доблестной, такой же человеческой, как и он сам, цивилизацией, открыл вопиющий факт: время —

штука настолько круто-туто-светная, настолько несусветная круть, что д[о]лжно ей себя вести так,

как Великий Степной Дух решит с перепугу. А это значило, что все мы с вами, и кое-кто с ними,

живём совершенно отдельно друг от друга, и всё, что нас объединяет, — тикающее устройство,

визжащее по утрам, которое заставляет нас пребывать в иллюзии общности восприятия

окружающего мира. Это я так витиевато и научно об обычном будильнике тут распространяюсь.

На самом же деле (ёктить, как же я всегда хотел посмотреть именно на это «самое же дело») всё

обстоит гораздо запутаннее. И каждый из нас, или из них, живёт в своём личном времени, пытаясь

безуспешно пристроиться под вращение вокруг звезды планеты, на которой волею судеб оказался

в Пути.

Слипер не помнил ни о будильниках, ни об астрономии ничего конкретного, поэтому доверял в

этом вопросе исключительно светилу, которое проливало свой свет над Лесом и подсказывало,

когда настал срок шагать, икать и молоть языком, а когда — повалиться на что-нибудь мягкое и

смотреть сны, бе-бе-бекая губами. Над головой у него сейчас было светлее, чем в операционной,

поэтому наша парочка бодро приближала стопы своих ног к заветной цели, нисколько не

беспокоясь, что день весьма затянулся. Дни и ночи в Лесу имели свойство ненормированно

удлиняться или укорачиваться в зависимости от только ему, Лесу, известных причин. А так как

эти самые причины у Леса никто не удосужился спросить, они остались в статусе «инкогнито»,

или, по-босяцки, «а чё я сделал-то?». Башкирский Кот к исходу третьего часа ныряния в кусты,

учуяв запах подпалённых пельмешек, издал победоносное урчание и ломанулся было вперёд. Но

Слипер приложил тут же палец к губам и произнёс таинственно:

— Цыц!

— Тс-с-с! — повторила за ним ныкающаяся в верхних ветках Зверогёрл. — Тс-с-с! —

повторила она ещё раз. И ещё раз. И ещё. Да так и осталась на осиновых антресолях завороженно

тсыкать, замерев на суку смесью сыча и гадюки обыкновенной, или попросту как забытый на

плите в коммуналке чайник.

29

— Ни с каких идей нам спешить не стоит! — заметил Слипер, сбавляя шаг, и зловеще

подмигнул коту.

— Пельмешшшки… Варрренички… Вечеррринка… — довольно прижмурился котяра,

мечтательно закатив зелёные бинокуляры.

— Они самые, но, как в каждом порядочном стане, их наверняка охраняют до общего звонка к

приему пищи и…

— Бррратец, какие звонки? — Башкирец возмутился до оконечностей. — Мы не в школе, не

охреневай. Ты видел когда-нибудь организованные походы Эников? Да это стадо ополоумевших

кроликов, случайно вывалившихся на грядку с морковкой! Дисциплина и Эники — вещи такие же

нестыкующиеся, как кинза и кин-дза-дза. Соединить можно, но результат всегда слегка воняет и

стабилизирует экспериментатора на некоторое время в положении сидя, с морщинами на лбу,

оседлавшего скоропалительно фаянсовую посудину. Как говорится в известной уральской песне:

«Селёдка, кефир и ломтик дыни — и я снова дома, и я точно дома!» Уймись. Пошли попросту

пожрём. Белку облезлую тебе, видишь ли, жалко, а кота, занесённого в Красную книгу испокон

веков, уморить голодом — прям подвиг жития Святых и Замученных. Ты зачем сюда пришёл? —

вопросил кот и мгновенно ответил, не дав Слиперу даже сообразить что-либо: — Пррравильно!

Порядок навести в рядах хаотично живущего населения, дабы прекратить всяческие тенденции к

развитию анархии и, естественно, вкусно пообедать! Анарррхия, мой друг, — кот внезапно сел на

тропинке, обвив хвостом все четыре лапы, — никогда не способствовала укреплению традиций в

приготовлении пищи. Наоборот, она всячески проявляла стремления к деградации вкусовых

качеств истинно национального продукта и разрушала культуру созидания оного. Люди,

озабоченные сменой политического строя или отсутствием такового, не могут в принципе создать

ничего стоящего, ибо их мозг занят всякой ерундой, а не действительно важными в жизни вещами,

такими, к примеру, как свежесть и аромат с любовью сваренных пельменей. Посему смысл жизни

ускользает от них…

— Про смысл жизни давай потом, — поспешил оборвать его Слипер, убоявшись, что лекция

Башкирского Кота затянется до того момента, когда у докладчика просто крыша стечёт, шариками

сцепившись с роликами, или попросту иссякнет желание удовлетворить потребность в ораторстве.

— Ка-а-а-арррр-оче, амиго, — мявкнул воинственно Башкирский Кот, встряхнувшись лесной

пылью, — направь свои стопы к несчастным народам для воистину святой цели восстановления

йерархии и последующего повышения качества изготовляемой ими пищи, как следствия общего

роста сознательности.

— Чё? — помялся оранжевыми штанами Слипер.

— Шевели ластами, аквалангист! А то остынет! — закончил кот, подняв свой полосатый зад с

тропы.

— А как же стратегия переговоров?

— Стратегия, промозгованная на голодный желудок, обречена на поражение, мой дррруг.

Историю войн нужно изучать. Хотя ты же не хищник, тебе незачем. Но уж коли выпал тебе случай

30

мудрости набраться, то изволь. — Башкирец поднялся на задние лапы и важно раззявил

ужасающую пасть: — Главное в войнах — это снабжение!

— И днём и ночью кот учёный… — промямлил подавленный потоком информации Слипер.

— Знаю, знаю я этот фольклор. Глупые стишки, никакой логики. — Кот крутанул усы лапой.

— К чему учёному коту ходить по какой-то цепи кругами? Владение знанием никак не

способствует любви к цепям, а наоборот, подразумевает вожделение свободы. Кругами же ходят

только психи по коридору в дурке или зэки в камере. Зачем уважаемому учёному коту нарезать

круги вокруг будущего штабеля древесины? Задумайся. Это же чушь! Свободная разумная

личность и цепи кругами — антагонисты, как Марксон и Энгельсон. Рррезультат всегда…

— Я помню про смысл жизни! — поспешил его заверить Слипер.

— Ну вот и хорошо, — сразу успокоился кот. — Разгладь свой лоб, о несущий исцеление

народу. И приготовь ложку, ибо любые переговоры по важным вопросам д[о]лжно начинать с

приёма пищи. Так шо «Алга!», как говорят мои братья татары и коллеги их монголы!

— Ну убедил, убедил, — недоверчиво пробурчал Слипер. — Пойдём откушаем.

— От! — Кот распушил хвост и гордо направился вперёд, держа нос по ветру.

Перекись населения, или От-воротца-поворотца-ламца-дрица-умца-ца (глава в нарезке,

платить в кассу)

Мне этика и эстетика написания книжек до лампочек бараньих. «Какой курдюк! Какие

лампочки!» — как говаривал Башкирский Кот в чрезвычайно добром и кулинарном расположении

духа.

Один мой знакомый, батюшка Николай, и вовсе по сему поводу чётко и кратко выразил

сиятельную мысль: «В мире нет таких правил, чтоб стихи были с рифмой!» И в этом я целиком и

полностью нахожусь в согласии с вышеупомянутым духовным лицом. А посему тут же, в начале

главы, отойду от дальнейшего описания и прибьюсь к теме. Эники да Беники были не просто

упёртыми до жратвы оглоедами (не путать с алкорэперами), но истинными ценителями

кулинарии. И здесь нельзя не затронуть вопрос образования и его полезной и для всея вселенной

применяемой процентности. Вопрос сей весьма и весьма актуален для вас с нами, уважаемые

читатели этой белиберды. Вопрос сияет. Он актуален в наше с вами время жития-бытия. Скажите

мне, по совести зрачки тараща, вот вы много из изученного вами в школе помните сейчас?

Сколько минут, часов, дней и ночей, лет из конца-то в конец и в конце концов, вы потратили на