Джулио был моложе Никколо и выше ростом, только без бороды и совсем седой. Его розоватое лицо украшали пока еще золотистые усы, а голубые глаза по цвету напоминали какой-то драгоценный камень. Джулио был самым образованным из братьев, к тому же – самым трудолюбивым: с утра до ночи мог сидеть в лавке. Никколо исполнял обязанности антиквара и почти все время проводил в окрестностях Сиены: колесил по старым поместьям и деревушкам в поисках интересных вещиц.

Энрико занимался переплетом в одной из мастерских неподалеку от книжной лавки. Роста он был небольшого и носил темные усы; характер имел грубый и заносчивый.

Из трех братьев женат был только Никколо; они жили все в одном доме, вместе с двумя молодыми племянницами-сиротами.

Отец Гамби был удачлив в делах, да и им на первых порах везло; однако постепенно книжная лавка стала приносить все меньше и меньше дохода.

Джулио надел цилиндр, предварительно смахнув с него пыль, замер в нерешительности, глядя на лежащий на столе вексель и задумчиво поглаживая подбородок, наконец, схватил вексель и убрал в карман. Никколо наблюдал за ним, бормоча себе под нос ругательства и проклятия.

– Нечего возмущаться!

– А что ж мне остается?

– Ничего. Успокойся и смирись.

– Да я не хочу провести остаток жизни в тюрьме!

У Никколо был мощный, звучный голос, и когда он кричал, трудно было понять, всерьез это или в шутку. Джулио не обиделся и ответил спокойно и сдержанно:

– Не волнуйся, в тюрьму пойду я один.

– Лучше возвращайся поскорее, а то меня того и гляди здесь удар хватит, пока тебя нет!

Джулио вышел на улицу и направился в банк, придерживая в кармане вексель, чтобы не потерять; он старался держаться уверенно и шел, высоко подняв голову. Пусть все видят: ему нечего бояться.

Никколо снова развалился на стуле, вытянув свои длинные ноги аж до самой середины лавки, и принялся мусолить во рту сигару, то и дело сплевывая на пол. Он даже не шевельнулся, когда на пороге показался посетитель, хотя они были хорошо знакомы и в былое время ходили вместе на охоту.

– Как поживаете? – спросил вошедший.

– Хорошо. А вы?

– Да вот, простудился немного.

Никколо слегка улыбнулся и сделал вид, что встревожен:

– Надо быть внимательнее к своему здоровью!

Пока синьор Риккардо Валентини разглядывал книги, Николо, как ни в чем не бывало, снова закрыл глаза. Вообще клиенты, давно знавшие братьев, обычно не обращались к Никколо, предпочитая дождаться Джулио, чтобы купить понравившуюся книгу.

– Хорошая у вас жизнь, сидите себе целый день! – сказал Валентини.

– Да, не жалуюсь. А вы, поди, завидуете?

– Я? Ну что вы. Напротив, я только рад за вас.

– Да, я живу на широкую ногу назло всем тем, кто меч– тает видеть меня нищим. Что мне до них? Пусть лопнут от злости!

Синьор Валентини тихонько засмеялся. Никколо же продолжал:

– У меня на обед сегодня дрозды и куропатки. Я заказал вино в одном из лучших погребов Кьянти, если бы вы его попробовали – диву бы дались. Господи! Люблю себя побаловать! Что может быть важнее в жизни, чем такие вот удовольствия? Да, в душе я аристократ – не то, что вы!

– Не то, что я? Ну еще бы! У меня забот по горло. Вот сегодня, к примеру: заболел управляющий – так мне пришлось приехать в Сиену. И дела все неотложные, да и как иначе, когда тридцать имений на твоем попечении? Не говоря уже о финансах.

Никколо, довольно потирая руки от таких признаний, продолжал дразнить Валентини:

– Вино и пунш! Я сам готовлю пунш. Пол-литра рома зараз! Вот это жизнь!

Бешеная радость охватила Никколо. И когда он смеялся так дико и неистово, то почему-то делался обворожителен.

– Джулио ушел на свидание с одной милой девушкой, вот он вернется – тогда закроем, наконец, эту клетушку и пойдем обедать. М-м-м – да, обед будет что надо! Жаль, у меня только один желудок, второй был бы очень кстати! Я заказал нашей служанке килограмм пармезана и еще особых груш, каждая фунт весом. Готов поспорить, что вы были бы не прочь разделить со мной такую трапезу!

Синьор Валентини засмеялся, похлопав Никколо по плечу. Затем спросил:

– Скажите, откуда у вас такая статуэтка Мадонны – та, что на сундуке?

Никколо нахмурился.

– Или, может, не хотите раскрывать секрета?

– Напротив. С вами я готов поделиться: эта Мадонна попалась мне в одном из крестьянских домов. И за это сокровище я отдал всего-навсего сто лир!

Он вскочил и завопил в каком-то странном восторге:

– Сто лир! Жалкие сто лир! Да он мне ее даром отдал! Есть же на свете такие идиоты!

– И за сколько вы ее продаете?

– Я-то? – прогремел Никколо, затем добавил пренебрежительно:

– Вчера один англичанин предлагал за нее четыре тысячи лир, четыре тысячи!

– И вы согласились?

– Да я за нее все шесть выручу.

Последние слова Никколо произнес тихо и задумчиво. Он, было, сел, успокоившись, но вдруг снова вскочил и закричал, топнув ногой:

– Сто лир! Ну, разве не идиот? Нужно быть круглым дураком, чтобы так продешевить!

Тут Никколо в очередной раз огорошил гостя своим смехом, который больше напоминал судороги.

В эту минуту вошел Джулио. Он бросил на Никколо пристальный взгляд из-под полей шляпы, которую всегда машинально натягивал на глаза, возвращаясь из банка.

– Что это ты разошелся?

Никколо резко осекся и, не ответив ни слова, бросился прочь из лавки.

Он шагал по улице с важным видом, высоко подняв голову; на все приветствия отвечал сквозь зубы, презрительно и односложно, будто куда-то торопился. Дойдя до фруктовой лавки на улице Кавур, он окинул взглядом лотки с фруктами, слегка повел головой, будто поправляя воротничок рубашки, но не остановился. Аромат фруктов манил Никколо, буквально сбивал с ног, однако он продолжал идти вперед, сам не зная куда, и то и дело сталкивался с прохожими. Какая-то неведомая сила все-таки заставила его повернуть обратно: из головы у него не шли только что увиденные фрукты, которые казались самыми вкусными и сочными на свете. Никколо чуть не плакал, в кармане у него не было ни гроша. Оставалась последняя надежда: попросить денег у брата.

Синьора Валентини в лавке уже не было.

– Ну и что здесь надо было этому бездарю? Попадись он мне еще раз – вот уж угощу его тумаками!

– Чем он тебе не угодил? – спросил Джулио с улыбкой.

– Ха! Еще не хватало, чтобы он сделал мне какую-нибудь гадость. Просто я его не желаю ни видеть, ни слышать – разве этого мало?

– Да ты никого не можешь ни слышать, ни видеть. Сумасшедший просто! И в кого ты такой?

Тут Никколо схватил брата за руку, скрежеща зубами, и взмолился, как капризный ребенок:

– Джулио, дорогой мой! Ты не представляешь, какие я только что видел яблоки и груши – полжизни готов отдать, лишь бы их попробовать! Просто чудо…

Джулио, посмеиваясь над его алчностью, спросил:

– Что, и впрямь так хороши?

– Божественны! И кожура так лоснится… Пока их не попробую – на другую еду и не посмотрю!

– Вот Энрико вернется – пошлем его за фруктами.

– Да, да! Пусть возьмет нашу утреннюю выручку и купит! У него, небось, тоже слюнки потекут, как их увидит.

– Не сомневаюсь!

Вошел Энрико, хлопнув дверью, – еще недавно братья могли себе позволить держать продавца, который открывал дверь перед посетителями. Энрико внимательно осмотрелся. Вид у него был недоверчивый и даже агрессивный.

– Где ты был? – поинтересовался Джулио.

– С какой стати я должен перед тобой отчитываться? Ты мне не отец! Я же не лезу в твои дела?

– Да, тебя наши дела не волнуют! – вмешался Никколо.

– Помолчал бы хоть раз! – огрызнулся Энрико. Он гнусавил, растягивая слова. – Вечно ты со своими колкостями. Я тут наткнулся на Валентини – непонятно, зачем он вообще приходит в лавку, если никогда ничего не покупает. Он и читать-то, небось, не умеет! И что ему дома не сидится? Приходит, только пол зря топчет – а мы потом чини его на свои деньги. Появлялся бы дома чаще – не пришлось бы его жене утешаться с фермером!