Дальнейшая жизнь Рутенберга была так богата событиями, и такими необычными, что образ его подвергся некоторой мифологизации. Владимир Хазан, автор двухтомной биографии этого инженера и политика, немалую часть своей энергии тратит на разоблачение красивых легенд. Рутенберг не проходил через средневековый обряд бичевания, возвращаясь в иудаизм, — он просто ходатайствовал об изменении соответствующей записи в паспорте (переход из православия в иудаизм в России был запрещен, но возвращение ранее крестившегося лица в свою первоначальную веру с 1905 года допускалось). Он не был последним человеком, с пистолетом наперевес защищавшим Зимний от революционных рабочих и матросов 25 октября 1917 года, — но он действительно возглавлял городское хозяйство Петрограда накануне большевистского переворота. И без эффектных домыслов в его судьбе немало впечатляющего и поучительного. А уж последние два десятилетия жизни Пинхаса Рутенберга, ставшего из русского революционера убежденным сионистом и достигшего немалых высот в своей инженерной профессии, — это особый сюжет… Не имеющий на первый взгляд прямого отношения ни к Гапону, ни к российской истории.

Хотя как сказать. Рутенбергу отдавали должное многие, в том числе идейные противники. Один из вождей черносотенного движения, полковник Ф. В. Винберг, познакомившийся с Рутенбергом в большевистской тюрьме, писал он нем так:

«…Меньшей узостью мысли, большей терпимостью к чужим мнениям, твердою выдержкой воли и характера, гордостью (но не тщеславием) и решительностью нрава он составляет исключение из общего шаблона безнадежной пошлости, мелочности и сектантской отупелости остальных. Орел среди воронья, он намного выше всех своих соучастников…»

Уважение врага — высшая честь. Но зато у некоторых своих соратников (по российскому освободительному движению или по сионистской борьбе) Рутенберг вызывал раздражение, почти ненависть. И не в последнюю очередь — именно в связи с гапоновской эпопеей. Среди этих людей была Маня Вильбушевич-Шохат, чьи восторженные отзывы о Гапоне мы уже имели случай цитировать… Прошлое до конца преследовало бывшего путиловского инженера. До последних дней ему приходилось возвращаться мыслями к запутанной, авантюрной, почти детективной истории длиной в год и два месяца, нераздельно связавшей имена этих двух уроженцев Полтавской губернии.

Рутенберг бывал на заседаниях забастовщиков и до 5 января (у него сохранились старые связи с путиловцами). Но на этом поворотном собрании он был представлен самому Гапону. Так получилось, что именно в этот день, когда Гапоном приняты были решения, повернувшие российскую историю, состоялась самая драматическая и роковая встреча в его жизни.

Собрание завершилось принятием резолюции. В считаные часы распространилась она по городу. Одна из самых поразительных особенностей этих дней — стремительность, с которой информация доходила от одной заставы до другой. Нам трудно представить сейчас даже мир, в котором мы сами жили 15–20 лет назад, мир без Интернета, без социальных сетей, без мобильной связи. Но в 1905 году и обычный телефон был почти роскошью — рабочие пользоваться им едва ли могли. Был «пневматик», быстрая почта, работающая на воздушных струях, — но и это из быта среднего класса. В том же слое, о котором мы говорим, движение слов обеспечивалось физическим движением людей — из конца в конец столицы, которая была ненамного меньше, чем сейчас. Без метро, почти без автомобилей… Сам Гапон двигался едва ли не быстрее всех. За вечер он успевал произнести несколько речей в точках, которые разделяло 10–15 верст. Часть его популярности была связана именно с этой мобильностью. Он казался вездесущим.

Итак, резолюция. Несколько цитат.

«<…> Современное положение рабочего класса в России является совершенно необеспеченным ни законом, ни свободными правами личности, которые дали бы возможность рабочим отстаивать свои интересы самостоятельно. Рабочие, как и все русские граждане, лишены свободы слова, совести, печати и собраний, а потому всяким дозволенным организациям, в том числе и „Собранию русских фабрично-заводских рабочих“, невозможно достигнуть намеченных целей, и они всегда находятся под угрозой закрытия, если выйдут из пределов устава и выступят на действительную защиту своих членов.

Фабричная инспекция совершенно не удовлетворяет своему назначению. Во всех тех случаях, когда рабочие обращаются к фабричным инспекторам, они не находят никакого удовлетворения своим претензиям и получают в ответ ничего не значащие объяснения. Во время крупных столкновений рабочих с заводской или фабричной администрацией инспекторы явно становятся на сторону капиталистов, в защиту интересов которых, сверх того, вызывается полицейская и военная помощь. <…>

События на Дальнем Востоке вызвали усиленную деятельность казенных и частных заводов. Капиталисты получают значительный доход от этих заказов. Строители судов и заводская администрация получают официально большие премии и награды, а неофициально — с каждого построенного судна имеют незаконный доход. Постройка судов, являющихся, по мнению правительства, мощной морской силой, происходит на глазах рабочих, и они ясно видят, как целая шайка, от начальников заводов казенных и директоров заводов частных вплоть до подмастерьев и низших служащих, грабит народные деньги и заставляет рабочих строить суда, явно негодные для дальнего плавания, с свинцовыми заклепками и шпаклевками швов вместо чеканки. Заработок рабочих от обильных казенных заказов нисколько не увеличился, и гнусная эксплуатация бесправной массы производится самым возмутительным образом.

<…> Рабочие, как наиболее мыслящие представители угнетенных классов, убеждаются каждый день, что правительство не опирается на доверие к народу и ничего не делает для подъема его экономического благосостояния и умственного развития. Борьба с капиталом путем стачек и забастовок, если за последнее время и не вызывает со стороны правительственной власти тех крутых мер, которые еще недавно являлись излюбленными в кровавое правление Плеве, то, во всяком случае, борьба эта не достигает цели, давая в результате временные и незначительные уступки, которые обыкновенно потом не выполняются. Руководители стачек, если их не арестовывает и не высылает полиция, подвергаются преследованиям капиталистов и безнаказанно изгоняются с фабрик и заводов.

Внести коренное улучшение в положение трудящегося народа может только передача земель, фабрик, заводов и прочих средств производства в руки народа. Но и при настоящем капиталистическом строе русский рабочий мог бы улучшить свое положение…» (Дальше идут уже заявленные прежде экономические требования бастующих.) «…Таковы те требования, которые могли бы быть удовлетворены теперь же, при существовании капиталистического производства. Но для этого необходимо, чтобы страной правили не чиновники, которые держат руку капиталистов и угнетают рабочий класс, а сам народ…»

В этом месте заканчивается экономика и начинается политика: «…созыв учредительного собрания из представителей всего русского народа, избранных всеобщим, равным, прямым и тайным голосованием», уравнение в правах сословий и вероисповеданий, гражданские свободы, освобождение политзаключенных.

Однако помимо принятого текста на голосование ставился и другой проект, отличавшийся не столько по идеологии, сколько по языку и структуре. По существу он воспроизводил «программу пяти» — с несколькими изменениями. Третий пункт первого раздела выглядел так:

«Народный лист для царя (с ограничением расходов по дворцовому ведомству и министерству уделов), ответственность министров, гарантия законности правления (конституционное с непременным участием в должном количестве представителей от рабочих и народа, выбранных свободно самими рабочими и народом), всеобщее равное, тайное и прямое избирательное право».

Четвертый пункт:

«Равенство перед законом (всесословная земская единица)».

Имеется в виду, конечно, что любой гражданин России, вне зависимости от сословия, — рядовой избиратель. Но как это сформулировано!