О! Уже около девяти ноль-ноль. Уже!

Ум-м-м…

Хоть и в чёрных очках Валентин был, но видел, как Серёга в очередной раз прошёлся туда-сюда сквозь толпу по залу с видом любопытно заинтересованного завсегдатая. Огляделся, свободное место вроде бы отыскивая, постоял, глупо улыбаясь и разглядывая под потолком красочную рекламную витрину, потом случайно – случайно! – наткнулся на «рабыню» (которая в форменной одежде зал щёткой подметала, там таких «подметал» штук несколько под ногами обычно путаются), чего-то спросил её, она кивнула головой, и исчезла за служебной дверью. Через несколько секунд дверь открылась, и Серёге махнули рукой, позвали, значит, понял Валька… Серёга шагнул туда, дверь за ним закрылась, и… И…

А вот и-и!..

Прошло сначала пять томительных минут ожидания, потом ещё столько же… десять наверное… потом ещё сколько-то… Валька забеспокоился. Вернее запаниковал. Что это? Как это? Почему Серёга не выходит? Такого развития событий никто из них не предполагал, не предусмотрели. Валька похолодел… Не за себя. За Серёгу. За друга. В ловушке тот, наверное, в беде. Что делать, что? Да на помощь спешить, вот что! Вальке это подсказывать не надо, он так и сделал: рванул. Воздушным шариком оторвался от стекла, стрелой пролетел к двери, ворвался в зал и… Остановился от пронзившей мысли: а вдруг именно так сейчас Серёге и надо. Именно так… Серый чего-то там сейчас ждёт, с мобильником этим. Пакет тот может быть самый, а Валька ворвётся и всё испортит… Чижов перевёл дух, быстро огляделся. Нет, на него никто не смотрел. Ни вообще, ни в частности. Когда бы в другое время, Вальку бы такое удивило, но не сейчас. И хорошо это. Все были заняты поеданием мороженого и шумным общением друг с другом. Как это обычно там, в школе. Да и Валькино лицо не предполагало общения с посторонним миром. Было холодным и отстранённым. Ровесники, и прочая мелкота, это усекли… Берегли шеи, и что пониже поясницы. Школьные «университеты» запоминаются быстро.

Находясь в толпе и условном одиночестве, растеряно оглядываясь, Валентин вдруг наткнулся взглядом на ту самую уборщицу, которая Серёгу в дверь заманила, углядел её в зале. Лет двенадцати девчушка. Где-то он её уже видел… Где? Хмм… Это Валька отметил в автоматическом режиме. Она младше, но пути их точно пересекались, потому что симпатичная, но маломерка, хотя внешне аккуратненькая, только фирменные брюки и рубашка на ней как на Карлсоне, мешком. Всё это Валька как сфотографировал, но «фотку» отбросил в долгий ящик, не-до-то-го, торопливо прошёл к ней, вцепившись в ручку метёлки, резко спросил:

– Ну-ка, коза, говори где Серёга, ну?

Девушка вскинула брови. Не испугалась. Большие глаза смотрели вопросительно и удивлённо.

– Какой Серёга? – спросила она, потянув к себе орудие производства.

– Такой! – не отпуская древнюю конструкцию, грубо отрезал Валька. – Которого ты туда провела. – Кивком головы сердито указал на служебную дверь.

– А, длинный такой… – улыбнулась девушка. – Симпатичный. Из 8 «Б», кажется, баскетболист. – На этом её улыбка погасла. – Так он… – девушка замялась, пожала плечами. – Он устраиваться вроде пришёл, я поняла, а взял и скандал там устроил. Я шум слышала. Но его уже успокоили. Уже выставили.

Где-то он её уже видел, и голос её был Вальке знаком, даже приятен, но услышанное затмило.

– Как выставили? Куда? – Опешил он.

Девушка вновь пожала плечами.

– Через чёрный ход наверное, с той стороны, – сообщила она. – Чтоб в зале шума не было. – И вдруг, указывая в сторону окна, воскликнула. – Да вон, его на нашей мусоровозке, наверное, увозят…

За окном медленно проезжала большая, ярко раскрашенная спецмашина. Выруливала с автостоянки.

– Стой! Куда? – сипло рявкнул Валька.

Девушка открыла рот, может что и ответила, но Валька её не слышал. Вновь в беге высаживал собой двери. Запросто и легко. Хорошо двери в обе стороны открывались и возле них никого не было… Теннисными шариками бы люди отлетел… Страшно подумать с какими бы травмами остались… Пробежав несколько десятков метров за ускоряющейся машиной, Валька не догнал, остановился. Чуть не плача и тяжело дыша, согнулся, уперевшись руками в колени, в панике глядел вслед лаком блестевшему грузовику. Не догнал, не догнал! – билась жуткая мысль. – Пропал Серый, пропал, друг. Мне надо было идти, мне. Ой, Серый! Серёга! Друг! Что делать, что? Как помочь? Как выручить? Если б не кроссовки тяжелые и дыхалка… Мелькнула подленькая мысль: курить нужно было ещё раньше бросать, раньше! Зверея, не замечая, он это в голос озвучил, точнее – проорал. Кроссовки были не причём… И вновь в голове колоколами забили стоны: Серёга! Друг! Серый!.. Выручать… Спасать…

«На ту беду лесной порой…» Это про ворону и сыр. Переделанный вариант. Но поэзия. А у ребят проза. Про-за!

Не на беду, как раз наоборот, возле Макдоналдса, на мокике – ещё его обзывают скутером, – мухой на стекле жужжа, крутился пухленький пацан восточной наружности. Щекастый, пухлогубый, с чёрной кудрявой шевелюрой. Не крутился, красовался. То «восьмёрки» показательно выписывал, то ловко лавировал между припаркованными машинами, выёживался, или выруливался – не важно. Важно другое. Мокик празднично сверкал хромом, бликовал обоими зеркалами, отсвечивал очками довольного собой наездника. Лет десяти мальчишка, а может и двенадцати, но не знакомый, показательно классно одетый. В велосипедном шлеме на голове, в наколенниках, налокотниках, в узких ярко-оранжевых очках, при толстенных водонепроницаемых часах на широком ремешке на руке, с рюкзачком за спиной, в длинных шортах, большой майке с огромными цифрами «97» и надписью на английском «Чикаго Рэйнджерс», в беленьких носочках, оттеняющих светло-кофейный цвет кожи южанина, беленьких кроссовках. Мальчишка был полностью показательно упакован родителями, как на выставку, или на портфолио. И не мальчик, а гнилой банан, скептически усмехнувшись, отметил про себя Валька, причём понтит. Расчёт, у него, был явно на девочек. Вон они как на него косятся… Шалавы! Но мокик классный. Это да! Даже если китайский… Шмелем жужжит, гад! Не игрушка – мечта. И расход бензина у него – меньше литра на сто километров, и скорость кэмэ 90, наверное, или все 100, вспомнил Валька. Именно эти последние цифры вдруг и подсказали ход дальнейших его действий.

– Ха, китайская туфта! – Останавливаясь возле пацана, небрежно бросил Валька. – Блестит, а тяги нет. Больше шестидесяти – я знаю, такая колымага не едет. – Уверенно заявил он.

У мальчишки аж челюсть от обиды отвисла. Лицо потемнело, кровь предков сама собой взбурлила, полезла из берегов. Он мгновенно встал на дыбы, вернее обиделся за своё чудо-мото, и с вызовом заявил.

– Ты что-о-о, чисто японский! Он даже в гору сто десять легко выжимает. Да-а-а!

– Какой гору, он даже грузовик по прямой не догонит! – Подначивая, ехидничал Валька.

– А вот догонит. Да-а-а!

– Не догонит.

– Запросто. Спорнём?

– На биг-мак… двойной… Идёт?

– С «Кока-колой»!

– Идёт! Гони. – Прыгая на заднее сиденье, крикнул Валька, указывая рукой нужное направление. – Туда.

Пригнувшись к рулю, мальчишка резко отпустил сцепление. Мокик рванул совсем как скутер. Не ожидая такой прыти, Валька, чуть не свалился с седла, задрав длинные ноги едва успел схватиться за водителя. Суматошно чиркая ногами, пару раз успел оттолкнуться кроссовками от асфальта, как стрелка спидометра перевалила за восемьдесят, уверенно полезла дальше… 85…90…

Погода в Геленджике – это на юге, на Чёрном море, как и всегда в июле месяце, одна и та же – жаркая. В тени плюс сорок пять градусов по Цельсию, на солнце и того больше. Всё плавится, и асфальт, и крыши домов, и… тело, кажется, уж мозги точно. Только в море прекрасно. Правда за одним исключением: в воде тоже плюс двадцать пять… И полный штиль, и прямые солнечные лучи. Но отдыхающим это кажется раем. Хотя самое лучшее время для морских водных процедур, раннее утро. Солнце только-только глаз покажет, тогда и самое то. Вода нежно-прохладная, освежающая, чистая-пречистая, без водорослей и медуз; морской легкий ветерок, нагулявшись по морским просторам, дышит здоровьем и любовью… Живи, человек, и наслаждайся. Но, всё это – вкупе, можно прочувствовать только на выходе из бухты, либо ещё дальше.