– Я тоже пойду, – заявил я, глянув на часы. – Все уроки уже давно закончились.

– Ну, бывай, Джонни! Вечерами мы почти всегда здесь, – панибратски хлопнув меня по плечу, сказал Артист. – Забегай!

– Ол райт!

Я подхватил с земли ранец и направился к выходу из парка. Братья успели значительно меня опередить, и теперь их темные фигуры мелькали между деревьями далеко впереди.

Сзади доносились аккорды гитары и приятный баритон Жоры:

Когда я жил в Одессе,

Носил я брюки клеш,

Соломенную шляпу,

В кармане – финский нож...

Я скоро шагал по широкой гравийной дорожке. Приятно похрустывало под ногами, вечерний ветер, молодчага, освежал разгоряченное лицо.

Кусты с угрожающим треском раздвинулись, и на дорожку вышли двое.

«Братья! Меня караулили!» – пронеслось в голове.

Я сделал шаг назад, ожидая нападения.

– Зря ты это, – наблюдая оборонные приготовления, хмуро буркнул старший Бобров. – Побазарить просто надо.

– Говори! – на всякий случай не сходя с места, разрешил я. От них вполне можно было ожидать какого-нибудь подлого приема, каким угостил меня старший Бобров во время драки.

– Как тебе Артист показался? – совсем неожиданно спросил Бобер.

– Нормальный пацан, – я не скрывал удивления.

– Даю бесплатный совет, – продолжал старший, – не связывайся с их кодлой. Особенно с Артистом! Свяжешься – после не развяжешься. Ржавые они...

– А чего ж вы, мальчики, с ними? – я проницательно усмехнулся, но понять, что задумали братья, так и не смог.

Старший брат вопросительно взглянул на младшего. Тот молча кивнул.

– Законный вопрос! Но мы больше сюда ни ногой. Коли встретишь Артиста, так ему и передай! – сказал старший. – Ну, нам и на самом деле пора. По-моему, ты неплохой пацан. Сам решай.

Кусты акации сомкнулись за братьями. Когда их торопливые шаги стихли совсем, я пошел дальше, стараясь держаться середины дорожки, чтобы не подвергнуться неожиданному нападению. По пути пытался уяснить потайной смысл подозрительно-странного предупреждения недавних врагов.

«По ходу, темные лошадки эта компания Жоры, – пришел к выводу. – Но с такими куда интереснее, чем с пай-мальчиками и трусливыми рохлями вроде Бобров!»

Я жил рядом с городским парком, всего в трех кварталах. Поднявшись на второй этаж, позвонил в электроколокольчик.

Открыла мама. Мы жили вдвоем. Папашу я помнил смутно, в основном по фотографиям в старом семейном альбоме. Он давно был женат на другой женщине.

Я удивлялся, отчего мама не вышла замуж вторично. Но однажды, еще в детстве, когда прямо спросил ее об этом, мама усадила меня к себе на колени и грустно спросила:

– Женик, нам разве плохо вдвоем?

– Нет. Но...

– Что и требовалось доказать, – она облегченно вздохнула. – Нам обоим хорошо. И никто нам больше не нужен! Согласен, мой маленький? – Мама улыбнулась сквозь слезы и нежными, теплыми руками привлекла меня к своей мягкой груди... – Все пятерки в ранце поместились? – спросила мама по давно заведенной традиции.

– В основном. Оставшиеся рассовал по карманам, – я привычно поддержал игру, чтобы сделать маме приятно.

– Быстро марш в ванную комнату руки мыть. Ужин почти уже совсем простыл!

Наскоро проглотив омлет с «Докторской» колбасой и запив стаканом кефира, я уединился в своей комнате. Врубил магнитофон и плюхнулся в кресло.

Полуприкрыв глаза, наслаждался любимой подпольной кассетой под названием «Хулиганы». Эти песни были не из повседневной скучно-плебейской жизни-прозябания, а из другой – малоизвестной, запретной и потому притягательной. Они чуть-чуть приоткрывали щелку в эту романтично-рискованную жизнь и из-за этого так мне нравились.

Заунывно-бодрячески звучала семиструнная гитара, и юный, но сипловато-хриплый голос пел, срываясь на нервно-надрывную тональность:

Здравствуй, мама, разве не узнала

Своего любимого сынка?

Юношей меня ты провожала,

А теперь встречаешь старика...

В комнату, постучавшись, заглянула мама.

– Тебе все еще не надоели эти пропитые голоса?

– К крику моды надо прислушиваться. Даже если он с хрипотцой... И потом, это народный фольклор, – ответил я, не открывая глаз, чтобы мамуля не засекла, что я натурально «поплыл» от недавнего возлияния.

– Будь по-твоему. Но все-таки убавь громкость этого фольклора, – попросила мама и плотно прикрыла за собой дверь.

...Так наливай, мамаша, больше водки!

Боль в груди я водкою залью!

Позабуду лагерные муки

И для сердца что-нибудь спою...

Таранным ударом ноги я распахнул высокую тяжелую дверь, которая крокодильски-злобно клацнула за моей спиной, и оказался на улице.

Оглянувшись, отвесил шутливо-издевательский прощальный поклон общеобразовательной школе, над входом которой какой-то циник огромными красными буквами вывел нитрокраской: «Оставь надежду, всяк сюда входящий!»

Насвистывая «Миллион алых роз», направился домой. В голове на разные лады победно звучало долгожданное слово: каникулы? каникулы... каникулы!!!

Ранец, казавшийся во время школьной учебы пудовым, сейчас вдруг невероятно полегчал.

Красные полированные бока трамваев отсвечивали на солнце, радостно ожидая свою летнюю недогрузку в связи с тем, что большинство горожан отправятся в отпуска. И практически исчезнет час «пик», когда бедным трамваям приходилось вмещать в себя вдвое больше пассажиров, чем предусмотрено нормой.

Придя домой, я первым делом закинул ранец подальше в шкаф, переоделся в джинсовый костюм и выскочил во двор.

«Здесь мне делать нечего!» – сделал я вывод, увидя, что, кроме малышни в песочнице, сопящих от усердия над сооружением чего-то понятного только им, во дворе никого нет.

У кинотеатра «Октябрь» терпеливо томилась очередь. Показывали новый американский боевик. Мне нравились подобные фильмы. В них главным бессменным героем обычно был крутой парень с вечным «кольтом» у бедра, всегда готовый постоять за себя, находчивый и неунывающий даже тогда, когда жестокая судьба гладит его против шерсти.

Вдруг кто-то тронул меня за плечо.

– Есть лишний билетик. Рубль – и он твой! – услышал я знакомый голос.

Оглянувшись, увидел Дантиста. Тот удивленно сморгнул и неестественно захихикал.

– Здорово, Джонни! Что поделываешь?

– Я-то ничего. Дневной моцион. А ты что, в фарцовщики заделался? Или у тебя хобби такое? – поинтересовался я, насмешливо прищурившись.

– Да нет, браток, что ты! Это я так... – почему-то понизив голос почти до шепота, ответил Дантист – Погоди чуток, я мигом!

Он юркнул в очередь. Уже через несколько минут вернулся. На его бордовой, потной физиономии с раскосыми глазами было написано явное замешательство.

– Ты не бери в голову, Джонни! Это я так... – повторил он. – Понимаешь, кореш, у младшей сестренки день рождения завтра. Край подарок надо. – Он словно оправдывался.

– Лады! Все ол райт. Каждый зарабатывает, как умеет. Диалектика.

– Только не говори, будь человеком, Артисту... вот, возьми, – Дантист сунул мне в руку тяжеловесный медный кастет. – Дарю на память!

Я, не очень понимая эту неожиданную щедрость, взвесил подарок в руке.

– Не беспокойся. У меня еще есть. Высший класс! С шипами! – прибавил Дантист, явно опасаясь, что я откажусь.

– Ладушки! Коли тебе не жаль...

– Все путем! – облегченно вздохнул Дантист. – Куда двинем? В парк?

– Айда.

У скамейки, где произошло наше боевое знакомство, подстелив под себя пиджак, сидел Артист. Перед ним в правильном порядке были разложены игральные карты. Он на них раскладывал пасьянс со скуки. Слева от него лежала гитара, справа бутылка вина «Бычья кровь».