Послышался дружный звон колоколов. Словно не веря своим ушам, Джулио вышел на улицу – городские часы торжественно отбивали полдень, с соседней Пьяцца Толомеи им вторила церковь Сан Кристофоро. Народ постепенно заполнял улицы города, чиновники спешили в конторы.

– Ну что ж, мы закрываемся! – сообщил Джулио с довольным видом.

Низар откланялся и зашагал в сторону дома: он арендовал виллу неподалеку от Порта Камоллия.

Пять минут спустя часы повторно пробили полдень; Джулио казалось, что на этот раз они обращаются именно к нему, и каждый удар был для него весел и сладок, как сахарный леденец.

После обеда Никколо по обыкновению бывал в хорошем расположении духа, но стоило кому-то сказать что-то лишнее, как он опять приходил в ярость.

Закончив трапезу, Джулио, как правило, занимался с племянницами, Энрико же уходил вздремнуть часок-другой.

– Как же меня раздражают все эти ваши разговоры! – бушевал Никколо. – А ведь я превосходно себя чувствовал! Оставьте меня в покое, лучше поговорю сам с собой – все равно вы меня не понимаете!

Никколо медленно вышел из дома, тяжело дыша; лицо его было покрыто испариной, хотя на дворе стоял октябрь. Как и братья, он страдал от подагры и, наевшись до отвала, с трудом волочил ноги.

Очутившись на улице, Никколо попытался придать себе веселости, однако если кто-то из прохожих отвечал ему улыбкой, он тут же мрачнел, словно его оскорбили.

Прогулка в парке Лицца[2] заняла у Никколо ровно столько времени, сколько требовалось, чтобы выкурить сигару; после этого он направился в лавку, где его уже поджидал давний друг Витторио Корсали, страховой агент.

– Знаешь, я сегодня что-то не настроен разговаривать. Это так утомительно!

– Не понимаю, как я мог тебя утомить, я еще и рта-то раскрыть не успел…

– Какая разница! Меня и молчание сегодня раздражает!

– Мы тут потолковали с твоим братом Джулио: у меня есть для тебя выгодное предложение.

– Не нужно мне никаких предложений! Обсуждайте, что хотите, только без меня! Ничего сегодня не желаю слышать, даже жужжанья мух!

Он вызывающе засмеялся. Смех был буйный, страстный и горький одновременно.

– Зайду в другой раз, когда ему станет лучше… – сказал Корсали, обратившись к Джулио.

Тут Никколо окончательно рассвирепел:

– Я предупреждал тебя, чтобы ты молчал! Что здесь непонятного! Или вытолкать тебя в шею? – он тяжело дышал, кусая себе пальцы.

Корсали, обиженный таким приемом, несмотря на настойчивые призывы Джулио не принимать сказанное всерьез, решительно направился к двери. За его спиной снова раздался хохот – на этот раз добродушный, и Корсали застыл от удивления.

– Ты что, шуток не понимаешь? – сказал Никколо.

– С друзьями так не шутят.

Никколо задели эти слова, он посмотрел на Витторио хмуро и вызывающе.

Корсали носил белесые усы, был тощим и лысым; когда он разговаривал, то имел странную привычку скалить зубы, что делало его похожим на лису.

– Сделай милость, скажи, когда будешь готов поговорить, – сказал Джулио брату.

– Когда угодно, только не сегодня.

– Завтра я должен ехать в Радикондоли[3] по делам страховой компании. Там у приходского священника я видел серебряное распятие…

Последние слова заинтересовали Никколо. Он резко обернулся и спросил:

– Он его продает?

– Именно поэтому я и пришел.

Никколо, казалось, разозлился, будто Корсали в чем-то провинился:

– По-твоему, оно мне понравится?

– Думаю, да.

– Ты в таких делах не разбираешься, я тебе не доверяю.

– Уж совсем за простака меня держишь!

– И сколько он просит? Скряга, небось? – спросил Джулио.

– Вроде как двести.

Никколо задрожал от возмущения:

– Передай этому священнику, пусть подавится своим распятием! Я с такими, как он, дел иметь не хочу, я покупаю только у тех, кто не умеет торговаться. Увижу его у нас в лавке – поколочу, честное слово! Так и скажи! Пусть держится от меня подальше!

Никколо готов был, казалось, растерзать несчастного гостя. Неожиданно он улыбнулся и спокойно растянулся на стуле, поглядывая то на брата, то на Корсали; глаза его сияли, он словно приглашал их посмеяться вместе с ним. Им передалась его безмятежная, ребяческая радость. Заметив это, Николо как будто оскорбился и закричал не своим голосом:

– Не желаю с вами разговаривать!

Затем, нарочито не обращая внимания на Корсали, обратился к Джулио:

– Ты отправил счета?

– Осталось положить в конверт квитанции.

– Чего же ты ждешь?

– Сегодня все сделаю.

– Ничего не забыл указать?

– Я все переписал, как было в книге.

– А даты?

– И даты тоже.

– Хотелось бы знать, почему они не платят.

– Да просто люди поступают, как им удобно!

Никколо стукнул рукой по сундуку, так что звякнуло кольцо на мизинце, и зевнул:

– Что-то у меня голова болит: все эта острая подлива.

– Ты же просил, чтоб было побольше перца!

– Что у нас на вечер, цыпленок?

– Кажется.

– Если нет – пойду ужинать в ресторан.

– Как хочешь, кто тебе запрещает. Уже не в первый раз…

– А у тебя, Витторио, что сегодня на ужин?

– Да что Бог пошлет – бульончик, кусок вареного мяса и, может быть, головка сыра – самая малость, я ведь ем, как птичка.

Никколо усмехнулся:

– А я вот на завтра, пожалуй, куплю индейку. Я, знаешь ли, вареное мясо просто на дух не переношу!

Он повеселел и даже принялся рассказывать какую-то смешную историю. У него всегда в запасе был новый анекдот, после которого он сам хохотал до слез, приговаривая:

– Вот потеха! Кто, если не я, повеселит вас хорошим анекдотом!

Джулио тоже смеялся, но сдержанно. Никколо не унимался:

– Просто помереть можно со смеху! Аж слезы из глаз! Ой, живот болит! Прошлой ночью моя жена проснулась оттого, что я смеялся во сне – это мне приснился тот анекдот, что я давеча рассказал. Ты вот у Джулио спроси! За мной бы записывать!

Тут вошел Энрико, и Никколо помрачнел. Энрико брел спросонок, словно ошалев, покачиваясь, даже налетел на один из книжных шкафов.

– Какой же я рассеянный! Все потому, что плохо спал: у нас под окнами мраморщик что-то долбил, да так громко! Ведь знает, что люди отдыхают, имел бы хоть немного уважения! Так нет же, как нарочно. И какая необходимость так громыхать!

– Должно быть, мрамор привезли – работа есть работа.

– Чудовищная бестактность! Ведь он не один на свете! Мне до его мрамора дела нет – как и до его рогов! Жена, говорят, каждый день их ему наставляет!

– А ему какое дело до того, что ты спишь?

– Что значит – какое? Со мной все согласятся. Готов на что угодно поспорить – любой порядочный человек меня поддержит! Работал бы себе потихоньку – пожалуйста, сколько хотите! Не будить же людей! Я еле сдержался, проходя мимо, но в другой раз молчать не стану! Эх, доброта – враг мой! Ты что, высосал весь коньяк? – спросил он Никколо.

– Не нравится – покупай себе отдельную бутылку.

– Так и сделаю! А еще братья называются – хоть бы рюмку оставили.

– Выпей воды.

– Воды? Лучше провалиться мне на месте, чем взять хоть каплю в рот! Этой водой только подмываться!

Энрико даже изменился в голосе, что случалось с ним в минуты крайнего раздражения:

– Вы нарочно надо мной издеваетесь. «Выпей воды!» Разве это по-братски? Скажите, Витторио? Ничего, я сумею поставить вас на место! Я себя в обиду не дам! А еще говорят, что я обидчивый – да как тут не обидеться?!

– Сходи лучше проверь, как идут дела в переплетной мастерской.

– Я буду делать то, что считаю нужным. Это мое право. В конце концов, не из моей же кожи делают переплеты! Хотите ссоры – пожалуйста, двое на одного – что ж, ради Бога!

– Никто и не думал с тобой ругаться – напротив, мы всегда готовы тебя выслушать! – вмешался Джулио.