В частной беседе Юделевский говорил, что Бурцеву за деньги высылались из Петербурга «ложные списки провокаторов», в кои помещались лица вполне честные и не могущие быть заподозренными.
Юделевский указывает на Раковского (Лернер), который, как достоверно известно Бурцеву, является исполнительным чиновником, и что ему, Лернеру, хотели даже приписать провал Северной боевой дружины, между тем как по отзыву Бурцева Лернер был арестован за несколько месяцев ранее этого провала.
Юделевский уверяет, что «Карл» перед смертью сообщил, что Азеф провокатор, на что Чернов возражал, что им от «Карла» перед казнью действительно было получено письмо, но что в последнем ничего подобного не говорилось.
Один из членов ц. к. рассказывал, что Азеф заявил несколько времени тому назад, что он желает исключительно заняться подготовлением центрального акта, то есть покушением на Государя Императора, что это дело должно было быть приведено в исполнение при участии лишь одного боевика (по-видимому Савинкова) и «любителей» (по-видимому не партийных военных), что все уже было готово. Государь находился в нескольких от них шагах, но… «пороху не хватило». Азеф не виноват мол, что это дело не удалось… Член ц. к. продолжал, что на сделанное ему предложение быть менее загадочным, заявил, что по конспиративным соображениям он пояснить этого не может (не идет ли речь о центральном покушении, подготовленном Азефом вместе с Савинковым с год тому назад, когда последний спешно бежал за границу. Среди близких к центру с.-р. тогда говорили, что он бежал из-за какой-то неудачи крупного акта, подготовленного в Финляндии или Царском).
Савинков категорически уверяет, что Азеф не все сообщал про него Департаменту полиции или выдавал только то, что ему было выгодно.
В интимной беседе Бурцев рассказывает: после уже упомянутых допросов в центральном комитете о провокаторстве Татарова и Азефа к последнему явился один из боевиков, получивший такое извещение, и, сказав, что знает провокатора Татарова, спросил, а кто же другой провокатор — Азеф? Азеф будто бы мгновенно нашелся и ответил: «Азеф — это значит я, Азеф». Указав, что обстоятельство это было темой беседы между двумя заведующими Особым отделом Н. А. Макаровым и заграничной агентурой Ратаевым, в высшей степени расхваливавшие находчивость Азефа, Бурцев добавил, что это известно Бакаю от Медникова.
Представляется вероятным, что Бакай мог узнать об этом разговоре от Медникова, передававшего его у себя дома своей сожительнице, бывшей в курсе всего происходящего в Департаменте полиции, в присутствии Бакая, или что этот разговор мог быть передан Бакаю Гуровичем, узнавшим о нем от того же Медникова.
Сопоставляя момент побега Азефа из Парижа и имевшиеся уже тогда у ц. к. дней десять, достоверные сведения о его провокаторстве являются весьма вероятными, что Лопухин мог дать извещение ц. к. в Париж 21 декабря по новому стилю, а не 21 ноября как это доложено за № 521.
В ноябре же Азеф по-видимому был у Лопухина в С.-Петербурге, причем Лопухин сначала хотел якобы прогнать его, а потом говорил с ним минут тридцать; в это время за Азефом будто бы стояло на улице наблюдение от социалистов-революционеров, видевших как он был у Лопухина.
Говорят, что после визита к нему генерала Герасимова, Лопухин, испугавшись, не хотел продолжать своих разоблачений, но жена заставила его продолжать их, сказав, что если он прекратит таковые, то она со своими дочерьми пойдет к социалистам-революционерам и сама расскажет все то, что ей известно.
Ц. к. не доверял Бурцеву, когда он им сообщал сведения, полученные, как он сам говорил, от мелких чиновников Департамента полиции; но затем было найдено какое-то крупное лицо, которому как ц. к., так и Бурцев доверяли и коему доверял даже Лопухин, и это-то лицо состояло и будет состоять посредником в сношениях социалистов-революционеров с Лопухиным. Он будто бы обещал дать социалистам-революционерам все, что ему известно, и передал уже две телеграммы к Азефу, одна подписанная «Pierre», то есть Рачковский, а вторая «Michel», то есть Гурович (не были ли эти телеграммы адресованы Татарову, а не Азефу?).
Ц. к. уверен, что Лопухин безусловно искренен и предан революционерам, хотя и принадлежит к умеренным элементам, и своими показаниями он может спасти русскую революцию. Они говорят, что он не боится преследований русского правительства, так как он обо всем совещался с адвокатами.
Бурцев имеет материал, доказывающий сношения Азефа с Рач-ковским, Ратаевым (о сношениях с коим они письменных данных будто бы не имеют) и генералом Герасимовым.
«Конспиративная комиссия», выяснившая провокаторскую деятельность Азефа и занимавшаяся этим в течение нескольких месяцев, состоит из:
1) Гнатовского (Прекер).
2) Юделевского.
3) Агафонова.
4) Б. максималиста «Григория» (фамилия пока не установлена, но приметы его: лет 25, выше среднего роста, брюнет, малые бородка и усы; (говорил речь на похоронах Гершуни).
5) Селезнева Петра.
6) Бурцева и
7) Бакая.
Для меня ясно, что хотя теперь роль Бакая основательно отводится на второй план, но он был душою всего следственного дела, так как он один знаком с системой розыска в наших охранных отделениях и сумел добытые данные суммировать и их использовать.
Приходится жалеть, что не было найдено возможным способствовать высылке Бакая из пределов Франции, поводом к чему могла послужить жалоба Гутмана («Турка»). Префект полиции был готов тогда провести это дело. Престиж Бакая и Бурцева до того ныне возрос, что теперь добиться их высылки невозможно.
Как Ваше Превосходительство изволите усмотреть из прилагаемой статьи «L'Humanite» под заглавием «[.'extraordinaire scandale роїісеіг» Бакай уж является «героем», бывшим «начальником секретной полиции» в Варшаве и несомненно, что если вопрос о его высылке был бы поднят теперь, то французские социалисты будут его защищать всеми способами.
Дабы не дать окрепнуть легенде, что такие серьезные лица как бывший директор Департамента полиции Лопухин и «начальник варшавской секретной полиции» Бакай переходят на сторону революционеров, казалось бы полезным немедленно огласить в русской и заграничной прессе подробную характеристику Бакая с целью развенчать его личность как «героя», для чего сообщить все известные факты как о его прежнем секретном сотрудничестве, так и о его «чиновничьих» подвигах по подлогам и освобождению арестованных за деньги; также следовало бы осветить и роль Лопухина. Делать из его поведения секрет кажется совершенно излишним ввиду того, что революционеры во все посвящены, и в газетной кампании ими будут освещаться все события, сообразуясь с выгодами момента. Не знаю, можно ли подвергнуть Лопухина судебному преследованию, но печатное освещение его роли лишит революционеров почвы для скандала, ими затеваемого, и покажет обществу, что Правительство стоит выше подобных нападок и не боится разоблачений бывшего директора Лопухина, вступившего теперь в союз с социалиста-ми-революционерами из чувства личного недовольства и мести.
Мною делаются попытки приостановить или ослабить газетную здешнюю кампанию; императорский посол, с коим я имел по сему поводу подробные объяснения, со своей стороны, попытается переговорить об этом с президентом совета министров Клемансо; но к сожалению находит он, Клемансо вряд ли сможет оказать в этом смысле содействие, ввиду того, что он, с одной стороны, боится Жореса и социалистов, а с другой стороны, вследствие малого влияния, которое он может проявить на французскую прессу.
Подобное сообщение в русской и заграничной прессе может способствовать приостановлению газетной кампании и свести с пьедесталов «героев».
Бакай до сих пор является одним из руководителей в секретной революционной организации, составленной Бурцевым, и поставившей себе целью вести поочередно секретное наблюдение за членами партии социалистов-революционеров с целью выяснения, не состоит ли кто-либо из них в сношениях с заграничной русской политической полицией.
