяется ни свобода выбора, ни человеческая, государственная воля. Армия, по крайней мере, – одна из опор государства, и она, может, и вправду – последний якорь его спасения.

А в армии один из главных корпусов – офицерский. Во многом от офицера зависит исход на военном театре действий. Отечеству нужен офицер безупречно подготовленный, культурный, с высокими профессиональными и нравственными качествами, хранитель исторической памяти, носитель чести и отваги. Поручик – малый чин? Но вспомнить Наполеона, его слова, адресованные прусской королеве Луизе: «Когда я имел честь быть поручиком Бриенского училища…»

Снесарев, отдав именитому полку уже немалую дань добросовестной службой, пытается поступить в Инженерную академию; штаб гренадерской дивизии командирует его для сдачи вступительных экзаменов, которые не могли быть сложными для его математического склада ума. И трудно определённо сказать, почему пехотный офицер не был принят в высшее инженерное учебное заведение. Может, именно потому, что пехотный, а не инженерный. Дочь Снесарева говорила о том, что у отца была недостаточная способность глаз к фокусировке, и отсюда расплывчатое, не совсем сосредоточенное, не совсем уверенное зрение. И он не прошёл по рисунку. Скорей всего, так. Хотя в прежних учебных заведениях он был отмечаем в успехах по чертежу и рисунку, да и в будущем чертил отменно, во всяком случае, армейские карты.

3

1896 год – особенный в жизни Снесарева. Да и Российской империи тоже. Коронация Николая Второго, празднества в Москве, молодой царь в мундире лейб-гренадерского Екатеринославского полка, парады войск, обход молодым императором караула из гренадеров. Снесарев, как и его однополчане, с винтовками-трёхлинейками системы Мосина (выдающийся оружейник Сергей Иванович Мосин – уроженец Воронежской губернии), видит царя, который спокойно, созерцающе-ласково, благожелательно обходит караул. Совсем близко видит его Снесарев, как в недалёкую бытность, когда учился в Московском университете, который удостоила своим посещением высочайшая семья.

Случилась и трагическая Ходынка: в праздничный день человеческая давка и давильня, в которой повинна была более всего полицейская власть, но уж никак не армия, да и не царь, на которого леворадикальными кругами и была взвалена вся вина за жертвы.

Как бы то ни было, Ходынка 1896 года была русской бедой и русской болью, и Снесарев тяжело пережил случившееся и не раз вспоминал об этом, даже много лет спустя рассказывал об этом с горечью дочери в северном лагере в Кеми, уже наглядясь таких потерь, перед которыми Ходынка виделась бедой не самой сокрушительной.

12
{"b":"228565","o":1}