На подоконнике валяется карточка модели. Под фотографией список с данными: рост, вес, размер. В графе «талия» написано «71», семерка ручкой исправлена на шестерку.
Салон роялей, я сижу и гримирую свои руки, потому что они у меня «такие музыкальные», костяшки пальцев от пудры и тона стали похожи на коленки слона. Хозяин магазина, весь тонкий, с длинными седыми волосами, опирается на перила второго этажа, обнимает дочку за плечо и на какой-то её неслышный вопрос отвечает:
— Это просто реклама, детка.
Мимо роялей он ходит как садовод в оранжерее, как директриса перед строем вышколенных барышень; я замечаю, что и он, и дочь одеты в чёрно-белое, держат спины очень ровно — как клавиши. Консультант в другом углу магазина играет посетителям что-то, но сбивается, в эту же секунду хозяин кривится, как от кислого.
Я выхожу на перерыв и думаю «надо успеть расслабиться». Но главное в том, что я теперь живу этим дурным мотоциклистом в гонках по вертикали. А если я перестаю гнать, я падаю, потому что по-другому не интересно. Из состояния гонки надо выводить так же, как снимать с иглы. Здравствуйте, меня зовут Оля, если всё пойдет как надо, скоро мне предстоит кастинг шестидесятилетних бабушек. Я не умираю от своей работы только потому, что она мне нравится и нет ничего другого, что интересовало бы меня сейчас больше неё. Правда друзья перестали спрашивать меня, чем именно я занимаюсь сейчас.
Совсем декабрь
Утренние съёмки в пафосном гольф-клубе, кругом вышколенный персонал, группе дают под аппаратуру и подготовку женскую раздевалку.
В углу среди свежих лилий гримируют модель, на длинных лавках костюмер раскладывает костюмы и бижутерию, тут же администратор организует питание. И теперь на лакированной лавочке лежат рядом кольца, ожерелья, жемчуг и вареные голубоватые яйца.
Костюмер попался опять с плохим характером. За полгода не видела ни одного милого или хотя бы сговорчивого костюмера. Они все язвительны, претенциозны, всегда спорят и всем недовольны. Например сегодняшний на любой телефонный звонок отвечает: «Ну и?!»
Сигарная комната клуба, на стене портрет дымящего Черчилля. На холсте какие-то разводы, они сильно заметны, мешают в кадре, осветитель в сторону:
— Вот, это все от табачного дыма. Смолы скапливаются и потом их не вывести. Кстати, всем теперь понятно, как табак действует на организм…
— Черчилля! — заканчивает кто-то радостно.
Фотограф со Стасом отсматривают кадры, в разговоре постоянно мелькает «это мы поправим на посте» (на постпродакшн, то есть последующая обработка материала, фотошоп).
— У неё нога поплыла…
— На посте сделаем.
— Смотри кресло лезет, мешает…
— Фотошоп.
— Гляди, блик плохой, давай переснимем.
— Замажем, оставь.
Фотограф не выдерживая:
— Дайте снять уже, я тоже хочу участвовать, ну!
Бильярдный стол, битый час выставляют модель, раскладывают по столу шары, находят самое эротичное положение кия, вдруг замечаю, что модель целится аккурат в чёрный шар. Так лучше смотрелось.
Фотограф — модели:
— Марина, смотри с удивлением! Нет, не так, ты не залетела, тебе что-то подарили!
У модели Жени все время заминаются брюки, костюмер вынуждена через раз подбегать и двусмысленно приседать перед ним на колени. Ассистент не ленится каждый раз громко смущать её:
— Та-ак, блондинку в кадр!
Поскольку клуб — гольф, повсюду мячики.
В туалетах в сосудах для мыла, в цветочных вазах, в икебанах, на картинах, на столах. Клюшки, меж тем, ни одной. Со Стасом:
— Слушай, там гольф-клуб, да? Значит, все девочки будут в юбочках?
— В гольфиках.
Никто из реквизиторов никогда не задаст тебе вопросов, что бы ты ни попросил. Молча всё дадут.
Абсолютно побелевший Глеб, вбегая в раздевалку:
— Немедленно дайте мне использованный чайный пакетик!
Открывают ведро, достают, протягивают. Возвращается, довольный:
— Я им там паркет поцарапал, вот, замазывал.
Члены клуба разглядывали процесс съёмки опасливо, их кашемировые свитера, кажется, слегка щетинились. Персонал не решался их просить уйти из кадра, и на «посте» приходилось стирать их наивные, осторожные оленьи лица, смотрящие в камеру так, будто бы в заповедник пришли браконьеры.
Вообще февраль
Мне все время кажется, что я живу какой-то женщиной, которую мне изначально назначили, как в кукольном театре руке актера дали куклу. Ты можешь внутри крутиться, как хочешь, но снаружи всегда будет Пьеро или линялый пудель, а даже если принцесса, то всегда в одном и том же платье. Обидно, что форма задана так уж безвозвратно. И даже во сне ты — это всегда ты, наряд принцессы может только портиться или наоборот — новеть, но его не снять. Я с большим интересом смотрю на людей, разглядывая в них эти руки, которые не виноваты в своих платьях.
На рабочих съёмках этот процесс превращается в настоящее дефиле в свете софитов, потому что модели и актёры — это те, у кого платье — хлеб.
Стас, наряженный в костюм гвардейца для массовки, глухо стучит по коридору сапожищами, оглядывает себя, тихо в пол:
— Как на утреннике…
Побледневшая костюмер, в разведённых от растерянности руках несёт лист с эскизом костюма:
— Стас, Оля, вы меня убьёте, но вы поставили в макет слишком маленькое фото, а вблизи…
— Ира?
— У королевы платье в огурцах.
— Ира!
Я сижу и соображаю:
— Королевское платье в огурцах, какой воспалённый мозг это мог родить…
— Я дурак, не рассмотрел.
— Королева в солёных огурцах как закуска…
— Оля! Турецкий огурец! Это такой узор.
Кстати, из двадцати мной опрошенных людей девятнадцать знали, какой он — турецкий огурец.
Вчера на кастинге главный герой, отчаянно работающий под Джонни Деппа, попросил меня:
— Предупредите меня перед нажатием кнопки, я втяну подбородок, я так больше похож.
— Вы умеете втягивать подбородок?
— Я научился.
Теперь он, просматривая по одному кадры:
— Толстый, нетолстый, толстый, нетолстый, нетолстый, нетолстый, нетолстый. Нормально, я доволен.
На съёмки главный герой, который умеет худеть подбородком, приходит небрежный, светлый и расслабленный, как будто он в замшевых мокасинах на босу ногу. Изящно курит, сквозь дым показывает в маленькой камере, вынутой из бархатного мешочка, снимки с какой-то съёмочной площадки, где он, как обычно, в камзолах и перьях:
— О, а это вы тут кто?
— Да говно полное.
Отрицательный, в смысле, персонаж, подлец.
Гример, актёр, фотограф, арт-директор — все над эскизом:
— Так, ну что мы тут делаем с мальчиком?
— Я вас очень прошу, сделайте, чтобы я не был жирной свиньей, — просит главный герой.
После серии кадров смотрит на результат:
— Ну пидорочка, конечно, дал пару раз…
Отрабатывает разные эмоции, в том числе улыбку, смех, счастье:
— Не, ребят, я сделаю, как скажете, но это будет солнечный пиздодуй.
По задаче ненависть, злоба, агрессия и нежный мальчик, чтоб не ржать, орёт в объектив «сука» и «мясо», настраивается в общем, как умеет, фоном в студии звучит радио.
— A-а, песня, зараза, про любовь, я начинаю отыгрывать, растекаюсь!
