И дальше в том же духе. Наконец Крамер повесил трубку и вернулся в свое красное кресло.

— Ну что у вас еще? — спросил он.

— Больше ничего,— ответил Вульф,— я желаю вам успеха.

Разговаривая по телефону, Крамер швырнул окурок сигары в мою корзину для бумаг. А теперь вытащил новую и, даже не взглянув на нее, сунул в рот.

— На этот раз вы, вне всякого сомнения, дали мне ценнейшую информацию, и я спрашиваю себя: почему?

Вульф усмехнулся.

— Разве я сейчас не слышал, как вы приказывали своим людям работать на меня?

— Да, конечно.— Крамер раскурил сигару.— Все выглядит вполне невинно, но я-то давно вас знаю. У вас больше нет никаких предложений?

— Нет.

Было неудивительно, что Крамер сомневается в словах Вульфа: за его плечами лежало уже немало разочарований. Однако я должен был признать, что Вульф сейчас мог только обратиться за помощью в полицию.

— Может, вы хотите посоветовать арестовать мисс Фрэзер и остальных причастных к делу, потому что они своим поведением тормозили расследование? — спросил Крамер.

Вульф отрицательно покачай головой.

— Мой дорогой сэр, вам в первую очередь следует заняться убийцей, не отвлекаясь на подобные мелочи. Надеюсь, вам удается выяснить, у кого это появилось желание отравить мисс Фрэзер. Какие же сейчас могут быть еще советы? Ведь вы в таких ситуациях разбираетесь гораздо лучше меня. Вам предстоит рассмотреть массу вариантов, а если вы захотите со мной поговорить, та я всегда к вашим услугам.

Крамер встал и покинул нас.

Спору нет, то соглашение, которое Вульф заключил с Крамером, пошло нам на пользу.

Тем не менее у него было слабое место: дело-то расследовала полиция, а Вульф, сообщив ей все свои сведения, должен был безраздельно предаваться отдыху.

В течение следующей недели мы черпали информацию лишь из газет. В один из дней я нанес короткий визит сержанту Перли Стеббинсу и даже дважды был принят инспектором Крамером. Впервые меня встречали в полиции с распростертыми объятиями, надеясь заполучить какую-нибудь новенькую подробность, и, видит бог,— она была действительно необходима, чтобы сдвинуться наконец с мертвой точки. Газеты проводили яростные нападки на комиссию по расследованию убийства Эрхарда за ее вялую работу.

Вульф откладывал книгу лишь для того, чтобы просмотреть прессу или послушать мой отчет об очередном посещении полицейского управления. Когда я предлагал ему предпринять что-нибудь свеженькое, он снова молча брался за книгу.

Он совсем не высказывал своего отношения к ходу расследования. Элеонора Вэнс была арестована, а через два дня -выпущена под залог. В полиции я смог лишь узнать, что ей, не считая кухарки, было удобнее всех подмешать в кофе яд. Конечно, под подозрением находились и другие.

Но самым главным стал теперь вопрос о мотиве. Убийства всегда имеют множество причин, и трудность их расследования в том и состоит, что необходимо найти единственно верную. Несколько лет назад один мужчина в Бруклине убил своего зубного врача за то, что он вырвал ему не тот зуб.

В нашем деле тоже было немало вариантов. Примерно шесть месяцев назад мисс Фрэзер и Билл Медоуз так поругались, что последний был ею уволен и в течение трех недель не допускался к подготовке передач. Теперь они утверждали, что стали наилучшими друзьями. Не так давно Натан Трэйб пытался настроить против мисс Фрэзер ее работодателей. Однако сейчас они горячо заверяли всех в самых искренних чувствах друг к другу...

Наиболее вероятным мотивом можно было бы считать деньги Маделины Фрэзер. Прокурор узнал содержание ее завещания. В нем мисс Фрэзер выделяла двум детям своей сестры из Мичигана по десять тысяч долларов, а остаток отдавала Деборе Коппел. Составлял он примерно полмиллиона долларов, а такая сумма вполне могла побудить к тому, чтобы чуть-чуть поиграть с цианистым калием. Между тем Дебора Коппел1 и Маделина Фрэзер были весьма дружны. Они вместе провели юность, а позднее мисс Фрэзер вышла замуж за Лоуренса, брата Деборы.

Была заново расследована смерть Лоуренса Коппела, главным образом потому, что он тоже умер от цианистого калия. Правда, будучи фотографом, он имел постоянный доступ к этому яду, и полиция Мичигана придерживалась твердой версии о самоубийстве. Лучшим доказательством тому было прощальное письмо этого ипохондрика другу, прокурору Мичигана.

Того, что кто-либо из причастных к нашему делу находился в то время в Мичигане, полиция не установила.

Не считая нескольких визитов к нему инспектора Крамера, мистера Андерсона и еще пары человек, Вульф ограничивался ролью наблюдателя.

В субботу после обеда к нам пожаловал Тилли Стронг. Он только что подвергся интенсивному восьмичасовому допросу и находился в соответствующем настроении. Склонившись над письменным столом Вульфа, он начал сухо говорить что-то относительно предательства, совсем не обращая внимания на то, как при этом его очки съехали на самый кончик носа.

Он утверждал, что Вульф своим поведением, приведшим к обману клиентов, аннулирует имеющееся соглашение и теряет всякую надежду на получение гонорара и возмещение издержек. Кроме того, возникшие убытки требуют привлечения его к ответственности.

Вульф резко осадил Стронга и заметил, что соглашение ни в коем случае не может быть изменено, тем более расторгнуто.

— Разве? — Стронг напрягся как струна. Его галстук сбился в сторону, волосы прядями упали на лоб. Суетливым движением он сдернул очки.— Вы действительно так думаете? Ну это еще посмотрим! И потом, вы подвергли опасности жизнь мисс Фрэзер: мы же хотели прикрыть ее и тем самым защитить.

— Всё? — саркастически спросил Вульф.

— Нет, не всё! — не владея собой, крикнул Стронг.— Кроме вас, никто не знал, что яд был предназначен для нее. А теперь весь мир в курсе. Кому же сейчас под силу уберечь ее?

Поведение Стронга стало столь вызывающим, что я в конце концов должен был его выпроводить. При его комплекции это не составило особого труда.

Как и следовало ожидать, Тилли Стронг был не единственным, кто считал, что Вульф злоупотребил их доверием и продал полиции. Остальные также высказали нам свое мнение либо лично, либо по телефону. Особенно удручен был Натан Трэйб, находившийся под впечатлением от слов Билла Медоуза о том, как он, Трэйб, передавал бутылки и стаканы.

В понедельник после обеда к нам заявился профессор Саварезе. Он тоже пришел прямо с длительного, изнуряющего допроса и также пребывал в сквернейшем настроении. Больше всего его волновало, отчего в полиции совсем не спрашивали об их отношениях с Эрхардом. Этого он себе не мог объяснить. Они копались в его собственной биографии с самого рождения и, судя по вопросам, искали какую-то связь между ним и мисс Фрэзер. Это опрокинуло все его идеи о теории вероятностей и разрушило тем самым великолепную возможность применить их на криминалистической базе.

Некоторое время Вульф слушал спокойно, но, когда профессор перешел границу всякого терпения, снова подал мне знак освободить его от назойливого посетителя. На сей раз я выполнил это указание с некоторым колебанием, ибо Саварезе был сегодня особенно разговорчив, и я бы охотно спросил у него, какую математическую формулу можно было бы применить к желудочным страданиям мисс Фрэзер после глотка «Ни-Спот».

Все это было в понедельник. В пятницу вечером, неделю спустя после заключения соглашения с Крамером, я пришел в контору и застал Вульфа с книгой в его кресле.

— Я сейчас иду в свой клуб,— сообщил я.

Он ограничился кивком.

— Вы даже не спросите, в какой именно. Вам же отлично известно, что ни в какие клубы я не хожу. И вообще,— мрачно продолжал я,— хватит с меня, сыт по горло. День за днем сидеть здесь сложа руки и дожидаться, когда вы наконец поймете, что задача детектива — добывать сведения и расследовать дело. Вы просто слишком ленивы для любых действий. Вы считаете себя гением, но если гений обязан вести такую жизнь, то я лучше останусь тем, что я есть.