Когда все это началось в нем? Наверное, давно — еще наверху, когда понял, что поражение неизбежно. И сколько лет терпит здесь самого себя, свое прошлое, страшное прошлое, скрывает от Ангелины, боится. Хорошо, что есть Тонни, единомышленники, хорошо, что он преодолел самого себя и стал на путь борьбы. Останься наверху, он понес бы заслуженную кару за свои дела, и пусть бы. Теперь уже ничего не вернешь, но можно вернуться, хотя бы ради того, чтобы еще раз вдохнуть в себя воздух, согретый солнцем. Как жестоко обошелся он с самим собой!

Бэм застонал от боли, резанувшей сердце. Не смогло оно безучастно вынести беспощадного натиска на самого себя. Но хватит, довольно терзаться и стонать. Жизнь — единственное достояние, которое он получил без всяких усилий со своей стороны, требует, чтобы остаток ее он истратил ради жизни, а не смерти. И тогда, быть может, он вернет хоть малую частицу своего долга.

Лицо Мишеля просветлело, разгладилось, помолодело.

Минутная и часовая стрелки на циферблате контрольных часов сошлись на цифре восемь, и в ту же секунду на пищевом комбинате раздался пронзительный звонок, извещавший об окончании первой смены…

Нареш — носильщик из расфасовочного цеха, которого Эчар представлял Крайту, едва передвигал ноги. От цеха до подземного перехода недалеко, но Нарешу после смены путь показался бесконечно длинным. Налитое невыносимой усталостью тело, подобно тяжелому грузу, пригибало его к земле. За смену он относил на склад более пятисот ящиков, заполненных пищевыми брикетами. Еще не так давно операцию выполнял автомат, но он вышел из строя, и его не смогли отремонтировать — не оказалось деталей, и тогда работу автомата переложили на биоров. Все старело, и оборудование тоже, его восстанавливали, но кое-что не удавалось отремонтировать. В первые минуты после смены Нарешу приходилось прилагать неимоверные усилия, чтобы брести, не выбиваясь из своей шеренги. Однако через некоторое время, взбодренный мерным шагом соседей по колонне, он как бы обретал новые силы.

Сегодня Нареш чувствовал себя очень скверно, и тут сказывалась не столько физическая усталость, сколько душевное состояние. Случилось самое худшее, что могло произойти. А ведь он предупреждал Феста, Лита и Риверу, чтобы они вели себя осторожнее, не увлекались языком знаков. Значит, кто-то раньше долго и внимательно наблюдал за ними. Либо фанатики, либо инженер цеха, либо старший инженер, либо агенты внутренней охраны. Наблюдателей в цехах более чем достаточно. Как бы там ни было, а Фест, Лит и Ривера уже никогда не сядут за конвейер.

Нареш искоса глянул на шагавших рядом с ним биоров. Угрюмые лица показались одинаковыми.

Колонна остановилась перед входом в подземный переход, забранный частой решеткой. Ждали, когда дежурные агенты на башне поднимут решетку. Наконец она качала медленно подниматься, сжимаясь в гармошку. Рядом с биорами не было ни одного агента, но они знали, что находятся под пристальным наблюдением. Стоило кому-нибудь из них шагнуть немного в сторону, и с башни непременно сверкнет молния и уложит смельчака на месте.

Колонна начала медленно втягиваться в подземный переход. Как только последняя шеренга биоров вошла в тоннель, решетка с лязгом упала вниз. Все, теперь она не поднимется, пока перед ней не выстроится колонна биоров из следующего цеха.

Жилая зона пищевиков находилась прямо напротив комбината. В поясе был еще один пищевой комбинат, второй, но там производилась натуральная пища и работали с автоматами только инженеры.

Колонна биоров, сжатая узким пространством перехода, медленно двигалась к своей жилой зоне.

Нареш на мгновение чуть плотнее прижался к плечу своего соседа слева. Тот, не оборачиваясь, скосил на него глаза.

— Кто их выдал, не знаешь? — почти беззвучно спросил Нареш.

— Не знаю, — ответил сосед.

Нареш не столько услышал, сколько угадал эти слова.

Хотя в тоннеле не было ни одного агента, биоры не могли чувствовать себя свободными от надзора, потому что среди них находились фанатики.

Колонна остановилась перед решеткой, перекрывавшей выход из тоннеля в жилую зону. Через несколько секунд решетка поднялась, и биоры двинулись дальше.

Колонна остановилась. Теперь она находилась во внутреннем дворе зоны, откуда биоры по узким проходам между капсулами растекались по своим секторам. Их было по шесть в каждой зоне.

Биор, у которого Нареш спрашивал про Феста, Лита и Риверу, поспешно отошел. Он сидел на конвейере рядом с арестованными и поэтому боялся провокации.

Нареш усмехнулся про себя. Он-то знал, что этот биор вестник, зато тот не мог и предполагать в Нареше руководителя организации вестников всей зоны.

Цепочка биоров довольно быстро продвигалась по узкому проходу к середине сектора, откуда они уже расходились по своим капсулам.

Располагаясь по периметру сектора — он имел форму квадрата — капсулы занимали почти всю его площадь. Только в самом центре сектора оставался пятачок свободного пространства, где возвышался двухметровый штатив с блоком компьютера пространственного контроля.

Отсюда хорошо были видны ровные ряды капсул, почти наполовину уходивших в гранитную поверхность сектора. Если бы Нареш видел когда-нибудь яйцо, то мог бы сравнить капсулы с большими пластиковыми яйцами, поставленными впритык друг к другу на сильно срезанные тупые концы. Каждая капсула имела свой номер. В них не было ни окон, ни дверей, ни каких-либо других деталей, присущих внешнему виду человеческого жилья.

Нареш подошел к своей капсуле. Через несколько секунд прямо перед ним в стене бесшумно образовалась довольно широкая щель. Это сработал запорный механизм, выполнив команду компьютера пространственного контроля. Компьютеры стояли во всех жилых зонах биоров. Они хорошо знали своих биоров, номера их капсул.

Как только Нареш оказался внутри капсулы, стена сдвинулась, и щель исчезла. Все, до утра никто не выйдет отсюда. Нареш по ступенькам спустился вниз, и теперь верхняя ступенька была ему по плечо.

Анже сразу подошла к мужу. Она тоже работала на пищевом комбинате, но их цех приходил в жилую зону раньше. Нареш обнял жену за плечи. Взгляд его привычно прошелся по голым стенам, полусферическому потолку, затем опустился на устланный жестким кавролином пол.

Внутри капсулы тоже ничем не походили на жилище человека. Не было ни украшений, ни мебели, ни домашней утвари, ни хозяйственных приборов — только два грубых суконных одеяла и две подушки, аккуратно уложенные у стены, неглубокая ниша в стене закрывалась небольшой дверцей, оттуда шел специфический запах хлорки.

Нареш, все еще обнимая жену за плечи, прошел вместе с ней на середину капсулы и опустился на пол. Она села напротив мужа. Он нежно провел ладонью по ее смуглому лицу. Пышные черные волосы, уже тронутые сединой, крупный рот, тонкие брови и огромные черные глаза, наполненные до краев любовью к мужу, — все в ней было красиво.

— Тебе надо переодеться, — нарушила молчание Анже.

Нареш снял рабочий комбинезон и накинул на плечи домашнее одеяние — халат без пуговиц с поясом.

В стене капсулы раздался тихий шорох, в ней образовалось небольшое квадратное отверстие, из которого, будто вышвырнутые небрежной рукой, на середину капсулы вылетели плоский пакет с пищевыми брикетами и две пластмассовые фляжки с сиропом. Ужин на двоих. Пища в капсулы биорам подавалась по транспортеру.

Анже разложила на полу брикеты: по два себе и мужу. Совсем недавно они жили втроем с сыном Готи, но тому исполнилось шесть лет, и агенты забрали его в детскую зону. Так поступали со всеми детьми биоров. У нее вдруг закружилась голова. Она привалилась спиной к стене и зажмурила глаза, по лицу побежали слезы.

— Успокойся, успокойся, — дрожащим голосом проговорил Нареш. — Надо терпеть.

— Я скоро умру! — со стоном воскликнула Анже. — У меня все время кружится голова! Я не могу работать! Если кто-нибудь из агентов или инженеров заметит это, я не вернусь к тебе.