– Я во всем полагаюсь на Господа Бога. Он сделает все, как Ему будет угодно.

Лицо епископа изобразило презрение.

– Значит, твои голоса вообще ничего не сказали тебе об этом?

Удар попал в цель. Девушку взяло за живое. Ах, эти попы думают, что ей ничего не известно! Что ее голоса не ободряют ее, не предрекают ей спасения! Так пусть же знают!

– Они сказали мне, чтобы я была бодрой и смелой. Они сказали мне, что я буду освобождена великой победой. За мои мучения они обещали мне большую награду...

Епископ переглянулся с ассистентом:

– И с тех пор, как они сказали тебе это, ты уверена, что будешь спасена и не попадешь в ад?

Вопрос был поставлен очень хитро и тонко. До сих пор разговор шел о спасении из тюрьмы. Епископ, используя запальчивость Жанны, незаметно подменил эту тему темой вечного спасения, спасения души. Согласно учению церкви, ни один человек не может знать, попадет ли его душа в рай или ад. Жанне следовало на подобный вопрос ответить так же осторожно, как раньше она ответила на вопрос о благодати. Но девушка была слишком утомлена, обессилена и раздражена. На какой-то момент она утратила ощущение опасности.

– Да, я верю в это так же твердо, как если бы уже была спасена.

Епископ снова посмотрел на ассистента. Его взор выражал торжество.

– Этими словами много сказано. Итак, ты полагаешь, что больше не можешь совершить смертного греха?

Жанна осеклась. Она поняла, что сказала лишнее.

– Об этом я ничего не знаю; я во всем полагаюсь на Бога.

Но было поздно. Слова были произнесены и записаны.

Кошон был более чем удовлетворен. Теперь он ясно видел, в каком направлении надо завершать следствие.

Перед подсудимой без обиняков был поставлен главный вопрос, который должен был решить судьбу процесса:

– Желаешь ли ты представить все свои речи и поступки определению нашей матери, святой церкви?

Жанна интуитивно догадалась о подвохе, скрытом в этих словах. Она постаралась увернуться от прямого ответа:

– Я готова во всем положиться на суд пославшего меня Царя Небесного.

Но вопрос был повторен.

Тогда она заявила, что не видит разницы между Богом и церковью.

Ей объяснили, что это заблуждение. Католические богословы различали «церковь торжествующую» и «церковь воинствующую». Первая из них была небесной, вторая – земной. Первая включала в свой состав Бога, ангелов и святых, вторая – папу, кардиналов, епископов и прочее духовенство. Торжествующая церковь ведала спасенными душами, воинствующая – боролась за их спасение. В данном случае, говоря о матери-церкви, судья как раз и имел в виду земную церковь, представленную настоящим высоким судом.

– Ты не хочешь подчиниться церкви воинствующей?

Жанна поняла существо вопроса. В узком смысле он означал: «Ты не хочешь подчиниться данному суду?» Но именно потому, что вопрос был поставлен шире, ответить на него было непросто.

Девушка попыталась еще раз увернуться:

– Я пришла к королю Франции от Бога, Девы Марии, святых и небесной всепобеждающей церкви. Этой церкви я подчиняюсь сама и на ее суд передаю все мои дела, прошедшие и будущие.

– А церкви воинствующей?

– Я ничего больше не могу добавить к тому, что сказала. Все было ясно. Судьи и инквизиция узнали то, что хотели знать. 17 марта следствие объявили законченным.

Теперь принялся за работу обвинитель Жан Эстиве. С помощью ассистентов он произвел хирургическую операцию над протоколами допросов Жанны. Все, что в какойлибо степени говорило в пользу девушки, было исключено. Остальное распределили по рубрикам, заострили, фразам придали нужную форму, добавили то, что, по мнению Эстиве, могло усугубить вину «колдуньи»... Сначала обвинительный акт состоял из семидесяти статей. И чего здесь только не было! Нелепица на нелепице, ложь на лжи. Натяжки и подтасовки выглядели настолько грубо, что, когда документ был зачитан Жанне, она без труда разоблачила его несоответствие тому, что говорилось на допросах.

Судьи забраковали труд мэтра Эстиве. Слишком уж явно все здесь было сфальсифицировано, слишком много вылезало мелочей, в которых тонуло главное, и слишком проступала на первый план политическая направленность процесса. Нет, надо было сделать все тоньше и убедительнее.

Парижский теолог Никола Миди, которому поручили эту задачу, справился с ней блестяще. Семьдесят статей были сведены к двенадцати, в которых осталось лишь самое существенное с точки зрения ортодоксальной веры. Мысль о том, чтобы осудить девушку преимущественно как колдунью, была отвергнута. Главный удар обвинительный акт наносил Жанне-еретичке.

Да, она хотела выглядеть набожной. Но ее вера в Бога оказалась извращенной и противной католической церкви. Больше того, ее вера отрицала, ниспровергала эту церковь.

Тем, что обвиняемая отказывалась снять мужской костюм и принять одежду, соответствующую ее полу, она тяжело ранила церковь, нарушая одно из важнейших ее предписаний.

Когда обвиняемая говорила, что она убеждена в спасении своей души, она отказывалась от всякой помощи со стороны духовенства. Действительно, зачем ей месса, исповедь, причастие, к чему ей все церковные обряды и таинства, к чему ей, наконец, сама церковь, если душа ее может соединиться с Богом, минуя эту церковь?

Когда обвиняемая заявляла, что она подчинится Богу, но не воинствующей, земной церкви, она отвергала не только данный трибунал, но и всю католическую церковь, со всеми ее учреждениями, с папой, епископами и священниками.

Все это означало, что обвиняемая впала в ересь, отошла от заповедей католической веры и поддалась дьявольскому соблазну. Те голоса и видения, которые она считала исходящими от Бога и ангелов, в действительности исходили от сатаны и его приспешников. Став орудием темных сил, исполняя волю «врага рода человеческого», обвиняемая вычеркнула себя из числа верных детей церкви и обрекла на уничтожение...

Обвинительный акт был послан на отзывы. Вскоре Кошон имел уже около сорока экспертных заключений, которые единодушно признали этот документ абсолютно правильным. Главный столп схоластической учености – Парижский университет – даже направил английскому королю специальное письмо, в котором просил «ускорить правосудие», ибо «промедление и оттяжка здесь очень опасны, а отменное наказание крайне необходимо для того, чтобы вернуть на путь истинного и святого учения народ, который сия женщина ввела в великий соблазн»...

«Добрые пастыри» буквально лезли из кожи вон, лишь бы угодить платившему им английскому правительству!

Но «образцовый процесс» еще далеко не был закончен. Теперь ему предстояло вступить в заключительную фазу.

Обвинительный акт составили по всем правилам искусства; но было абсолютно необходимо, чтобы подсудимая приняла его. Хитроумный план Винчестера мог дать ощутимый результат, лишь если бы девушка сама признала себя еретичкой. Заявив, что ее миссия вдохновлялась дьяволом, Жанна нанесла бы французской стороне тот жестокий моральный удар, который являлся конечной целью всей затеянной процедуры.

Между тем подсудимая отнюдь не думала соглашаться с обвинениями. Следовало опасаться, что даже перед лицом смерти она будет упорствовать. В этом случае сама церемония казни, вместо того чтобы стать поучительным уроком, могла принести страшный вред англичанам: в глазах зрителей Дева осталась бы мученицей за правду.

Чтобы избежать этого, надо было направить все силы на «увещевание» подсудимой, добиться, чтобы она отреклась от своих «грехов» и этим опорочила все победы французов, а также сам факт коронации Карла VII.

Выполнению этой задачи была посвящена вторая половина процесса, начавшаяся 27 марта.

Положение Жанны ухудшалось. Тюремщики становились всё более невыносимыми. «Святые отцы», приходившие ежедневно в целях «увещевания», доводили до обмороков.