Приводим по этому поводу наш последний документ:

«Всеподданнейший доклад министра внутренних дел (по Департаменту полиции).

В числе секретных сотрудников, состоявших в последнее время при московском охранном отделении, в течение 25 лет несла службу Анна Григорьевна Серебрякова, которая оказала весьма ценные услуги делу политического розыска. Благодаря ее указаниям розыскным органам удалось обнаружить несколько подпольных типографий, расследовать преступную деятельность различных профессиональных организаций, выяснить многие революционные кружки, проявившие свою деятельность в разных городах и имевшие связи с руководящими центрами столиц и таким образом нанести революционному движению весьма значительный ущерб.

Будучи убежденным врагом крамолы, Серебрякова исполняла свои обязанности ради идеи, мало интересуясь денежным вознаграждением, и совершенно тайно от своих родных. В силу принятых на себя добровольно обязанностей по содействию Правительству в борьбе с революционным движением, Серебрякова вынуждена была мириться с тем, что ее дети, встречая в доме матери людей революционного направления, невольно сами заражались их убеждениями, и ей приходилось нравственно страдать ввиду невозможности уберечь своих детей от опасности увлечения революционными идеями и связанной с этим совершенной шаткостью всей их жизненной карьеры.

Несмотря на то, что Серебрякова в течение всей своей продолжительной службы, полной тревог и нервного напряжения, отличалась исключительными способностями, находчивостью и осторожностью, старому эмигранту-народовольцу Бурцеву в силу особых обстоятельств последнего времени в октябре 1909 года удалось разоблачить и предать широкой огласке ее деятельность, в результате чего Серебрякова была оставлена на произвол судьбы своим мужем и детьми, уволена со службы из Московской губернской земской управы и таким образом лишилась единственного средства к существованию.

Все последние удары жизни настолько расстроили еще ранее подорванное здоровье Серебряковой, достигшей пятидесятилетнего возраста, что она лишилась трудоспособности, в последнее же время совершенно потеряла зрение на оба глаза.

Признавая в виду сего участь Анны Серебряковой заслуживающей исключительного внимания и озабочиваясь обеспечением ее старости, всеподданнейшим долгом позволяю себе повергнуть на Монаршее Вашего Императорского Величества благовоээрение хо-датайствование мое о Всемилостивейшем пожаловании Анне Серебряковой из секретных сумм Департамента полиции пожизненной пенсии в размере тысячи двухсот (1200) рублей в год.

Министр внутренних дел, статс-секретарь Столыпин.

Собственной Его Императорского Величества рукой начертано «Сг.» — согласен, в Царском Селе, 1 февраля 1911 года.

Статс-секретарь Столыпин».

Серебрякова[39] за четверть века своей «работы» в московской охранке предала сотни своих «товарищей» революционеров и разрушила десятки революционных организаций; столь продолжительная и «плодотворная» шпионская деятельность зачастую конечно переходила и в настоящую провокационную работу; последняя же в конце концов ценилась начальством больше всего и награждалась даже исключительными милостями и Высочайше пожалованными пенсиями (Ландезен-Гартинг, Гурович, Бейтнер, Жученко, Батушанский…).

Поэтому мы снова повторяем, что юридически бессмысленно привлекать к ответственности чиновников царского правительства за насаждение провокации, она насаждалась при благосклонном попустительстве самих царей, слова и воля которых являлись законом в Российской империи.

Жандармы, провокаторы, каторга для «политических» с целой гаммой и физических, и моральных пыток, смертная казнь и массовые расстрелы — все это было неразрывно связано с самодержавным режимом. Царь — высшая власть и закон; ему все дозволено и все сказанное и сделанное им священно. При такой юридической концепции самое слово — «беззаконие» становилось и юридической и фактической бессмыслицей. Государственная дума пыталась отвоевать у самодержавия некоторые уступки в этой основной области государственного права, но Николай II и его министры противились этому всеми силами и всеми средствами вплоть до самых ужасных и самых гнусных — массовой смертной казни и массовой провокации. Революция покончила с самодержавием навсегда, но в своем бурном развитии перегнула палку в другую сторону…

«Для торжества революции все средства хороши», — говаривал Нечаев, вывертывая таким образом наизнанку учение Макиавелли о правах государя. Правовое государство уже давно отказалось в теории от учения знаменитого итальянца, но на практике как все хорошо знают частенько возвращается к нему. В современных революционных теориях также нет единства в этом вопросе, и вообще он далеко не разработан.

Переживаемая нами российская революция в теперешней своей фазе видимо склоняется к нечаевскому лозунгу «для торжества революции все средства хороши, и во имя ее все другие ценности могут быть уничтожены».

Такой поворот российской революции чреват тяжелыми последствиями, которые мы уже начали переживать.

Во имя нарождающегося нового общественного строя, который не раз будет еще принимать разнообразные формы, нельзя давить несомненную, непререкаемую ценность — человеческую личность, борьба за свободу которой наполнила своим содержанием всю предыдущую историю человечества.

Если проводить точку зрения Нечаева, то после введения смертной казни и уничтожения свободы слова придется завести и своих жандармов, и своих «провокаторов». И сказка, печальная сказка человеческих заблуждений и кровавой борьбы за враждебные друг другу «истины» начнется сызнова… А ведь перед человечеством стоит такая масса неотложных творческих задач, требующих единения и систематической работы, а не взаимного уничтожения и бессмысленной растраты и культурных приобретений, и естественных богатств…

Лишь незначительная часть шпионской и провокаторской деятельности Евно Азефа касается заграничной агентуры; вначале я и предполагал ограничиться лишь этой частью, чтобы не нарушить задач и архитектуры всей нашей книги. Но когда мы с женой приступили к детальному разбору имевшегося в нашем распоряжении материала, то сразу увидели, что выделить заграничную деятельность Азефа из всей его пятнадцатилетней провокаторской «работы» невозможно. Хотя Азеф в течение всей своей охранной службы большую часть времени провел за границей, но это не потому, что он непосредственно связан с заграничной агентурой, — размах его провокаторской работы был всероссийский, и заграница являлась для него лишь удобным убежищем для установления своего alibi в террористических предприятиях.

Шпионские щупальца Азефа охватывали жизнь всей партии со-циалистов-революционеров за все время ее существования всюду, во всей России и за границей. Мало этого, Азеф часто соприкасался с центральными организациями и с деятелями других революционных партий; его роль в этой области еще очень мало выяснена, равно как и его несомненное злостное участие в организациях и провалах многих восстаний 1905–1906 годов.

Вся эта грандиозно-гнусная эпопея еще ждет своего историка, но кое-что можно наметить уже и теперь.

Таким образом перед нами дилемма: или совсем не касаться Азефа в этой книге, или попытаться хотя в кратком и к сожалению конспективном виде дать о нем все, что мы уже знаем. Мы приняли последнее решение, и прежде всего потому, что в современную бурную эпоху нельзя ручаться ни за продолжительность собственного существования, ни за сохранность даже того относительно незначительного и неполного материала об Азефе, который собран нами. Кроме того нам пришлось в Париже принять близкое участие в борьбе за разоблачение Азефа и в работе по выяснению размеров его провокаторской деятельности гораздо больше, чем какому-либо лицу «со стороны». Лица же, еще гораздо более нас компетентные во всей истории Азефа, видимо не интересуются полным освещением провокаторской роли Азефа в российском революционном движении, так как ни Судебно-следственная комиссия, разбиравшая в течение целого года азефовское дело, ни бывшие друзья и товарищи Азефа по центральному комитету не удосужились в течение девяти лет, прошедших со времени разоблачения и опубликования его как провокатора, не только дать нам полной картины его провокаторской деятельности, но хотя бы привести один новый факт, способствующий ее выяснению. Даже воспоминания Бориса Савинкова таких фактов сообщают сравнительно мало.