Окончательно убедившись в том, что Хаджина Элизундо не находится более на Корфу, Анри д’Альбаре решил вновь занять место в корпусе филэллинов. Полковник Фавье со своими солдатами находился на Хиосе. Анри решил к нему присоединиться. Покинув Ионические острова, он пересек Северную Грецию, миновал Патрасский и Лепангский заливы, в Эгинском заливе взошел на корабль и, с трудом ускользнув от многочисленных пиратов, бороздивших море вокруг Киклад, в скором времени прибыл на Хиос.

Фавье оказал молодому офицеру сердечный прием, свидетельствовавший о том, как высоко он его ценит. Отважный воин видел в нем не только преданного товарища по оружию, но и надежного друга, которому он мог поведать о своих огорчениях, а их было немало. Плохая дисциплина среди наемников, составлявших значительную часть экспедиционного корпуса, низкое жалованье, которое им выплачивали с перебоями, трудности, создаваемые самими жителями Хиоса, - все это осложняло и замедляло его боевые операции.

Тем не менее осада Хиосской крепости была начата. Анри д’Альбаре прибыл вполне своевременно, чтобы принять в ней участие. Союзные державы дважды предписывали полковнику Фавье прекратить подготовку к осаде, но, пользуясь открытой поддержкой греческого правительства, он игнорировал эти указания и невозмутимо продолжал свое дело.

Вскоре осада перешла в некое подобие блокады, однако настолько плохо организованной, что осажденные имели возможность все время получать продовольствие и боевые припасы. Как бы то ни было, Фавье, возможно, сумел бы овладеть крепостью, если бы его войско, день ото дня слабевшее от голода, не разбрелось по острову и не занялось мародерством. Именно в ту пору оттоманскому флоту в составе пяти кораблей удалось прорваться в порт Хиос и доставить туркам подкрепление в количестве двух тысяч пятисот человек. Правда, через некоторое время для оказания помощи полковнику Фавье прибыл Миаулис со своей эскадрой, но было уже слишком поздно, и Фавье пришлось отступить.

Греческого адмирала сопровождало несколько кораблей, на которых прибыли добровольцы для пополнения экспедиционного корпуса на Хиосе.

В их числе была женщина.

Андроника, сражавшаяся до последнего часа против солдат Ибрагима на Пелопоннесе, находилась в рядах повстанцев с первых дней войны и хотела участвовать в ней до конца. Вот почему она и прибыла на Хиос, исполненная решимости погибнуть, если потребуется, на этом острове, который греки стремились присоединить к своему новому королевству. Ей казалось, что так она искупит то зло, которое ее недостойный сын причинил этому краю во время ужасной резни 1822 года.

…Это случилось в те дни, когда султан вынес острову Хиос свой страшный приговор: огонь, меч, рабство. Привести его в исполнение было поручено капудан-паше Кара-Али. Он сделал свое дело. Его кровавые орды заполнили остров. Все мужчины старше двенадцати лет и все женщины старше сорока были безжалостно истреблены. Оставшиеся в живых были обращены в рабство, и их должны были отправить на рынки Смирны и Берберии. Так, руками тридцати тысяч турок весь остров был предан огню и залит кровью. Двадцать три тысячи жителей Хиоса были убиты. Сорок семь тысяч стали невольниками.

Вот тогда-то в дело вмешался Николай Старкос. Он к его сообщники, натешившись убийствами и грабежами, стали главными посредниками в этом постыдном промысле, который должен был насытить алчность турок населением целого острова. Корабли этого предателя служили для перевозки многих тысяч несчастных к берегам Малой Азии и Африки. Именно в ходе этих отвратительных операций Николай Старкос и вошел в сношения с банкиром Элизундо. Отсюда проистекали те огромные барыши, львиная доля которых попадала в руки отца Хаджины.

Андроника слишком хорошо знала, какое участие принимал Николай Старкос в Хиосской резне, какую голь он играл в этой ужасной трагедии. Вот почему она испытала властную потребность приехать сюда, где бы ее осыпали жестокими проклятиями, если бы знали, что она является матерью этого негодяя. Ей казалось, что, сражаясь на этом острове, проливая свою кровь за дело жителей Хиоса, она как бы искупает преступления своего сына.

Прибыв на Хиос, Андроника должна была в один прекрасный день неминуемо встретиться с Анри д’Альбаре. И в самом деле, через некоторое время после своего приезда, 15 января, она внезапно столкнулась с молодым офицером, спасшим ей жизнь в битве при Хайдари.

Женщина кинулась к нему и, раскрыв объятия, воскликнула:

- Анри д’Альбаре!

- Андроника! Вы?! - вскричал молодой офицер. - И вы здесь?

- Да! - ответила она. - Разве мое место не там, где еще длится борьба против угнетателей?

- Андроника, - продолжал Анри д’Альбаре, - вы можете гордиться своей страной! Вы можете гордиться сынами и дочерьми Греции, защищавшими ее вместе с вами! Еще немного, и на греческой земле не останется ни одного турецкого солдата!

- Я уповаю на это, Анри д’Альбаре, и молю бога, чтобы он дал мне дожить до тех пор.

И Андроника рассказала о своей жизни с того дня, как они расстались после битвы при Хайдари, о своем путешествии в родные края - в Мани, который ей захотелось увидеть в последний раз, затем - о своем возвращении в армию, сражавшуюся в Пелопоннесе, и, наконец, о своем прибытии на Хиос.

Со своей стороны, Анри д’Альбаре сообщил ей, при каких обстоятельствах он вернулся в Корфу, поведал о своих отношениях с банкиром Элизундо, о своей расстроившейся свадьбе, об исчезновении Хаджины, которую он все еще надеялся отыскать.

- Анри д’Альбаре, - сказала Андроника, - если вы и не знаете еще, какая тайна окутывает жизнь этой молодой девушки, верьте, Хаджина достойна вас? Да! Вы свидитесь с ней и будете счастливы, как оба того заслуживаете.

- Скажите мне, Андроника, - спросил Анри д’Альбаре, - не был ли вам знаком банкир Элизундо?

- Нет, - отвечала Андроника. - Откуда я могла знать его и почему вы задаете мне этот вопрос?

- Потому что мне неоднократно случалось называть в его присутствии ваше имя, - ответил молодой офицер, - и оно всегда странным образом привлекало его внимание. Однажды он спросил у меня, не знаю ли я, что сталось с вами после нашей разлуки.

- Я не знакома с ним, Анри д’Альбаре, мне никогда не приходилось слышать даже имени банкира Элизундо!

- Во всем этом кроется какая-то тайна, которую я не могу постичь и которую мне, вероятно, уже никогда не разгадать, ибо Элизундо нет в живых!

Анри д’Альбаре умолк. На него нахлынули воспоминания о Корфу. Он вновь стал размышлять о том, сколько выстрадал и сколько еще предстоит ему выстрадать в разлуке с Хаджиной!

Затем он обратился к Андронике.

- Что вы собираетесь делать, когда окончится война? - спросил он.

- Тогда бог сжалится надо мной и приберет меня с этого света, где я терзаюсь угрызениями совести за то, что еще живу, - отвечала она.

- Угрызения совести? У вас, Андроника?

- Да!

Матери Николая Старкоса хотелось сказать, что сама ее жизнь была преступлением, ибо она произвела на свет такого сына!

Но, отогнав эту мысль, она продолжала:

- Что касается вас, Анри д’Альбаре, то вы молоды, и да пошлет вам бог долгую жизнь! Постарайтесь же найти ту, кого потеряли, ту, что вас любит!

- Да, Андроника, я буду искать ее повсюду, как и того ненавистного соперника, который явился, чтобы стать между нами!

- Кто этот человек? - спросила Андроника.

- Капитан какого-то подозрительного судна, - ответил Анри д’Альбаре, - отплывшего из Корфу сразу же после исчезновения Хаджины.

- Как его зовут?

- Николай Старкос!

- Он!…

Еще одно слово, и у Андроники вырвалась бы ее тайна: она призналась бы, что Николай Старкос - ее сын.

Это имя, так неожиданно произнесенное Анри д’Альбаре, наводило на нее ужас. Как ни сильна была Андроника, она страшно побледнела. Итак, зло, причиненное молодому офицеру, тому, кто спас ее, рискуя собственной жизнью, - это зло исходило от Николая Старкоса!

Однако от Анри д’Альбаре не укрылось впечатление, произведенное именем Старкоса на Андронику. Понятно, что ему захотелось узнать причину ее волнения.