– Не знаете, к каким друзьям он мог бы обратиться?

– Никогда не видела его друзей. Не знаю даже, есть ли они у него. Он держался обособленно. Оставался в гордом одиночестве.

– В вашем «биваке» я вчера встретил кое-кого из Чикаго. У меня сложилось впечатление, что они там и живут.

– Это просто телохранители. Гарри держал их для защиты, но никогда не имел с ними ничего общего.

– Для защиты от чего?

Она скорчила гримасу.

– От врагов.

– А кто они?

– Я спросила его. Один раз. Он стал орать на меня. Я думала, он меня убьет. И больше никогда не спрашивала. Они у него в голове, я думаю. То есть я хочу сказать, что он ведь сидел в сумасшедшем доме.

Белл мягко сменил тему.

– Он когда-нибудь брал с собой на охоту друзей? Охотился с кем-нибудь?

– Он нанимал проводников и носильщиков. Но охотился один.

– Вы не ходили с ним?

– Я была занята полетами.

– Это разочаровало его?

– Нет. Он еще до свадьбы знал, что я летаю.

Она следила за «Блерио», проносившимся мимо со скоростью шестьдесят миль в час.

– До свадьбы? Могу я спросить, как вы начали летать?

На ее открытом лице появилась веселая улыбка.

– Сбежала из дома – спрятала волосы под шапкой и выдавала себя за мальчика.

Это нетрудно, подумал Белл. Она весит не больше ста фунтов.

– Я нашла работу на велосипедной фабрике в Скенектеди. Владелец по выходным строил летающие машины, и я помогала ему с моторами. Однажды в понедельник, вместо того чтобы идти на работу, я пробралась на поле и полетела.

– Без уроков?

– А кто мог меня учить? Тогда никаких школ не было. Почти все мы научились летать самостоятельно.

– Сколько вам было тогда?

– Семнадцать.

– И вы просто сели в машину и полетели?

– А почему нет? Я знала, как она работает. То есть я хочу сказать, аэроплан летает потому, что отталкивает воздух вниз…

– Итак, без всякого формального обучения, – улыбнулся Белл, – вы доказали и теорему Бернулли, и существование эффекта Вентури.

– Что, что?

– Я только хочу сказать, что вы научились использовать крылья, чтобы создавать под ними вакуум. Это заставляет самолет подниматься.

– Нет, – рассмеялась она. – Нет, мистер Белл. Вентури и все остальное – для меня это слишком сложно. Мой друг Марко Селер вечно болтал о Бернулли. А просто дело в том, что летающая машина толкает воздух вниз и потому летит. Наклон крыльев – всего-навсего способ направить воздух туда, куда вам нужно, – вверх, вниз, в стороны. Воздух удивителен, мистер Белл. И силен, гораздо сильней, чем вы думаете. Хорошая летающая машина вроде этой… – Она любовно положила руку на покрытый тканью борт. – Это лучшая машина Марко, она заставляет воздух держать вас.

Белл принял все это с некоторым удивлением. Он тепло относился к молодежи и часто брал под свое крыло учеников детективов, но не мог припомнить человека, который в двадцать один год говорил бы так четко и уверенно, как эта фермерская дочка из глуши Северного округа.

– Никогда не слышал такой простой формулировки.

Однако пока она не пролила никакого света на привычки своего мужа. Белл продолжил ее расспрашивать, и у него сложилось впечатление, что до замужества она почти не знала Фроста, а выйдя замуж, научилась только бояться его. Он заметил, что она то и дело смотрит на другие аэропланы, садящиеся на поле или взлетающие с него. Какое бы юношеское невежество или смятение ни заставило уязвимую наивную девушку выйти замуж, с тех пор она превратилась в уверенную женщину-воздухоплавательницу.

– Научившись летать, вы могли еще многому научиться у своего друга Марко?

Джозефина вздохнула.

– Я не понимала его итальянский, а он плохо говорил по-английски и вечно возился с машинами. – Лицо ее прояснилось. – Но одному он меня научил. Мне стоило большого труда понять, что он говорит по-английски. Но в конце концов я вытянула это у него. Он сказал: «Хорошая летающая машина должна летать – она хочет летать». Ну разве не удивительно?

– Это правда? – спросил Белл.

– Полная и несомненная. – Она снова положила руку на машину. – Так что, пожалуйста, простите меня, мистер Белл, если у вас нет больше вопросов. Я надеюсь, эта хочет летать. Но требуется время, чтобы убедиться в этом.

– Вы скучаете без Марко Селера?

Глаза ее не затуманились, как докладывал Арчи, но Джозефина призналась, что конструктора ей очень не хватает.

– Он был добрым и мягким. Совсем не таким, как мой муж. Да, мне его не хватает.

– Тогда для вас утешение – летать на его последней машине.

– Благодаря доброте и щедрости мистера Уайтвея. Вы ведь знаете, он купил ее у кредиторов Марко. – Она покосилась на Белла. – Я у него в большом долгу.

– Ну, вы можете отплатить ему, участвуя в гонке за кубок Уайтвея.

– Я должна не просто участвовать в гонке. Я должна выиграть кубок Уайтвея. У меня нет своих денег. Я полностью зависела от Гарри, а теперь завишу от мистера Уайтвея.

– Уверен, он будет благодарен, если вы выиграете гонку.

– Никаких если, мистер Белл. – Джозефина устремила взгляд в небо, куда поднимался «Блерио» цвета пергамента, а когда снова посмотрела на Белла, глаза ее стали непрозрачными. – Я выиграю, мистер Белл. Но не ради его благодарности. Я выиграю, потому что постараюсь изо всех сил и потому что Марко построил машину, которая лучше всех участвующих в гонке.

Позже в разговоре с Арчи Исаак сказал другу:

– Будь я азартным, я бы поставил на нее.

– Но ты и есть азартный! – напомнил Арчи.

– Это верно.

– Белмонт-парк кишит безработными игроками, которые с радостью избавят тебя от твоих денег. Нью-йоркские реформаторы только что издали закон, запрещающий ставки на бегах лошадей. Гонка «Атлантический – Тихий» для букмекеров – божья благодать.

– И как ставят на Джозефину?

– Один к двадцати.

– К двадцати? Ты шутишь? Да тут можно выиграть целое состояние.

– Букмекеры считают, что она выступает против лучших летчиков Америки. И еще они считают, что нас побьют европейцы, ведь на их счету все рекорды в длительных гонках через страны.

Белл отправился искать букмекера, который принял бы ставку в тысячу долларов на Джозефину. Ему сказали, что лишь один может принять такую большую сумму, и направили его к Джонни Масто, невысокому, широкоплечему, средних лет: Джонни был в клетчатом костюме, и от него пахло дорогим одеколоном; такой одеколон использовали в парикмахерской отеля «Плаза». Старое помещение под трибунами, где раньше принимали ставки, в связи с запретом пари на бегах и скачках превратили в выставочный зал, где демонстрировали двигатели и запасные части самолетов, автомобилей и моторных лодок. Масто таился в глубине, за лесом стальных колонн, которые поддерживали трибуны. У него был сильный бруклинский акцент, какой Белл слышал только в оперетте.

– Вы правда хотите это сделать? – спросил букмекер, который сразу распознал частного детектива, едва его увидел.

– Решительно да, – сказал Исаак Белл. – На самом деле, раз уж вы спросили… пусть будет две тысячи.

– По миру пойдете, мистер. Но все обойдется, если я вначале задам несколько вопросов.

– Что?

– Это гонка с заранее известным результатом?

– Заранее известным? Но ведь это не бега и не скачки.

– Я знаю, что это не лошади. Но все равно это гонка. Результат определен заранее?

– Нет. Это точно. Никакой договоренности нет, – сказал Исаак Белл. – Гонка одобрена Американским обществом воздухоплавания. Все будет честно, как в церкви.

– Да, да, да, только эта девушка – жена Гарри Фроста.

– Она больше не имеет ничего общего с Гарри Фростом.

– Да не может быть!

Белл уловил в голосе букмекера насмешку. И предположил, что Джонни известно что-то такое, чего сам он еще не знает.

– Что вы этим хотите сказать, Джонни?

– Она больше не с Гарри? А почему тогда он здесь бродит?

– Что?