Они гнали меня, словно охотничьи псы лису. Я и раньше-то недолюбливал подобные кровавые забавы, а теперь на собственной шкуре почувствовал, что значит быть затравленным зверем, и проникся к охоте сильнейшим отвращением. Я также не знал местности, на которой собаки, преследующие меня, фактически были у себя дома. В общем, я изрядно вспотел и потрепал себе нервы.

А началось все вскоре после смерти Гарри. Мне не хотелось оставлять его тело на ужин лесным падальщикам, и Я стал рыть тупым мачете для него могилу. Однако вскрыв тонкий земляной слой, я обнаружил под ним сплошную скалу и, бросив свою затею, просто сложил ему руки крест-накрест на груди и сказал последнее «прощай».

Вот это и стало моей роковой ошибкой, как и неудачная затея с рытьем могилы. Оставь я Гарри скрючившимся у дерева, мне удалось бы скрыться незаметно: чиклерос нашли бы своего мертвого дружка, неподалеку в лесу — труп Гарри, и даже не заподозрили бы о моем существовании. Не может же покойник сам рыть себе могилу и столь тщательно обставлять собственную, кончину! И охота на меня началась.

Возможно, однако, что все дело было в добыче, которую я прихватил с собой, обобрав мертвого бандита. Я взял винтовку, рюкзак, все, что было у него в карманах, патронташ с патронами, и замечательный новенький мачете с острым, как бритва, лезвием. Я взял бы для маскировки и одежду, но меня спугнули голоса на тропе, так что я был вынужден срочно скрыться в лесу.

Торопясь убраться подальше, я заблудился и проплутал весь остаток дня. На ночь я благоразумно устроился на дереве, надеясь утром выбраться на тропу Гатта, ведущую к Уаксуаноку. Я не слишком волновался, поскольку находился теперь в лучшем положении, чем непосредственно после аварии вертолета: у меня была еда и почти три кварты воды, я обрел опыт продвижения в зарослях и научился работать мачете. К тому же одному человеку легче пробраться там, где не могут пройти двое, особенно если один из них болен. И еще у меня появилась винтовка. И хотя я еще не знал, что буду с ней делать, я решил все же оставить ее на всякий случай.

На другое утро, едва рассвело, я спустился с дерева и взял курс на запад, надеясь в конце концов выбраться на тропу. Проделав дьявольски длинный путь, я начал терять надежду вообще когда-нибудь выбраться из этого леса, ясно представляя себе, что после того, как иссякнут запасы еды и воды, мои косточки останутся гнить в этих зарослях. Тропы я так и не нашел, зато едва не нарвался на пулю: кто-то невидимый громко крикнул и выстрелил в меня.

Пуля прошла над моей головой, срезав листья с куста, и я очертя голову бросился прочь, уже не думая о направлении. С этого момента и началась эта странная погоня за мной во влажном зеленоватом сумраке тропического леса. Кустарник здесь был настолько густ, что можно было пройти в двух шагах от человека и не заметить его, если только он сам бы не выдал себя неосторожным вздохом или движением. Я чувствовал себя, как в страшном лабиринте,  где между тропических растений плутает банда кровожадных головорезов и их дрожащая от страха жертва, поэтому пытался двигаться, словно индеец из романов Фенимора Купера. Но мне это плохо удавалось, впрочем, как и моим преследователям. Они хрустели ветками, перекрикивались и палили наугад. Спустя некоторое время первый испуг прошел, и я наконец сообразил, что лучше затаиться в чаще, чем пытаться уйти от погони.

Именно так я и поступил, встав за деревом с винтовкой в руках, затаив дыхание и обливаясь потом. Вскоре шум погони стих, но я не стал торопиться выходить из укрытия, боясь наткнуться на такого же умника, как и я сам. Лишь спустя час решился я снова начать двигаться на запад.

Мне повезло: я неожиданно выскочил снова на тропу, и на ней в этот момент никого не оказалось. На всякий случай я сделал шаг назад и, взглянув на часы, обнаружил, что до наступления сумерек не так уж и много времени. Я настолько выбился из сил и отчасти утратил способность здраво рассуждать, что решил положиться на судьбу и снова выйти на тропу.

 — Да черт бы с ними! — воскликнул я и смело зашагал в направлении Уаксуанока. Мачете мне не Требовалось, поэтому я взял в руки винтовку и довольно бодро шел вперед, думая о том что каждый новый шаг приближает меня к месту, где я наконец буду в безопасности.

На этот раз врасплох застал одного из чиклерос уже я. Он стоял на тропе спиной ко мне, и я почувствовал запах его вонючей сигареты. Я начал осторожно пятиться назад, но он внезапно обернулся, учуяв мое присутствие шестым чувством, и я выстрелил в него не целясь и метнулся в заросли. Раздался ответный выстрел, и пуля едва не задела мою щеку.

Раздались крики, и я снова бросился в лес, где, подыскав очередное убежище, замер в нем, словно кролик в норе, надеясь что и на сей раз охотники меня не найдут. Началась прежняя игра в прятки: чиклерос рыскали где-то рядом, перекликаясь друг с другом, но по их неуверенным голосам я понял, что продолжать поиски им не хочется. Ведь один из них уже погиб, зарезанный самым жестоким образом, а второй едва не схватил от меня пулю. Все это не придавало им боевого духа: не зная, с кем они имеют дело, чиклерос держались теперь вместе, не желая, чтобы их передушили поодиночке.

С наступлением сумерек они вообще прекратили поиски и убрались восвояси. Я же погрузился в размышления над тем, над чем не имел возможности подумать в суматохе погони. Итак, за два минувших дня я натолкнулся на две группы чиклерос, в каждой из которых было по три-четыре человека. Убитый мной их дружок был один. Последняя группа, как я понял, не следила за нашим лагерем в Уаксуаноке, но и не находилась в лагере Гатта. Из этого я сделал вывод, что ей было поручено охотиться за мной. Похоже, Гатт выяснил, что мой погибший товарищ — пилот Гарри Райдер, так что он мог и догадываться, кто летел вместе с ним в вертолете. Так или иначе, но на моем пути к Уаксуаноку постоянно появлялась преграда.

Мне было совершенно ясно, что меня ждет, попади я к ним в руки. Человек, которого я убил, несомненно, имел дружков, а они вряд ли станут выслушивать мои оправдания в духе того, что я, дескать, и не намеревался всаживать ему под ребро мачете, а лишь пытался помешать ему проломить Гарри череп. Как ни верти, но я его убил, и от этого никуда не денешься.

Представив себе этого чиклерос с мачете в животе, я содрогнулся: ведь я убил человека, даже не зная, кто он такой. Мысль о том, что он первый выстрелил в нас, меня почему-то мало утешила. Ведь я был обычным служащим в котелке, сереньким человечком на серенькой должности. Какого же дьявола меня сюда занесло?

Сообразив, что я выбрал не лучшее время для философских размышлений, я вернулся к насущным проблемам, а именно: стал думать, как мне лучше пробраться в Уаксуанок. Я решил до темноты выйти на тропу, а идти по ней ночью: не станут же чиклерос, подумал я, поджидать меня там в темноте. Однако меня ждало разочарование: чиклерос расчистили на тропе поляну и посередине устроили ко-стер, усевшись вокруг которого оживленно беседовали, даже не собираясь ложиться спать. Пытаться обойти их ночью по лесу было бессмысленно, так что я отступил назад и залез на дерево.

На другое утро я забрался поглубже в заросли и, выбрав подходящее дерево, устроил на высоте сорока футов некое подобие платформы. За густой листвой мне совершенно не было видно земли, следовательно, и меня никто не мог разглядеть. Несомненно, чиклерос не стали бы забираться на каждое дерево, чтобы проверить, не спрятался ли я на нем, так что я почувствовал наконец себя в безопасности.

Устал я смертельно. Меня измотало сражение как с самим этим проклятым лесом, так и с преследующими меня людьми, измучили недосыпание и перенасыщение моей крови адреналином. Но главное, что подломило меня, был непрерывный страх.

Возможно, серенький человечек внутри меня предпочел бы убегать и дальше, но, похоже, мне удалось переубедить его, сказав, что я нуждаюсь в отдыхе. Мне требовалось накопить силы для решающего броска. У меня осталось припасов на один день — кварта воды и чуточку еды. На дереве я намеревался провести по крайней мере сутки, чтобы отдохнуть и выспаться, после чего уже перейти к активным действиям. Кроме того, я почти не сомневался, что к этому времени чиклерос решат, что я погиб, и снимут осаду.