– Хозяйка переписала квартиру на сына, сама на даче мужа живёт – царствие ему небесное, хороший мужчина был, помер несколько лет как. – Глянув на потолок, Вера Мелентьевна истово перекрестилась. Вытерла губы, расправила на коленях юбку. – Так вот, сын сначала сильно запил, потом протрезвел и куда-то уехал. Квартиру – из года в год, его мать внаём сдаёт. То гастарбайтерам вонючим, то всяким иностранцам, житья от них нету, то ещё кому. Между прочим, налоги точно государству не платят. Имейте ввиду! Так и запишите. – Вера Мелентьева указующим пальцем ткнула в тетрадь лежащую перед следователем. – Да-да, прямой вред наносят нашей экономике. Сознательно при чём, я думаю, с умыслом. – Заговорщически склонилась к лицу милиционера, свистящим шёпотом доложила – Только между нами, товарищ…эээ… Илья Семёнович? Таких у нас в доме пруд пруди! Да в одном нашем только подъезде – если пройтись – квартир пятнадцать найдётся, не меньше. А в целом доме… а в городе, а в стране… О! – Важность проблемы баба Вера подчеркнула упругим голосом и указательным пальцем. – Чистый урон. И ничего Кудрин с этим, как его, лицо у него ещё такое идиотское, с тонкой бородкой, министр тоже, у него ещё галстуки идиотские… не важно, не сделают… А, вспомнила, Греф этот самый, ага. Не греф а целый грех для страны, да. И Путин запросто с такими может выборы свои проиграть. Может-может, если не обратит на это внимание. Я ему писала! А он, поганец, извините, бабке старой не ответил, представляете! Забыл или некогда. Ничего, я подожду и снова ему напишу, напомню. Я ж за него голосовала. Весь наш подъезд и дом, я интересовалась, – да! Пусть вспомнит, кто его выбрал, пусть реагирует на запросы и предложения народа и трудящихся. Ага!

– Так, значит, там живёт, вернее проживал, вы говорите, иностранец? Понятно. А сегодня, сегодня вы ничего подозрительного, непонятного не заметили?

– Как же, конечно, заметила. Сегодня моё дежурство, я и смотрела. Мы по очереди с моей подругой, она через квартиру от нас живёт… Тоже пенсионерка, только одна, бедняжка, то она ко мне, то я к ней в гости хожу. Вы ей в дверной звонок звонили, её сейчас нет, должна вот-вот вернуться, она в аптеку пошла за льготными лекарствами. Кстати, министр этот, Зурабов, вы не знаете, его скоро снимут, а? Такой знаете, двуличный человек, я вижу… Оторви, да брось! Да там все такие, вы знаете, кроме этого… ой, дырявая память, забыла фамилию. Ну, такой ещё симпатичный, вежливый, воспитанный человек. Умница, видать. Но ему не повезло с этими, с его министрами, очень не повезло, не то бы уж он…

– Вера Мелентьевна, не отвлекайтесь, с Зурабоваым и прочими кому надо разберутся. Разберутся, разберутся, не переживайте. – Пообещал милиционер.

– Ага-ага, ой, хорошо бы, хорошо бы. С ними давно надо разобраться. Я, кстати, писала туда, наверх… – баба Вера указала пальцем, куда именно. – Жду теперь… как соловей лета.

Опер неопределённо кивнул головой.

– И что, вы, говорите, сегодня? – заострил он.

– Я и говорю, сегодня моё дежурство. Мы ловим того художника, который на стенке нашей лестничной площадки, извините, нехорошее слово написал: фак ю. Да, вот так вот! Спасибо перестройке, потерянная молодёжь так теперь развлекается. Спасу от них нету. Мы, с моей подругой, попытались стереть это художество, прости Господи! – ещё лучше видно стало. Замазали белилом, проступает. Дежурим теперь попеременно в дверной глазок, чтобы поймать и наказать поганца. Пусть выведет свою мазню. Хоть чем, нам всё равно. Это ж, срам, извините. Мы же люди! Мы ж здесь живём! Мимо ходим! Вы не знаете чем?

– Баба Вера! – Взмолился старший лейтенант.

– Да-да, я заканчиваю. Лифт остановился, это где-то часов в одиннадцать, на часы я не смотрела, выскочили двое, я подумала – они, фак ю, которые. Один вниз на площадку спустился, спрятался… У нас, если вы заметили, панорамный глазок, даже ручку нашей двери видно, да. А второй сразу к той двери прошёл, и позвонил. Ему открыли, и он вошёл. Как его ждали. Мне показалось, как к себе домой. Радостно так, с улыбкой.

– Радостно, говорите! Это интересно. Так, и… Потом что было, потом, и…

– А ничего потом. Он вышел. Довольный вроде. В припрыжку поскакал за своим этим… Как их… подельником, вот. Я правильно их называю, подельники они, да?

– И сколько он там был? По времени сколько? Долго, нет?

– Да какие долго, минуты две-три…

– Что-то принёс, вынес… В руках было что-то?

Вера Мелентьевна задумалась…

– Что он принёс я не видела, но что-то перед собой он держал это точно. Со спины мне не видно было, а вот обратно он вышел с бутылкой по-моему воды… Да, пластиковая такая, чистая.

– Воды? Вы уверены, воды?

Вера Мелентьевна почти обиделась:

– Я же не слепая, бутылку от, извините, колбасы, отличу как-нибудь. Правда наименование я не заметила, может «Святой источник», может «Бон аква», или какие там ещё теперь есть?

– «Аква минерале». – Подсказал оперуполномоченный.

– Да, может и она… А это принципиально?

Милиционер уклонился от ответа…

– Не знаю, всё может быть… И что было потом?

– А потом было главное.

– Вот как! – мгновенно воспрял старший лейтенант, как проснулся. – Тогда поподробнее.

Вера Мелентьевна немедленно изобразила на лице жуткую сопричастность к таинственным и загадочным делам в мире криминала, набрала воздуха в грудь, чуть оглядываясь, зашептала. Голос у неё был настолько многозначителен, что следователь даже ухом к ней склонился, глаза же оставались на листе бумаги, как и записывающий карандаш…

– Минут через двадцать – тридцать, я как чувствовала, с дежурства не уходила, – шептала свидетельница, – без лифта, снизу появились трое. Скинхеды.

– Так, – офицер торопливо принялся записывать. – Скин-хе… А почему вы думаете что скинхеды? – Таким же, как она, тихим голосом спросил он.

– А они в рубахах на выпуск были и в капюшонах, лиц не видно, в длинных шортах и кроссовках… Знаете, такие, как баскетоблисты из эм би эй. Мой зять их по телевизору всегда смотрит, и я с ним. Один сильный такой, плечи – вот, крепкий значит, другие двое обычные вроде, но в капюшонах. Злые такие, опасные. Таких всегда в кино показывают, вылитые бандюги-бандюганы. Ага! Один так на меня в глазок зыркнул, я поняла, всё, мне конец, такие всё могут.

– Ага, одного вы всё же видели! – забывшись, в голос обрадовано воскликнул оперативник, спохватился, понизил голос. – Это хорошо. Описать сможете?

– Нет, описать не смогу, потому что не разглядела. – Погладив зачем-то руками скатерть на столе, расстроено поведала баба Вера. – Я ведь старая, одинокая… Напугалась просто. Это же ужас! Я же не ожидала, вот и… Не смогу.

– Так… Жаль… И что дальше?

– А потом позвонила Степановна…

– Это кто это?

– Ну я говорила, соседка моя, пенсионерка, она из аптеки звонила, название лекарства уточняла, в списке нет… Это всё Зурабов, я говорю, ни дна ему, не покрышки…

– Про Зурабова не надо… Что эти скинхеды ваши потом делали, что?

– А! Они так же позвонили туда, им тоже открыли, и они тоже зашли…

– Та-ак… – оперативник нацелился на свидетельницу карандашом. – Всё тихо было, без криков, без шума?

– Я же говорю – двери сейфовые, ничего не слышно, – оправдываясь, развела руками баба Вера. – Только лифт ночью если…

– Понятно. И что дальше?

– А потом они вышли, эти… Тихонько так, на цыпочках. И быстренько-быстренько, бегом вниз… Всё.

– Угу-угу… Так-так… – старший лейтенант в задумчивости нервно постукивал попкой карандаша по тетрадному листочку. – И всё? – Переспросил он и уточнил. – А сколько времени прошло? С того времени, как они вошли, вы заметили? Тридцать минут, час, два?

– Да что, вы! Минут десять, пятнадцать – на часы я не смотрела. Потом гляжу, вы приехали. Я и успокоилась.

– Понятно. Я вас вот о чём, гражданка, эээ…

– Шарова я, Вера Мелентьевна, – с готовностью подсказала баба Вера. – Это по мужу, а в девичестве я…

– В девичестве не надо, – перебил старший лейтенант. – По мужу достаточно. Так вот, гражданка Шарова Вера Мелентьевна, я хочу вас попросить. – Старший лейтенант посмотрел на свои наручные часы, нахмурился. – Сегодня уже вряд ли, а завтра прошу придти к нам, в управление часикам к девяти ноль-ноль… Обязательно! Я пропуск выпишу. Устраивает?