И пусть говорят. Пусть пишут. Это даже хорошо.

Важно лишь, как будут говорить и писать.

Раз уж всему свету известно, что победы одержаны благодаря Деве, значит, нужно изо всей мочи доказывать, что Дева действительно послана Богом, ибо Бог благоволит к Франции.

Все исходит из мудрости Божьей, ибо Господь избрал Деву исполнительницей своей воли. И поэтому во всех ее действиях проявляется лишь божественная эманация, божественная благодать.

Все дело в чуде. А чудо совершено Богом.

Значит, голытьба, мужики, горожане – все должны пасть ниц перед Богом и его волеизъявительницей – святой матерью церковью.

Это неизбежно отвлечет от опасных мудрствований, смирит и успокоит.

И еще одно.

Раз все зло в союзе Девы с чернью, с той средой, из которой она вышла, значит, необходимо этот союз нарушить, значит, ее нужно во что бы то ни стало из этой среды извлечь.

Господь благоволит к Франции.

К Франции – но какой?

Конечно, благородной, дворянской.

Это все должны чувствовать и понимать.

А для этого Божью посланницу, неграмотную крестьянку Жанну, нужно возвысить, облагородить, довести до уровня той среды, ради которой Господь Бог посылает победы.

Разумеется, достойные сеньоры никогда не примут мужичку в свой круг. Конечно, среди дворянства она останется белой вороной. Но так и должно быть. Важно лишь, что подобная мера раз и навсегда оторвет «святую» от людей, опасных для спокойствия государства.

Двор и церковь обладали достаточными средствами для реализации этого плана. К их услугам были королевская канцелярия и многочисленная духовная братия. Попы и монахи, странствующие проповедники, компиляторы старых хроник и сказители, питавшиеся от щедрот клира, – все они были верными слугами и старательными исполнителями.

И вот, как по мановению волшебного жезла, рассказы о подвигах Жанны стали обрастать невероятными, чудесными подробностями. Оказалось, что об орлеанской эпопее, о спасении Франции Девой пророчествовали в далеком прошлом. Старинный хронист Бэда, волшебник Мерлин и множество других авторитетов уже несколько веков назад якобы все определили и предсказали!..

Всевозможные фальшивки, устные и письменные, грубые и сфабрикованные со знанием дела, наводнили Францию.

Взялись за перья и прославленные столпы схоластической «науки». Эмбренский архиепископ, монсеньор Жак Желю, еще недавно сомневавшийся в Деве, и знаменитый парижский богослов Жан Жерсон, поддерживавший арманьяков, составили обстоятельные ученые трактаты в духе, навеянном пожеланиями двора.

Эти и многие другие «труды», вне зависимости от их объема, авторитетности и формы, были пронизаны одной и той же идеей. Они устанавливали, что ни народ, ни солдаты, ни Дева не были повинны в чудесных победах. Все это было исключительно делом рук Божьих.

Одновременно Жанной занялись и по другой линии.

Для того чтобы оторвать девушку от простонародья и внешне поднять до уровня знати, было необходимо наделить ее определенными атрибутами, отвечающими ее новому положению.

Теперь Жанна имела свой постоянный штат, несколько комплектов вооружения и конюшню. Ее одевали придворные портные.

Вскоре после орлеанской победы король присвоил Жанне герб, что означало возведение в личное дворянство. Герб носил символический характер. На щите был изображен меч с пятью крестами, сопровождаемый двумя цветками лилии и поддерживающий корону. Всякому, кто смотрел на эту эмблему, становилось ясно, что обладательница ее является опорой трона: мечом Карла Мартелла она укрепляла власть Карла Валуа!

Жанна с удовольствием пользовалась услугами придворных мастеров. Она сама выбирала материи и покрой костюма – девушка любила изящное и красивое. Что же касается герба, то, ко всеобщему изумлению, Жанна от него отказалась. Ей были слишком дороги ее старые эмблемы, изображенные на знамени. Это знамя стало известным всему народу, с ним она одерживала победы и с ним не хотела расставаться. Личное же дворянство ее не трогало.

С этим пришлось пока примириться. Новый герб взяли для себя братья Жанны, а вопрос об анноблировании был отложен.[12]

Главное все же было сделано.

И теперь его высокопреосвященство мог испытывать чувство полного удовлетворения.

Да, он претерпел много тяжелых минут, многое был вынужден передумать и переоценить, но в конечном итоге оказался прав, не ступив на путь, предложенный де Тремуйлем! При правильном подходе девчонка окупит все причиненные ею беспокойства и принесет политический барыш. И не только политический...

Досужие наблюдатели, видевшие в эти дни юного царедворца в нарядном костюме и с уверенными манерами, могли о многом задуматься.

Какой сказочный взлет! Почти невероятный!

Даже самый богатый буржуа не смел и мечтать о том, чтобы занять подобное место при особе монарха. Для податных столь блестящий путь был заказан. А эта бедная крестьянка, вчера еще пасшая коров на далекой окраине, – подумать только, как она вознеслась сегодня!

Воистину пути Господни неисповедимы!

Как счастлива она, должно быть!

Никогда еще не складывалось более ошибочного предположения.

Девушка была глубоко несчастной. Именно теперь к ней впервые начали приходить мысли о смерти, к ней, семнадцатилетней, полной сил и здоровья!

Свет часто мерк перед ее глазами. Сумрачные тени обволакивали рассудок. И мрачные предчувствия появлялись именно в те часы, когда внешне все обстояло более чем благополучно.

Среди тяжелых и полных лишений лагерных будней, в час штурма или кровопролитной атаки, раненая или безмерно уставшая, Жанна никогда не впадала в уныние. Напротив, она умела воодушевить и подбодрить каждого. Бесстрашие девушки, презрение к опасности и непоколебимая вера в удачу были главным ее оружием, источником силы, которой она подчиняла сердца и волю товарищей по борьбе.

Но как только она попадала в общество знатных капитанов или ко двору, в обстановку суетной праздности, в сферу действия светской и духовной знати, положение резко менялось.

Жанна чувствовала себя покинутой и бесконечно одинокой маленькой девочкой, заплутавшейся в густом и темном лесу. Все было чужим, неприятным, колючим. Она видела здесь чванливость и лицемерие, оспаривающие первенство друг у друга. Она понимала, что ее презирают и ненавидят, что ей завидуют и желают всяческого зла.

Девушку не могли обмануть признаки показного внимания и вежливые поклоны, так же как придворных не обманывал ее дорогой и изящный костюм.

Как часто надменные вельможи обращались к ней с ехидными вопросами, рассчитанными на то, чтобы высмеять и ославить! Как часто лукавые служители церкви упрекали ее в самонадеянности и гордыне, в идолопоклонстве, к которому она якобы приучала боготворивший ее народ! Все они приставали, чтобы Жанна явила «чудо», как будто было мало чудесной победы при Орлеане! Все они лезли в ее душу, требуя, чтобы она познакомила их со своими святыми, как будто эти стяжатели и развратники могли понять ее светлые чувства и помыслы!

При этом – девушка не сомневалась – многие по-прежнему считали ее еретичкой и колдуньей.

Нет, они не могли простить ей ни ее происхождения, ни ее славы! Они были ненавидящими и ненавистными. Ей было душно с ними.

Правда, внешне Жанна старалась ничем себя не выдать. Она всегда держалась просто и непринужденно, с уверенностью высказывала свои мысли, не проявляла и тени робости.

Это было необходимо. Этого требовала ее миссия.

И для полного завершения этой миссии надлежало привести дофина Карла в Реймс и сделать его законным монархом.

Коронация закрепит победу. Почва уйдет из-под ног захватчиков.

А потом?..

Потом... Если бы она могла ответить на этот вопрос! Если бы она знала!..

Тени сгущались. Будущее молчало.

Ясно было одно: ближайшая дорога ведет в Реймс, и свернуть с этой дороги она не может.