— Ой-ой-ой, — фыркнула Терюська. — Ну дык чего там дальше с судьбой их случилось?

Башкирский Кот нам весьма симпатичен. Верно? — она оборотилась на Соню.

Та важно кивнула и повела задумчиво усами.

А я совершенно обычно по-человечески стал оправдываться перед хвостатыми:

— Дык, чтобы книжку писать дальше, надо же, чтоб жизнь дальше как-то шла, жить как бы

что бы… То есть, тьфу…Сами понимаете… В общем, только успевай да записывай! И тут

случается самый что ни на есть круговорот жизней во вселенной! То есть, с одной стороны,

писатели живут свою какую-то жизнь, с подачи которой пишут свои сюжеты. Собственная

жизнь вдохновляет их на идеи, на усердное стучание по клавишам. А с другой стороны, всё

написанное реализуется в огромном пузыре мироздания и становится чьим-то опытом. И

получается, что жизнь писателя тоже может быть кем-то когда-то написанной, а теперь

проживаемой им. Да и вообще, писателям трудно жить! Мало того, что свою жизнь живешь, а

ведь ещё жизнь героев надо прожить. Это ж сколько времени потребуется, чтобы все книжки

39

0

всех жизней прожить? Одно сплошное «ж»! Короче, не парьтесь, сами всё увидите и

переживёте, что я тут напридумывал. А как иначе? Раз придумал — уже есть. Значит, кому-то

проживать придётся. А кому? Ясный Пень кому! Вам! Вот тебе и моделирование реальности!

Вот тебе и волшебство! Только держись!.. Держи сметану! — закричал я, но было поздно.

Соня и Терюся погнали по квартире банку с остатками сметаны, лихо сдёрнув её со стола.

Возня и грохот переместились в другую комнату. А мы за это их ещё и кормим и животики

чешем!

Ну ладно, зато теперь можно спокойно сосредоточиться. Стало быть, что там у нас с

судьбой?

Поля внезапно кончились. Впереди начинался парк. Именно парк. С ухоженными дорожками,

весь заваленный округлыми листьями густо-фиолетового цвета.

— Путь к деррреву знания усеян листьями сомнений! — обернулся Башкирский Кот к

Загрибуке, шедшему позади.

— Чего?

— Листочки, говорю, сомнительные!

— И ничего не мнительные! — отозвалось сверху из глубины деревьев. — Обычный базилик.

— Раскрррути мои улитки! — оторопел кот. — Это кто?

С дерева спускалось чудо в перьях.

— Что это? — ошарашенно замер Загрибука.

«Это» завитками сползло по стволу вниз и предстало:

— Я — продаватель!

— А салями в бакалейкум, продаватель! — только и смог выдавить кот.

— В бакалейкуме шмотьями! Ну, чего надобно? — вопросило чудо в перьях.

— Э-э-э… — протянул Загрибука.

— Хм-м-м… — поддержал кот.

— Слушайте, я чего-то не догоняю, — удивлённо воззрилось на них чудо в перьях. — Вы сюда

за каким чудом припёрлись?

— Нас заставили, — мгновенно отозвался Загрибука.

— Опаньки, — присело чудо в перьях. — И что, вы ничего покупать не будете?

— Э-э-э… — протянул Загрибука.

— Это я уже в курсе, — раздражённо заметила перьевая чудесятина. — Но коли я —

продаватель, в чем я лично на все сто, то вы — покупцы, стало быть. Значит, не перья же мне

чесать пришли! Чего надобно?

— К своим в родной аул вернуться нам бы надобно! — твёрдо ответил Башкирский Кот. — Да

так надо, что аж пррриспичило.

— Другой разговор, — осела на базиликовую листву чудесатость, роняя пух. — Сколько дашь?

39

1

— Что, вот так запросто оно нас отправит куда надо? — удивился Загрибука.

— Про листья сомнений ещё раз напомнить? — услужливо подмигнул ему Башкирский Кот.

— Не надо, — замотал короткими ушами Загрибука, оглянувшись на окружающий его базилик.

— У нас нет ничего, — ответил чуду Башкирский Кот, затем замялся и добавил: — Шапку

Загрибыча отдать не можем. Подарррок.

Чудо понимающе согласилось, слегка опав перьями.

— Ну, разве что спеть могу, — встрепенулся кот.

— Очень интересно, — всколыхнулось чудо в перьях. — Такой ч[у]дной торговли у меня ещё

не было.

Кот хитро улыбнулся, пряча кровожательные зубы:

— А ты точно знаешь, в какой заданный квадрат нас положить?

— Не промахнусь! — заёрзала пернатая чудность. — У меня вот тоже ничего нет, кроме одного

таланту…

— И, кажется, я знаю, в чем этот талант состоит, — закончил за него Башкирский Кот.

Чудесатость встопорщила перья, понюхала воздух в сторону кота и утвердительно кивнула:

— Верно мыслишь. Так и есть.

— Вы о чём? — Загрибука вертел головой то на кота, то на пернатое чудо.

— Заткни уши, — вместо ответа прошипел ему на ухо Башкирский Кот, а вслух громко

добавил: — Ну что ж, считай договорились. Я пою тебе ррромантическую узбекскую песню про

свидание ежа и лошади в тумане, а ты нас на тусняк возвращаешь, гут?

— Давай уже, заводи свой патефон, — чудо в перьях не на шутку разгорелось любопытством.

Кот неспешно и гордо поднялся на задние лапы, выгнул хвост и, прокашлявшись, объявил:

— Старинная узбекская песня о ррромантическом свидании ежа и лошади в тумане с

последующим нежданным просветлением их обоих.

А потом базиликовые деревья сотряслись и осыпались поседевшими листочками, ибо…

Ну кто из вас не слышал кошачьих песен по весне?

Башкирский Кот раззявил свою всеядно-перерабатывающую пасть во всю сотню зубов и заорал

благим матом на всю поднебесную. При этом вы должны понимать, со слухом и чувством ритма у

него и вовсе было напряжно с рождения. Сложность исполнения восточных вокальных партий с

их переходами по четвертям музыкальных тонов также возымела место быть и прибавила

трагизма. К тому же, как известно, именно те, кто петь не умеет, очень любят это делать и делают

от души. Кошачьи глаза помутнели в экстазе и приобрели радужный оттенок бензиновой лужи.

Перьевое чудо замахало оперением, дабы прекратить пытку, но было поздно. Кот уже ничего не

слышал и истошно завывал на узбекском:

Бипаён уртэмни бир гулбахир

Москванад уларга бахт маёги…

39

2

Чудо в перьях зажало место предполагаемых ушей. Зубы, если они у него были, сразу же свело

в судороге. Загрибука торжествующе переводил взгляд с кота на встопорщившуюся очудесность,

крепко зажав свои ухи загребущими ручищами.

— Хвати-и-и-и-ит! — наконец заорало чудо в перьях.

Но Башкирский Кот вскочил и пустился в лезгинку, кромсая когтями листву, заголосив в более

высокой тональности неожиданный припев:

Харе Кришна-а-а-а, Харе Кришна-а-а-а-а,

Кришна-Кришна-а-а-а-а, Харе-Харе-е-е-е-е-е-е-е-е!

Чудо в перьях только на мгновение отомкнуло свои уши, чтобы быстро выхватить из своего

боку перо и, скривившись от обрушившегося в мозг «Харе Рама-а-а-а-а-а-а-а-а!», сломало его

пополам, буркнув что-то по-тюркски.

Загрибука и Башкирский Кот засияли, словно экран внезапно ожившего от долгой спячки

телевизора, и схлопнулись в воздухе пузырями. И только долгое эхо ещё какое-то время замирало

среди базиликовых деревьев:

— Рама-Рама-а-а-а-а-а-а, Харе-Харе-е-е-е-е-е-е-е-е!

— Фу-у-у-у, — протянуло чудо в перьях, оглядело самое себя и охнуло. — Пронесло! Триетить

твою направо, сколько ж пуха осыпалось зазря! — и оно, кряхтя, полезло обратно на дерево. —

Сыскало на свои перья покупцов, не приведи Потолочное Разумение.

От дыхания смерти запотевает сердце