Я спросил Жозефа:

– А доктор Мажио еще в городе? – Жозеф утвердительно кивнул. – Ступай к мадам Пинеда – ее машина стоит внизу – и попроси ее подвезти тебя до его дома, это по дороге в посольство. Не говори, зачем он тебе нужен. Привези его сюда, если он согласится.

Доктор Мажио был, по-моему, единственным врачом в городе, который осмелится прийти к врагу Барона Субботы, хотя бы и к мертвому. Но прежде чем Жозеф успел сделать шаг, послышался стук каблуков и голос, незабываемый голос миссис Смит.

– Нью-йоркской таможне есть чему поучиться у здешних чиновников. Они были с нами так вежливы. Среди белых никогда не встретишь таких любезных людей, как цветные.

– Осторожно, детка, смотри, тут яма.

– Я отлично вижу. Сырая морковь замечательно укрепляет зрение, миссис…

– Пинеда.

– Миссис Пинеда.

Шествие заключала Марта с электрическим фонариком. Мистер Смит сказал:

– Мы нашли эту милую даму внизу в машине. Вокруг не было ни души.

– Ради бога, простите. Совсем забыл, что вы решили поселиться у меня.

– Я думал, что и мистер Джонс сюда поедет, но его задержал полицейский офицер. Надеюсь, у него не будет никаких неприятностей.

– Жозеф, приготовь номер люкс «Джон Барримор». И посмотри, чтобы там было достаточно лампочек. Прошу прощения за эту темь. С минуты на минуту включат свет.

– А нам это даже нравится, – сказал мистер Смит. – Такая таинственность.

Если душа еще некоторое время, как говорят люди, витает возле покинутого ею тела, каких только пошлостей ей не приходится слышать, а она ведь так отчаянно ждет, что кто-то выскажет глубокую мысль, произнесет фразу, способную возвысить только что покинутую ею жизнь. Я сказал миссис Смит:

– Вы не возражаете, если вам сегодня подадут только яйца? Завтра я все налажу. К несчастью, у меня вчера ушел повар.

– Не беспокойтесь, – сказал мистер Смит. – Говоря по правде, мы немножко догматики, когда дело касается яиц. Но у нас есть истрол.

– А у меня – бармин, – добавила миссис Смит.

– Нельзя ли попросить немного горячей воды? Мы с миссис Смит легко приспосабливаемся к любым условиям. Вы о нас не беспокойтесь. У вас тут прекрасный бассейн для плавания.

Желая показать, как он глубок, Марта направила свой фонарик на трамплин и более глубокую часть водоема. Я поспешно отнял у нее фонарик и направил его луч на ажурную башенку и нависший над пальмами балкон. Наверху уже горел свет – Жозеф убирал номер.

– Вон там ваши комнаты, – сказал я. – Номер люкс «Джон Барримор». Прекрасный вид на Порт-о-Пренс – гавань, дворец и собор.

– А Джон Барримор действительно там останавливался? – спросил мистер Смит. – В этих самых комнатах?

– Меня тогда еще здесь не было, но могу вам показать его счета на выпивку.

– Какой талант погиб! – печально заметил он.

Меня мучила мысль, что экономия электроэнергии скоро кончится и во всем Порт-о-Пренсе вспыхнут огни. Иногда свет выключали на три часа, иногда меньше чем на час, – порядка в этом не было. Уезжая, я сказал Жозефу, что во время моего отсутствия гостиницу надо вести, как всегда – кто его знает, а вдруг на несколько дней здесь остановится парочка журналистов написать репортаж, который они наверняка озаглавят «В Республике кошмаров». И может быть, для Жозефа «вести гостиницу, как всегда» означало по-прежнему зажигать фонари в саду и освещать бассейн… Мне не хотелось, чтобы кандидат в президенты увидел труп, свернувшийся калачиком под трамплином, – ну хотя бы не в первый же вечер? У меня свои представления о гостеприимстве. И потом, ведь он же говорил, что у него рекомендательное письмо к министру социального благоденствия!..

Наконец на дорожке появился Жозеф. Я сказал ему, чтобы он проводил Смитов в их комнаты, а потом отвез миссис Пинеда в город.

– Наши чемоданы на веранде, – сказала миссис Смит.

– Они уже у вас в номере. Обещаю, что этот мрак скоро кончится. Вы нас должны извинить, у нас очень бедная страна.

– Когда подумаешь, сколько света жгут зря на Бродвее! – воскликнула миссис Смит, и, к моей радости, они двинулись к дому. Жозеф освещал им путь. Я остался у мелкой части бассейна, и теперь, когда мои глаза привыкли к темноте, я, казалось, различал труп – его можно было принять за кучку земли.

Марта спросила:

– Что-нибудь не в порядке? – и посветила фонариком мне прямо в лицо.

– Я еще ничего не успел осмотреть. Дай мне на минуту фонарик.

– А почему тебя так долго не было?

Я направил свет фонаря на пальмы, подальше от бассейна, будто осматривая проводку.

– Я разговаривал с Жозефом. Давай пойдем наверх?

– И опять напоремся на Смитов? Нет, лучше побудем в саду. Смешно, что я никогда раньше не бывала здесь. У тебя дома.

– Да, мы всегда вели себя осмотрительно.

– Ты меня даже не спросил об Анхеле.

– Извини.

Анхел – ее сын, невыносимый ребенок – тоже был виноват в том, что мы жили врозь. Слишком толстый для своих лет, с отцовскими глазами, похожими на коричневые пуговки, он сосал конфеты, замечал то, чего не следовало замечать, и постоянно предъявлял требования – он требовал от матери безраздельного внимания. Ее сын, казалось, высасывал из наших отношений с Мартой нежность так же, как он высасывал жидкую начинку из конфет – долго и с шумом причмокивая. Этот ребенок был чуть не главной темой наших разговоров. «Мне пора. Я обещала Анхелу почитать». «Сегодня вечером мы не увидимся. Анхел хочет пойти в кино». «Дорогой, я так сегодня устала – Анхел пригласил шесть товарищей к чаю».

– Ну, и как Анхел?

– Он болел. У него был грипп.

– Но сейчас он выздоровел?..

– О да, он выздоровел.

– Пошли.

– Луис меня так рано не ждет. Анхел тоже. Раз уж я здесь… Семь бед – один ответ.

Я взглянул на часы. Было почти половина девятого.

– Смиты… – пробормотал я.

– Они возятся со своими вещами. Милый, почему ты так волнуешься?

Я беспомощно пробурчал:

– У меня пропало пресс-папье…

– Такое ценное пресс-папье?

– Нет, но если оно пропало, мало ли что еще могло пропасть?

И вдруг повсюду засияли огни. Я взял ее под руку, круто повернул и повел вверх по дорожке. Мистер Смит вышел на свой балкон и крикнул нам:

– Нельзя ли получить для миссис Смит еще одно одеяло на случай, если станет прохладно?

– Я скажу, чтобы вам принесли одеяло, но прохладно не станет.

– А знаете, отсюда и правда прекрасный вид.

– Я сейчас погашу фонари в саду, тогда вам будет виднее.

Рубильник находился у меня в кабинете, и мы были уже у двери, когда до нас снова донесся голос мистера Смита.

– Мистер Браун, а у вас в бассейне кто-то спит.

– Наверно, нищий.

По-видимому, миссис Смит тоже вышла на балкон, потому что теперь я услышал ее голос:

– Где ты его видишь, голубчик?

– Вон там.

– Бедняга. Я, пожалуй, отнесу ему денег.

Меня так и подмывало им крикнуть: «Отнесите ему ваше рекомендательное письмо. Это министр социального благоденствия».

– Знаешь, не стоит, детка, ты только разбудишь беднягу.

– Странное место для ночлега он выбрал.

– Наверно, искал, где попрохладнее.

Дойдя до дверей кабинета, я выключил свет в саду и услышал, как мистер Смит говорит:

– Посмотри вон туда, детка, на тот белый дом с куполом. Это, должно быть, дворец.

Марта спросила:

– В бассейне спит нищий?

– Это бывает.

– А я его не заметила. Что ты ищешь?

– Мое пресс-папье. Кому могло понадобиться мое пресс-папье?

– Какое оно?

– Маленький гробик с буквами: «R.I.P.». Я клал под него не очень срочные бумаги.

Она засмеялась, крепко обняла меня и стала целовать. Я старался отвечать на ее поцелуи, но труп в бассейне придавал нашим утехам нечто комическое. Мертвое тело доктора Филипо выражало трагическую тему; мы с Мартой были лишь побочной линией сюжета, введенной для комедийной разрядки. Я услышал шаги Жозефа в баре и окликнул его:

– Что ты там делаешь?