Фредди шагал молча, шмыгал носом. Наверное, удивлялся разнообра-зию человеческих путей. Потом примиряюще улыбнулся:

– Окей! Не вопрос. Наверное, можно жить, как ты говоришь. Карьеру делать на работе – это ведь тоже бизнес… Но насчет сайта – поможешь, да?

– Конечно, я же сказал! Посидим, нарисуем на выходных.

– И вообще, подумай, не спеши. С ребятами сейчас выпьем, хорошие парни. Познакомишься, будешь потом общаться. По-любому польза. А то сидишь один у телевизора.

Дядькин дом приблизился, Фредди указал на него пальцем: темное кри-воугольное строение в конце проулка. Интересные пироги, думал Валера, пиная хрустящие листья. Карьеру делать… А если карьера тоже по бараба-ну? Вспомнилось, как Ящер незадолго до освобождения расспрашивал о работе, словно примерял на себя: отпуск, социальный пакет, имя начальни-ка, перспективы роста… Убогий, скучный расклад. Неужели эта игра кому-то интересна?

Битые ступени вели к черной тяжелой двери. Замок был выпилен. Внут-ри обосновалась самая настоящая трущоба, о каких писал Горький. Темно-та дышала пылью, горелым маслом, затяжной войной с тараканами. Этот приторный запах Валера помнил еще по общаге – смердели не сами тара-каны, а именно война, истребительный процесс, когда к живой вони приме-шивается миазм ядовитой химии.

Дядька и его друзья, смуглые карликовые существа, живущие, очевидно, в соседних трущобах, были уже заметно пьяны. Энергично перезнакоми-лись, но Валера никого, конечно, не запомнил. Полезный объем комнаты до отказа занимал составной стол. Над стайкой пластиковых стаканов горде-ливо господствовал галлонный «Гордон», будоражили воображение лежа-щие рядом цветные тряпки, подозрительно похожие на мужские трусы, а в дальнем углу грустила окоченевшая индейка в магазинной упаковке и столбиком стояли нераспечатанные салатные плошки. Еда, судя по всему, никого не интересовала.

Фредди жестом триумфатора выпростал из рюкзака давешнюю флягу там осталось еще литров пять. Пьяные плотники восторженно загалдели.

– Теперь дело пойдет живей, – резюмировал красноглазый дядька. Его клон уже шустрил у стола, наполняя стаканчики водкой примерно до поло-вины. Два других гнома, ухватив флягу за ручки, двигались за ним по пя-там, доливая вино. Валера смотрел и не верил своим глазам: индейцы гото-вили убийственный коктейль, от которого у Ерофеева булькнуло бы в же-лудке – он, помнится, называл такие вещи «поцелуями».

Фредди взял зыбкий стакан, наполненный розовым раствором. Валера изогнул бровь:

– От этого крыша уедет.

– Знаем, знаем! Друг протянул ему пойло. – В этом вся цель. Давай! Повисла пауза. Хмельная семейка уставилась болотными глазами. Вале-ра ненавидел эти проверки, но делать было нечего, в затылок дышала репу-тация родины. Он выпрямился, откинул локоть и с брезгливой лихостью выхлебал мерзкую микстуру, уложившись в четыре глотка, успев подумать, что синтетический вкус останется в памяти до смерти. Пробежала новая волна восторга, остальные тоже выпили. Дядюшки принялись тотчас бодя-жить по второй…

Ушел Валера быстро, когда хозяин трущобы хрестоматийно упал ли-цом – увы, не в салат, а в собственное грязное белье – и восхрапел так, что задрожали цветные лоскуты. Фредди не заметил бегства, хоть и держался крепче остальных сытный праздничный ужин сыграл свою роль. Бедня-га пытался наладить с пьяными асами деловой диалог, но потомки патаго-нских следопытов лишь мычали, мотая нитями слюны.

Валера шел по аллее, вонзив руки в карманы. Морозец навел чистоту: лу-жи подсохли, бомжи попрятались. Мысли тоже были хирургически-сте-рильными, под стать послевкусию индейского пойла. Американцы, дума-лось ему, в процессе пьянки ставят перед собой одну из двух целей: либо просмаковать изысканный напиток, либо прагматично нажраться и опу-петь. Если первый вариант вполне имеет право на жизнь (кто же откажет-ся хлопнуть пару ароматных рюмочек, лизнуть лимон и уйти в городской закат, щурясь, как Джеймс Бонд?), то второй, при всей его честности, явля-ется не чем иным, как распущенностью и мерзким дикарством; в его конте-ксте такие правильные вещи, как добрая закуска, вдумчивая беседа, песня на пределе душевной громкости, бодрый рейд за добавкой – не более чем помехи, тормозящие процесс. Веселье в контексте второго варианта начи-нается позже, когда норма уже выхлебана и мозг сморщился от спирта. Правда, непонятно, какое может быть веселье, если мозг сморщился от спирта, разве что физиологическое, как у свиньи: заорать, помочиться, сло-мать стул. Валера неоднократно наблюдал разгул подобного веселья, и вся-кий раз на сердце делалось душно и мнилось родное: жирные пельмени, шо-рох метели за окном, светлая бутылка, в которой влаги еще на треть…

Валера вспомнил, как давеча выносил водочную посуду и вдруг по-нял, что меньше всего на свете хочет возвращаться домой, в свежеубран-ную пустую квартиру. Куда угодно, хоть к черту в зубы, только не туда!

Убеждение крепло, набирало звонкую силу, и он парадоксальным обра-зом шагал быстрее, сжимая в карманах кулаки. Кленовый парк тихо нас-лаждался упадком. На проволочных ветвях болтались ржавые звезды. Безжалостный, холодный мир…

Валера остановился, зажмурился, вдохнул до предела.

Так нельзя. Куда я иду?

В плече ожил и забился точечный источник боли, как маячок. В унисон ухало запертое дыхание. Несколько дней назад, когда мир еще окрашивали лихорадочные цвета надежды, Валера вот так же, полной грудью, втягивал конопляный дым… Под веками заметались огоньки, повело голову. Надо подумать спокойно, не торопясь. Да и куда торопиться? Он потерял равно-весие, качнулся. Сейчас утихнет.

Рядом зафырчал мотор. По закрытым глазам махнули фары, и знакомый голос…

…хлопнувшей дверцы. Мотор оживился, убежал прочь. Валера перебрал ногами – икры затекли. Мысленный взор скользил вдоль дорожки со ско-ростью поспешного пешехода. Силуэты кленов корчилось от неизбежных при моделировании искажений. Он зачем-то играл в детскую игру: на про-гулке в уединенном месте, желательно в лесу, следует остановиться, зак-рыть глаза и дальше двигаться понарошку, не сходя с места, на лету изобре-тая пейзаж, повороты тропинки, иногда дождик, хутор или волнующую встречу – а потом проверять, сравнивать свой вариант с божьим, почти всегда в пользу первого. Сейчас, учитывая неполную трезвость и долгое от-сутствие практики, получалось весьма неплохо: слева за кустами уже мель-кали теплые светляки окон, некая расфокусированная пристань, куда он мог бы, в принципе, направиться, если бы не нудная необходимость конструировать сложный узор бытовых деталей.

Дорогу внезапно заступил человек – выломился из зарослей, как шаль-ная птица. Валера даже испугаться не успел, обошел впритирку, только взглядом зацепил: белые глаза, дула ноздрей, зубы веером. Глянцевые поте-ки на черной щеке. Галстук-клинок, костюм нараспашку. Что-то знакомое. Принц? Человек трупной походкой удалялся прочь, в мешанину теней: хрупкий, мерзкий. Так и хочется ему башку разбить.

А, бог с ним! Провались в болото этот мир, этот прелый ноябрь…

Не открывая глаз, Валера выронил липкий камень. Сделал наугад нес-колько шагов. Наступил в мягкое, остановился.

И сразу дохнуло теплом. И раздался мерный скрежет.

Перед ним в серой хмари лежал холмистый пустырь. Блестели в жухлой траве стальные прутья, замшево зеленел бетонный угол. Слева направо ти-хо отъезжал прогал, сквозь который виднелся знакомый кадр – ночной сквер с фонарями. Что-то лязгало за ближайшим бугром, куда Валера нес-пешно дрейфовал, хотя ноги не двигались. Да и глаза, если разобраться, ос-тавались закрыты. Из-за бугра выставился зверь – раскоряка-бегемотик, улыбающийся ротик, говнометик под хвостом, кожа лопнула крестом на массивной серой ляжке, обнажив металлические блестящие шатуны.

Валера понял, что зверь предназначен ему. Или он предназначен зверю. И еще он с необъяснимой грустью подумал, что прогал с ночным сквером и уютными фонарями уезжает от него навсегда. Сквозь прозрачные веки он видел, что стоит на краю замшелого диска, медленно вращающегося против часовой стрелки. Впереди в траве виднелась круговая щель граница с не-подвижной землей. Справа и слева, если повернуть голову до отказа, мож-но было заметить еще две фигуры – неподвижные и, судя по всему, челове-ческие, образующие вместе с Валерой вершины вписанного в диск равнос-тороннего треугольника. Детали их облика скрывал туман, лишь угадыва-лось, что правый человек – сутулый, с чем-то красным на голове – вроде бы двигал диск, отталкиваясь ногой, как самокатчик, а левый, одетый в кра-сивый костюм, травил из спины светло-зеленую паутинку, цепляясь за холм, под которым сидел зверь-бегемот.