– А на что он мне сдался? – Старик неуверенно потыкал своим кривым заскорузлым пальцем мешок. – Живой, кажись?

– Ясно, живые! – отрезал Калмык. – И нечего лапать, раз самогонки нет!

– Как нет? – изумился старик. – Навалом! Куда ж я без родимой? Даже огород обиходить сил уже нема. За все приходится платить нонче. Деньжонок-то нет, да и не шибко мужики их и берут! Первачок-то пшеничный залучше всего!

– Чего ж ты, мухомор, голову мне морочишь?! – окрысился Калмык. – В маразме плаваешь? Короче – берешь поросят или без надобности?

– Так это порося? – оживился хозяин дома, с удивительным проворством развязывая мешок. – Здоровенькие, кажись. Бартера твоего не надо, а порося беру! Сколько просишь за пару?

– Не прошу, милейший, а требую! – сразу внес полную ясность Калмык, отлично знавший, как надо вести торг с такими вот простоватыми с виду, но ухватистыми и прижимистыми деревенскими дедами. – За пару таких жирненьких, сочных поросят отстегивай три литра!

– Дак они же небось краденые! – проявил недюжинную смекалку старикан, хитро поблескивая своими застекленными бесцветными глазками.

Поразмыслив, подергал зачем-то поросят за уши и твердо добавил:

– Больше двух не дам! Поощрять воровство колхозного имущества не в моих крестьянских понятиях!

– Значит, «по понятиям» живешь? – насмешливо ощерил свои стальные зубы Калмык. – Братья мы, выходит! Давай, по-родственному, три и не жмись, как шлюха на сватанье!

Хозяин часто заморгал, с явным трудом усваивая сказанное, но так и не нашел в своей седой голове достойного ответа.

– Два с половиной – распоследнее слово! – гордо выпятив впалую худосочную грудь, неуверенно промямлил старикашка.

– Шут с тобой, барыга, по рукам! – согласился Калмык, вдруг вспомнив, что его дожидается, быстро остывая, зажаренная свининка. Да и братва, наверно, уже костерит его почем свет за медлительность.

Старик, суетливо шаркая ревматичными ногами, скрылся за печкой, плотно задернув за собою ситцевую занавеску.

«Страхуется, падла!» – ухмыльнулся Калмык, с удовольствием ощутив себя опасным и сильным, как в прежние времена на воле.

Мысль, что боится его всего лишь какой-то полудохлый Божий одуванчик, он и рассматривать не стал. Как ненужно-вредную и нагло ущемляющую его самолюбие.

Вскоре хозяин появился, бережно неся в руках двухлитровую стеклянную банку с прозрачной, но подозрительно отдающей в голубизну жидкостью. Под мышкой у него была зажата старая алюминиевая фляжка армейского образца.

– Вот, мил человек, как порешили. Токмо зараз договоримся – емкости обратно возвернешь. Тогда и сумку тебе отдам.

– Коли опохмелиться децал нальешь, то верняк тару в целости получишь! – ухмыльнулся Калмык, принимая алкогольную плату за колхозных поросят.

– Налью, куды ж деться, – вздохнул старик. – Ежели еще где-нито порося найдешь – дорогу знаешь...

– Заметано, хозяин! Наладим наш взаимовыгодный бартер, не сомневайся! – Калмык заспешил к выходу, ощущая жаркое, приятное томление от близости спиртного. Пусть и ядовито-сивушного оттенка.

Дворовая сучка на этот раз не стала геройствовать. Лишь порычала для понта из своей дощатой конуры, боязливо кося на Калмыка голодные, тоскующие глаза.

Крышку к банке прижимистый старикашка не дал, и идти приходилось медленно-осторожно, чтоб случайно не расплескать драгоценную влагу и до капли сохранить ее для трех страстно жаждущих желудков.

Ягода с Максом, единодушно решив, что ждать и догонять – самое паскудное дело, уже вовсю лакомились мясцом, слизывая с пальцев стекавший по ним теплый густой жир.

Если бы Калмык еще немного задержался, то велика вероятность, что и его доля свинины благополучно исчезла бы в азартно жующих ртах приятелей. Кстати, это и не жадность вовсе. Просто таков непреложный лагерный принцип: кто не успел – тот опоздал.

Но, увидав Калмыка с замечательной ношей, Ягода с Максом сразу перестали двигать жерновами-челюстями, приветствуя дружка невнятным радостным мычанием.

– Оглоеды! – засмеялся Калмык, заранее догадывавшийся, что застанет именно такую картину. – Мой кусман еще цел? Ништяк!

Принесенную банку уважительно установили на пеньке и мигом расселись вокруг, всеми фибрами предвкушая питейное удовольствие. У Калмыка имелся в наличии раздвижной пластмассовый стаканчик – его и пустили по кругу.

С непривычки к жирному Макс и Ягода давно насытились, но уже после нескольких глотков шестидесятиградусной сивухи снова обрели аппетит, переключившись на лагерную селедку.

– Эй! Мне-то хоть одну рыбку оставьте! – очень вовремя напомнил Калмык, все еще смакуя, справлявшийся со свиной ляжкой.

– А я целую бочку рыбы и дюжину свинок сменял бы сейчас на один соленый огурец. Пупырчатый! – сыто откинувшись на траву, поделился с братвой личными мечтаниями Макс.

– Козел потому что! – хохотнул, чавкая, Калмык.

– Это как понимать?! – набычился Макс, сразу потеряв счастливое ощущение полного единения со всем окружающим миром. Только что таким прекрасным и добрым.

– А так! Лишь козлы мясо на овощи готовы сменять!

– Отвечаешь за базар?! – взвился Макс, вскакивая на нетвердые ноги – чуть не грохнулся сгоряча всей своей тяжестью на ополовиненную банку с самогоном.

– Ша! Кончай базлать! – вмешался Ягода, никогда не любивший пьяных потасовок. Впрочем, как и пьяных лобызаний с ежеминутными заверениями в совершеннейшем искреннем уважении собутыльника.

– А чего он ко мне вяжется?! – совсем по-детски шмыгнув носом, пожаловался Макс, под взглядом свинцовых глаз Ягоды мигом растеряв всю свою агрессивность.

– Он шутит просто. В натуре, – терпеливо пояснил Ягода, выуживая из кармана телаги пачку «Примы». – Закуривай, мальчики, на халяву! И давайте выпьем за тех бедолаг, что сейчас на тюремном режиме чалятся! Они о травке-муравке лишь мечтают и во сне видят. Не говоря уж о спиртном!

– За братву! – сразу посерьезнев, поднял стаканчик Калмык, уставив осоловелый взгляд куда-то в небо.

– За «крытников»! – получив от приятеля полный стакан, сказал Ягода и неторопливо выпил.

– За черную масть! – рявкнул в свою очередь Макс так свирепо, что можно было подумать, будто он матерый рецидивист-«тяжеловес», а не банальный глупый «баклан».

Они лежали на траве и лениво курили, подставив лица теплому полуденному солнцу.

Весна догуливала последние беззаботные денечки. Очень скоро лето, подмяв ее под себя, страстно-жаркими ласками своими растерзает и заглотит красотку-весну, как самка-скорпион партнера после любовного соития.

– Свинарник давненько не чистили, – проявил вдруг неожиданную трудовую сознательность Макс. – Скоро дерьмо из окошек потечет!

– Верно! – поддержал инициативу Ягода. – Наведи-ка марафет. Лопата за дверью.

– А почему опять я? – недовольно скривил губы Макс, видно, не ожидавший такого неприятного поворота. – Я и в прошлый, и в позапрошлый раз дерьмо разгребал!

– Вот я и говорю: опыт у тебя уже весьма богатый накопился, так что можно смело поручить столь ответственное и важное дело, – усмехнулся Ягода, выплюнув окурок в полузатухший костер.

– Ты у нас знатный ассенизатор-профессионал! – поддакнул Калмык, пьяно ухмыляясь. – Специалист по говну! Непревзойденный!

– Ладно, мужики! Сделаем по справедливости, – поспешил вмешаться Ягода, предотвращая вспышку негодования новоявленного специалиста. – Потянем спички. У кого окажется длинная – тому и лопату в руки. Банкуй, Калмык!

Очень неплохо зная последнего, Ягода не сомневался в исходе жеребьевки. Так оно и вышло – длинная спичка оказалась у Макса, которому Калмык первому протянул свой волосатый кулак с торчащими между пальцами спичечными головками.

– А ну, покажь остальные! – вдруг заартачился обычно смирный и легкосговорчивый Макс.

– Пожалуйста! – осклабился Калмык и, как заправский фокусник, быстро взмахнув рукой, раскрыл ладонь. Две оставшиеся спички были короткими.

– Ты только сейчас их сломал и выбросил! – нахально обвинил в нечестности «банкомета» проигравший.