чего братец исподволь ожидал интуитивно. Грохот опять стал стремительно чахнуть и вскоре

затих.

— Так-так, — усмехнулся Дример. — Чтоб я закашлялся, аки Муколитический

Бронходилататор! Чую, что не зря мне Белочкин папироски сунул. Ох, не случайно то вышло, и к

Ясному Пню не ходи!

Он встал, отряхнул траву с комбеза и подошёл к краю обрыва.

— Нет, ребяты, за «привет, как живёшь» меня не возьмёшь!

Он сел, свесив ноги, положил пальцы левой руки себе на запястье правой и стал считать удары

сердца. На двадцать третьем ударе вверху ухнуло, и вода шибанула через край. Дример

отшатнулся и повалился на спину.

— От, зараза, ничё себе, — он отполз и приподнялся. — Так можно и икоту подхватить!

Значитца, двадцать три плюс запас на «ноги в руки». Ну хорошо. Сколько я там прочухал за

куревом-то времени? — Дример полез по карманам. — Минздрав, говоришь? Хе! —Братец достал

папиросу, чиркнул сныкаными камешками, высек искру и закурил снова, чтобы отсчитать время.

— Ещё один такой эксперимент, и я стану некурящим, во всех смыслах позитивным гражданином!

Знаешь, дорогой читатель, я когда-то опробовал на себе и этот способ бросить курить. То

есть взял да и выкурил подряд четыре или пять крепких сигарет через силу. Удовольствие

закончилось ещё в середине второй. На третьей меня затошнило. На четвёртой я понял:

китайцы — совсем не дураки по части пыток, и у них явные проблемы «по Фрейду». На пятой я

пережил адские муки, очень хорошо понял произведения Данте, помолился за него, испросил Бога

за «дай дожить до вечера» и пошёл обниматься с фаянсом в виде финской сантехники,

установленной в гостинице, где я встретил в боевом настроении это знаменательное утро. Тебя

интересует результат? Не знаю, как ты… Все мы индивидуальны… Я бросил на год. Хочешь

начать меньше есть сладкого? Всё просто! Берёшь пять больших шоколадных тортов…

12

3

Дример, скривив физиономию, ткнул «бычок» в землю и поднялся на ноги. Голова кружилась.

— Растудыть твою налево! Точно брошу! Дай только выбраться! Ну, Стрелочник, ну, погоди!

Он схватил в охапку тапочки, полотенце и босым решительно подошёл к месту, где

предположительно под толщей воды начиналась тропа. Постоял. Подождал. Ничего не

происходило. Водопад ревел пуще прежнего.

— Да уж, можно было и догадаться, что просто не будет! — процедил сквозь зубы Дример.

«Словно мячик по комнатам скачет… Одну по касательной пройдёт… Другую по всей полной

гипотенузе…» — вдруг зазвучало в памяти Дримера.

— Хе! — только и протянул он, вздохнул глубоко, так же глубоко выдохнул и встал

наизготовку. — Не боись, Белочкин, нас холодным душем не остановишь! Стало быть, алга!

А ждать-то пришлось и недолго. Грохот стал неожиданно и резко стихать.

— Да хранит нас всех великий Тутытам! — тихо сказал Дример и присел в низком старте. И

как только поток оборвался, он, не раздумывая, бросился бежать по тропинке, пересекая водопад.

Босыми ногами бежать было легче, но тапки и полотенце под мышкой всё время норовили

освободиться, получив права на независимость. Дример цеплялся за выбоины в скале. Тропа была

мокрая и скользкая. Не пройдя и половины пути, братец понял, что выдыхается от

взбудораженных нервов и чрезмерного психического напрягу. Он исподлобья поглядывал вверх,

на край скалы, в страхе ожидая услышать нарастающий рокот, и быстро перебирал ногами,

смешно плюхая пятками в мелких лужицах.

— Уху-ху! — говорил Дример, подбадривая себя.

— Йе-хо-хо! — кричал он, видя, как приближается противоположный край берега.

— Шкындыр-Бындыр, Шкындыр-Бындыр-быр! — запел братец буддистскую песенку про

отрезанный от мира дацан Чонгья Чампу, и тут лихое накликалось. Огромный поток появился

внезапно, завис горой над верхним краем пропасти и сорвался вниз.

— Дык шоб тебя! — только и успел крикнуть Дример, не добежавший до спасительного берега

пары десятков шагов и смываемый тута же срочно прописанными водными процедурами.

Дуцл и Тыцл. Ёу

— Ох-х-х…

— Гляди сюды, Тыцл, наш олимпиец в себя всплыл!

— Ихдея… Ихдея… И хгде я нахожусь? — Черепная коробка у Дримера трещала внутри

мозгоедами-кузнечиками.

Он поднял голову с пола, где лежал ничком на сырой земле. Дримера колотило, ибо он был

мокрый напрочь.

12

4

— Налей-ка, Тыцл, ему бражки-простоквашки! А то он, гляди туды, вибрирует, словно

пейджер, не ровён час землетрясучку взбудоражит!

Скрипучее хихикание было, судя по всему, ответом Тыцла, ибо Дример ничегошеньки не

видел. Темно было округом, как в шкафу дедушки Мытута. Дример пытался срочно что-нибудь

узреть и пыжил зрение.

— Ща попривыкнешь, — скрипнул Дуцл. — Глаза не лупи, вывалятся. Тыцл, сгоняй за

бражкой, а то спортсмен наш озяб после рекордов!

— Ёу, брат, не вопрос, — отозвался Тыцл, и его шаги стихли где-то в гулком коридоре.

Едва Дример сел на полу, как темень и впрямь прояснилась, и его взору предстала масенькая

жилплощадь типа фронтовой землянки, три шага на два. У земляной же стены покрывался

плесенью крошечный, под стать жилым метрам, стол. На столе стоял видавший прошлую югу

чайник с подтёками и царапульками, две железные детсадовские кружечки с облупленными

эмалевыми мишками на боках и берестяной коробок. Рядышком со столом сидел на табурете

Дуцл. И глядя на него, Дример понял, почему всё такое масюсенькое. Чай, Дуцл этот был сам не

семи футов над килем. Росту в нём было, что в ребятне малой. Да и вообще он смахивал на

обычного неблагополучного подростка. Обветшалая кенгуруха, бывшая, видать, когда-то тёмно-

зелёной али тёмно-синей. Серо-буро-болотные широкие штаны, замызганные землёй и

блестевшие жировыми пятнами. Ботиночки сиротско-детдомовские на шнуровочке. Узкие

мальчишечьи плечи, несуразно малые ручонки, уши врастопырку из-под полинялой бейсболки с

давно не читаемой надписью, засаленные короткие дреды с застрявшими в них крошками и

соринками. И почему-то Дример сразу представил Дуцла верхом на велосипеде марки «дутик».

Одно не сходилось. Голова у подземельца сидела на шее несоразмерно большая, а на ней

вырисовывалась ещё та паспортная физиономия. Лицо у Дуцла глючилось одновременно детским

и старческим. Сморщенное, как залежалое яблочко, личико-то всё ж молодилось и горело

румянцем. Сеточки морщин разбегались от посверкивающих глаз во все стороны. Седая щетина

залегла на щеках и подбородке. И глядя в эти глаза, Дример понял, что Дуцл отнюдь не вчера

родился.

— Дед, — осторожно начал Дример, — а я где?

— У бобра на бороде! — Дедок радушно улыбнулся, погладив щетину на подбородке. — Ты

токма шо едва не выдохнул на окончательный крайняк, а уже пеленгацией интересуешься.

Живчик ты, аднака, олимпиец плавучий!

— Ой, я ж это… Того… В воду…

— Ага, точняк, в заплыв ушёл с тумбочки! Вольный стиль, типа, барахтаюсь как умею. Вот ты

утюга и дал, сразу рыбам на витамины пошёл. Слои-то менять — искусство, знаете ли. Тут

прыжками в аквариум никого не удивишь.

— Какие такие слои?

— Слух, да ты шо? Тебе, типа, лекцию по мироверчению и светокручению читать нынче же? Я

про Слои мира толкую! Ты ж не Попрыгаец, верно? Это только он сигает себе, аки ферзь

12

5

шибанутый по шахматной доске, куда ни попадя за триетить земель. А ты, как всяк нормальный