Словно подтверждая мои мрачные опасения, Гоша шевельнулся в кресле и открыл затуманенные глаза. Зрачки уже подернула прозрачная пленка – это визитная карточка с того света, но взгляд пока что оставался вполне осмысленным.

– Монах, спрячь Машеньку! – прохрипел Шепот, цепляясь окровавленными пальцами за мою левую руку и безуспешно пытаясь выпрямиться.

– Не шевелись, брат, и не переживай! Тебе это сейчас вредно! – Я высвободил запачканную ладонь из его ледяных клещей и добавил совершенно искренне: – С дочерью твоей все будет в порядке! Обещаю!

Должно быть, тревога о судьбе дочери была той единственной ниточкой, что удерживала Гошу на этом грешном свете. Успокоенный моими словами, он слабо благодарно улыбнулся и закатил глаза. В уголках губ лагерного приятеля появились обильные капельки крови – видно, у него были пробиты легкие. Так и отдал концы Шепот, улыбаясь. Красивая смерть, ничего не скажешь. Я даже позавидовал слегка где-то в глубинах души.

– Вы же опасно ранены! – услышал я обеспокоенный возглас за спиной.

Оглянувшись, увидел круглые глаза Юрия Николаевича, явно удивлявшегося моей невероятной живучести. Он, святая простота, даже руки вперед протянул, желая, по ходу, подхватить меня, когда я начну падать.

– Пустяки. На мне хороший бронежилет, как всегда. Ударило довольно сильно, но, чувствую, ранение не проникающее.

– Пуля, Евгений, предназначалась мне! – убежденно заявил бледный госдеятель. – А ты, дружище, меня заслонил, жизнь спас!

Из врожденной скромности я не стал с ним спорить, лишь обронил:

– Это вышло совершенно случайно, Юра. Не бери в голову.

– Как бы там ни было, а я твой должник по гроб жизни! – уже полностью обретя свой обычный самоуверенно-командный тон, сказал мой новый вельможный друг. – Обращайся в любое время суток! Я добро не забываю!

– Ладушки! – легко согласился я. – Буду иметь в виду, Юрий Николаевич!

– Никаких больше отчеств! Для тебя с сегодняшнего дня я просто Юра!

Этим нервным реверансам, боюсь, не было бы конца, но тут очень вовремя нарисовались телохранители. При своих «шестерках» Юрий Николаевич поспешил напялить на физиономию непроницаемо-высокомерное выражение.

– Оба террориста убиты наповал сотрудником милиции, случайно оказавшимся поблизости, – доложил шефу тот, что был с рацией. – Он остался охранять место происшествия до приезда своих коллег. «Скорая помощь» тоже уже выехала.

«Ну что ж, все пока катит в елочку. По плану то бишь. Я закурил «родопину», облокотился на мягкие велюровые перила барьера, любуясь сверху на тихую панику, царившую в партере. Часть публики торопливо спешила к выходам, а другая часть, застыв как стоячими, так и сидячими истуканами, задрав головы, глазела на ложи. Поведение людей обусловливалось, ясно, их характерами. Ипохондриков, судя по количеству сидячих «статуй», нынче в театре музыкальной комедии было больше всего.

Освободился я от докучливых вопросов любознательного следователя уже поздней ночью.

Выйдя из управления внутренних дел на воздух, обнаружил, что мою скромную особу дожидаются двое, тут же поднявшиеся со скамейки навстречу. Первый – капитан Пилипчук, а второй – плюгавый мужичонка с репортерской сумкой через худосочное плечо. По микрофону в его руке я махом просек, что почем.

– Уважаемый Евгений Михайлович, вас беспокоят «Екатеринбургские ведомости». Будьте добры ответить на несколько вопросов! – сразу взял быка за рога корреспондент, нахально сунув мне в лицо микрофон, как дуло пистолета.

– Какие такие вопросы? – не слишком любезно отозвался я, отстранив рукой в сторону журналистское оружие.

– Что заставило вас, рискуя собственной жизнью, заслонить телом первого зама руководителя города?

– На моем месте так поступил бы каждый! – усмехнулся я, вспомнив недавнее газетное интервью с пожарником, спасшим из горящего дома девчонку-малолетку.

– Это общее место! Штамп! – недовольно скривился репортер. – Поконкретнее, пожалуйста! Какие мотивы или чувства вами двигали? Вы с Юрием Николаевичем друзья?

– Без комментариев! – отрезал я любимым выражением нашего министра внутренних дел, которое он обычно употребляет, когда ему нечем ответить на вопросы журналистской братии об очередном громком преступлении.

– Назовите хотя бы свою фамилию! – взмолился мужичонка. – Мне утром материал в редакцию сдавать, а господин Пилипчук не захотел сказать или сам не знает!

– Ничем не могу помочь. Разве что заголовок подкинуть тебе на бедность. Пользуйся: «Скромный герой решил остаться неизвестным». Покатит? Вот и ладушки! Гуляй отсюда, короче, пока я остатки скромности не растерял, глядя на твою шакалью морду. Может, тебе ее набить для доходчивости? На бульдожью мигом станет похожа... Капитан, проводите меня домой. Неважно что-то себя чувствую. Тут недалеко.

Пилипчук готовно подставил свое плечо, но я лишь просто взял его под руку и увлек в ближайший темный переулок. Назойливый репортеришка хотел было нагло увязаться за нами, но вовремя благоразумно воздержался от столь чреватого для его физиономии шага.

– Чего смурной такой? – полюбопытствовал я, когда убедился, что мы с капитаном остались одни. – Премию коллеги зажимают?

– Какая, к черту, премия! – сплюнул, некультурно выругавшись, участковый. – Козлы безрогие! Выговор мне светит, что табельное оружие с собой в общественное место взял!

– Козлы! – согласился я. – Ладно. Дам я тебе премию, не хандри!

– Да ничего мне не надо! – почти выкрикнул Пилипчук. – И учти, Монах, больше я на такие дела не ходок! Кончено! Заруби себе на носу!

– Охолони, капитан! – потрепал я по плечу этого хлюпика-неврастеника. – И не вздрагивай! Вон бар светится. Заглянем-ка на огонек, причастимся святой сорокаградусной водицей! Для нервишек пользительно!

– Можно немного, – устало кивнул Пилипчук, видно, растеряв, пока базарил, весь свой агрессивный пыл. Слабаком капитан оказался, дешевкой. Да из мента ничего путного выйти и не могло!

В заведении приятно пахло жареным картофелем, пивом и табачным дымом. Родная атмосфера.

Мы забрались на высокие табуреты у стойки бара.

– А ведь нынче я первый раз в театре был, – смущенно признался вдруг Пилипчук. – Жаль, судьбу этой Мэри так и не узнал...

Ну не шизик ли? Дальше использовать его на «мокрухе», ясно, нельзя. Крыша окончательно поедет и задымится.

– Пустяки, капитан. Что вот пить будем? – Я случайно обратил внимание, что молодая барменша как-то странно косится на мою левую руку, спокойно лежащую на стойке. Глянув туда же, с неудовольствием обнаружил, что недостаточно хорошо вымыл руки – на тыльной стороне ладони сохранилось три ржавых пятнышка засохшей крови.

– Не волнуйтесь, барышня! – я улыбнулся ей как можно доброжелательнее. – Это всего лишь краска. Я художник по призванию. Дайте-ка нам, милая, два коктейля «Кровавой Мэри» для затравки!

Я потрепал по плечу опять чего-то заскучавшего Пилипчука:

– Коктейль очень в тему будет, не так ли?.. Не хмурься, дружок, жизнь продолжается! Для нас по крайней мере!

Моторная лодка, несмотря на встречный ветер, шла по реке ходко. Мощный подвесной «Буран» властно-весело вздыбливал своими стальными лопастями буруны за кормой. При свете заходящего за лесистый горизонт солнца вода за бортом казалась густо-фиолетовой.

Макс, сидевший у рулевого рычага, повернул к приятелю рыжую кудлатую голову:

– Как мыслишь, Ягода? На ночь тормознемся или без передыху до Екатеринбурга поканаем?

– Нет. Бензина мало. – Ягода, тридцатипятилетний крепко сбитый мужик, отвечал неторопливо-нехотя, думая о чем-то своем. – Причалим. Пригляди тихое местечко. Светиться лишку нам не в цвет.