После обеда я отправился в городок Лейк-Плэсид и попросил Дэйва Содена, в то время местного прокурора, а ныне верховного судью округа Эссекс, разрешения воспользоваться его личной библиотекой юридической литературы. Я изучил все материалы, имеющие отношение к случаям шпионажа, и с удивлением обнаружил, что после печально известного суда над «атомными» шпионами Розенбергами конгресс США внес поправку в кодекс, согласно которой даже в мирное время «шпионаж в пользу иностранной державы» стал считаться преступлением, караемым смертной казнью.

Мне стало ясно, что у полковника Абеля возникли крупные, хотя, вероятно, и последние в его жизни неприятности.

Мы с Мэри тихо поужинали вдвоем, а уже в девять часов вечера я занял место в купе старого экспресса «Норт кантри», направлявшегося в Нью-Йорк. В ночь на понедельник поезд оказался почти пуст, и я долго сидел один в вагоне-ресторане за стаканом виски. Какое-то время пытался читать, но мысли мои неуклонно возвращались к тому, что могло стать увлекательнейшей юридической задачей, пусть она не сулила ни популярности, ни особой надежды на успех. И поезд как раз подходил к Ютике, когда около часа ночи я решил взять на себя обязанности адвоката полковника Абеля.

Вторник, 20 августа

В то утро у меня состоялась назначенная накануне встреча с федеральным судьей Бруклина Абруццо. Хотя он занимал свой пост на протяжении многих лет, прежде я с ним знаком не был.

Я сразу же изложил ему все причины, которые могли помешать назначению: принадлежность к Римско-католической церкви, прошлое в УСС и должность командира местного отделения «Американского легиона»[4]. Он отмел все мнимые, с его точки зрения, препятствия и даже, наоборот, посчитал эти мои качества только полезными для будущей работы.

Я также упомянул на всякий случай о своем участии в качестве адвоката одной страховой компании, которая в ходе слушаний в окружном суде Манхэттена (южный округ Нью-Йорка) отказалась выплатить страховку по полису, предъявленному правительством Польши. Чиновники этой страны претендовали на то, что выступают представителями своего гражданина, ставшего наследником недавно умершего американского священника польского происхождения. Мы отказали в выплате на том основании, что Польша являлась полицейским государством, находившимся под военным контролем Советской России. Следовательно, утверждали мы, есть все основания опасаться, что страховка будет передана не упомянутому гражданину, а окажется присвоена государственными органами. Суд постановил положить средства на счет в США до того момента, когда Польша станет действительно свободной и демократической державой.

Судья Абруццо не посчитал важным и это, поскольку я всего лишь выполнял свой юридический долг и поступил согласно духу и букве закона. Затем он передал мне копию обвинительного заключения и с соблюдением всех формальностей провозгласил, что назначает меня адвокатом по данному делу. Понимая невозможность возражений, я негромко подтвердил свое согласие с назначением.

Подсудимый, сообщил мне судья, воспринимается нашим правительством как самый важный и опасный советский шпион, когда-либо захваченный на территории Соединенных Штатов.

Он также высказал уверенность, что процесс будет иметь широчайший международный резонанс, и именно по этой причине, как посчитал он, около двадцати адвокатов звонили ему или приезжали лично в попытке получить назначение.

– Я же, однако, – сухо подытожил судья Абруццо, – отверг их притязания, либо не удовлетворенный их профессиональными качествами, либо настороженный мотивами, которыми они руководствовались.

По сведениям Абруццо, на момент ареста Абель располагал средствами в размере 22 886 долларов и 22 центов наличными и на банковских счетах. А потому, хотя я был вправе сам обсудить с новым клиентом размер своего вознаграждения, суд одобрит гонорар в размере не менее десяти тысяч долларов плюс накладные расходы, связанные с ведением дела. Я отвечал, что готов получить любое вознаграждение, но уже принял решение передать его затем на нужды благотворительной организации. Это ваше личное дело, заметил судья, так и не сумев скрыть своего удивления.

В 14.30 я должен был встретиться с представителями прессы. Они до отказа заполнили мой офис в центре Манхэттена. Открывая пресс-конференцию, я заявил, что согласился принять назначение, потому что увидел в нем способ послужить интересам общества. Кроме того, я подчеркнул важность для имиджа нации справедливого суда над Абелем и попросил репортеров четко понимать различие между предателями – гражданами Америки и иностранными шпионами, которые выполняют задания своих правительств.

– Необходимо ясно понимать разницу между подсудимым и такими личностями, как Розенберги и Элджер Хисс[5], – сказал я. – Даже если выдвинутые государством обвинения справедливы, это означает, что мы имеем дело не с американцем, предавшим родину, а с гражданином России, обладающим лишь относительным статусом военного, который служил своей стране, выполняя невероятно рискованную миссию. Как американцу мне остается только надеяться, что правительство США тоже внедрило подобных ему людей с такими же заданиями во многих странах мира.

– По самой своей сути, – продолжал я, – работа секретного агента всегда опасна и неблагодарна, поскольку он изначально знает, что в случае провала правительство его страны немедленно откажется от признания его своим подданным. А между тем вспомните хотя бы, сколько памятников тому же Натану Хейлу установлено в самих Соединенных Штатах!

Кто-то спросил:

– Каковы ваши ощущения? Вы довольны назначением?

Я с минуту подумал, а потом прямо ответил:

– Не сказал бы, что оно доставило мне радость, нет. Но я высоко ценю уважение к себе со стороны ассоциации адвокатов, которое подразумевает избрание коллегами моей кандидатуры.

Отвечая на этот вопрос, я не мог не вспомнить слова судьи Верховного суда Нью-Йорка Майлса Макдоналда, который позвонил мне чуть раньше в тот день, чтобы пожелать удачи:

– Надеюсь, ты отдаешь себе отчет в том, что тебе предстоит? С тех пор как в 1774 году Джон Адамс защищал британских солдат, обвиненных в массовых убийствах мирных жителей в Бостоне, ни один адвокат не имел менее популярного в народе клиента.

Когда поздно вечером я вернулся домой, моя восьмилетняя дочь Мэри Эллен (она, вероятно, слушала передачи по радио) оставила на моем письменном столе карандашный рисунок. На нем был изображен черноволосый узкоглазый каторжник в полосатой робе с ядром, прикованным цепью к ноге. Название гласило: «Русский шпион в тюрьме». А сбоку печатными буквами дочь приписала: «Джим Донован работает на него».

Среда, 21 августа

Мне предстояла первая встреча с моим новым клиентом, полковником Рудольфом Ивановичем Абелем. Когда в 11.00 я добрался до похожего на крепость здания федерального суда в Бруклине, там бурлила активность. Как всегда, в день начала процедур по особенно значимому судебному процессу воздух был словно насыщен электричеством. Рядовые работники суда, лифтеры и даже слепой продавец газет в вестибюле – все ощущали его, проникались им. Газетчики, радиорепортеры с магнитофонами, телевизионные камеры и осветительное оборудование встречались на каждом шагу.

– Полковник Абель согласится, чтобы вы его защищали? Мы сможем снять вас вместе? Вы сделаете совместное заявление?

Меня представили полковнику Абелю в камере для подсудимых, мы быстро обменялись рукопожатиями, а потом прошли несколькими коридорами мимо нацеленных на нас телеобъективов в небольшую комнату временного содержания, которую по моей просьбе выделила для первого знакомства Служба федеральных маршалов[6]. Целая группа сотрудников службы провела нас туда и закрыла дверь, после чего взяла на себя функции наружной охраны. Совершенно внезапно мы оказались наедине, стоя лицом к лицу, разделенные столом.