Характерно, что на роль Бакая одинаково со мною смотрит социалист-революционер Лазарев, в письме коего к Натансону, при сем прилагаемом в копии и кальке, высказывается недовольство, что Бакая сделали теперь «героем».

Вышеприведенные сведения о роли Лопухина рассказывают не публично, а в крайне конспиративном кругу лиц; и как социалисты-революционеры, так и Бурцев сожалеют, что имя Лопухина проникло в прессу, и считают, что это обстоятельство является или нескромностью кого-либо из членов партии, или скорее даже маневром Русского правительства.

К вышеизложенному считаю долгом добавить, что среди социалистов-революционеров ходят в настоящее время упорные, хотя пока тщательно скрываемые слухи о провокаторстве также и Виктора Чернова. Цитируются следующие три фактора: 1) Какой-то маленький чиновник Департамента передавал, что Чернов состоит на службе у Правительства, 2) Когда производился в Петербурге обыск в редакции «Мысль», Чернов успел будто бы скрыться, выскочив из окна, после чего немедленно отправился на свидание с каким-то крупным правительственным лицом и 3) На каком-то свидании был замечен Чернов, переодетый в форму пристава (!? — В. А.); факт этот сообщен социалистам-революционерам преданными им саратовскими филерами.

Уверяют, что Бурцев находится в сношениях с целым рядом чиновников, служащих в Департаменте полиции и в охранных отделениях, сообщающих ему сведения частью за деньги, частью из сочувствия революционному движению.

Хотя в данный момент в революционной среде о заведующем заграничной агентурой пока открыто не говорят, но на днях Бурцев в крайне интимной беседе высказался, что «Гартинга» надо убрать во что бы то ни стало, но втихомолку. Это меня наводит на мысль, что Лопухин говорил революционерам и про меня.

К сему долгом считаю добавить, что говорят о предстоящем скоро новом съезде партии социалистов-революционеров, о том, что некоторые члены центрального комитета будут заменены новыми (Чернов и Натансон вероятно останутся в комитете) и что ныне ц. к. ведутся секретные переговоры с Агафоновым и Юделевским о соглашении.

Об изложенном имею честь доложить Вашему Превосходительству.

Приложения:

1) Две вырезки из газеты «L'Humanite» от 3/16 и 4/17 сего января.

2) Две вырезки из газеты «Le Temps» от 3/16 и 4/17 сего января.

3) Два извещения парижской группы социалистов-революционеров.

3. 3. А. (п.) Аг.

№ 8

Париж.

6/19 января 1909 г.».

Одновременно, да и вслед за этим отчетом в Петербург летят от Гартинга телеграммы за телеграммами; конечно все самым секретным шифром и все подписанные «Жак» — парижский охранный псевдоним Гартинга; телеграммы адресованы M-r Trobsse-witch, 16, Fontanka, Pbg. Трусевич был в то время директором Департамента полиции.

Приводим некоторые из этих телеграмм.

Отправлена 16/29 января 1909 года вечером:

«Рачковский (не Ратаев ли? — В. А.) просит телеграфировать. Ввиду непрекращающихся газетных выступлений о Бурцеве, приписывающих ему руководство Азефом при выполнении последним целого ряда политических убийств, он просит разрешения господина министра опровергнуть печатно ложные сообщения Бурцева, руководимого Лопухиным в этой интриге. Гартинг«.

Разрешение министра было получено, и Ратаев (а не Рачковский) поместил в «Matin» две статьи, направленные против Бурцева, чрезвычайно ловко составленные и хорошо написанные.

Отправлено 20 января / 2 февраля 1909 года в 12 часов дня:

«По секретным уверениям Бурцева он имеет сведения Воеводина-Григорьева от Залесского».

Здесь Гартинг воображает, что он докопался, из каких источников помимо Бакая идут к Бурцеву разоблачения; видимо он не знает, что с Бурцевым при посредстве Бакая уже входит в сношение известный Л. Меньщиков.

Отправлена 15/2 февраля 1909 года в 12 часов дня:

«Expedie Petersbourg с.-р. Вольским отправлены на днях какие-то документы по делу Азефа адресу: Васильевский остров, 13 линия, дом № 24 point Романовский».

Видимо секретные сотрудники работают вовсю.

Гартинг не довольствуется этим и стремится добраться до Бурцева при посредстве друзей последнего.

2/15 января 1909 года в 2 часа дня он доносит Трусевичу телеграфно же:

«Concernant numero 1791, Павел Краков живет Басков переулок, тридцать шесть или тридцать девять под именем Иосифа Павловича Бегас, для сохранения агентуры прошу хранить источник в секрете».

И затем 3/16 января 1909 года:

«Completant telegramme d'hier кажется возможным «заагентурить» теперь Кракова».

В поисках предателя, выдавшего полицейские тайны Бурцеву, Гартинг остановился в конце концов на агенте Лурихе и стал уверять свое начальство, что вся беда пошла именно от этого агента.

20 апреля /2 мая 1909 года «Жак» телеграфирует в Департамент полиции Зуеву:

«Измена Луриха, несомненно начавшаяся давно уже, поставила в крайнюю опасность не только всех людей, с которыми виделся Андреев, но и меня; лишь полное признание Луриха поможет мне уяснить, будет ли хоть кто-либо спасен из здешних агентур. Подробности доложу лично. Прошу вернуть сюда Андреева как можно скорее и разрешить мне прибыть для доклада в Петербург».

В тот же день он посылает следующую телеграмму Зуеву:

«Помимо печатания в «Matin» воспоминаний Федорова в этой газете и журналах ведется серьезная кампания всего обличительного материала Бурцева и других. Необходимо принять сейчас меры к недопущению сего. В «Humanite» напечатана сегодня первая статья. Это может быть несомненно предпринято Рафаловичем или Рачковским при имении нужных сумм…».

Для борьбы с замыслами террористов как действительными, так и фиктивными, существовавшими лишь в богатом воображении Гартинга, он не довольствовался средствами, имевшимися в его собственном распоряжении, но стремился втянуть в борьбу с «зловредными злоумышленниками» французскую полицию; по этому поводу в архивах заграничной агентуры сохранилась следующая шифрованная телеграмма Гартинга директору Департамента полиции Зуеву, подписанная «Жак» и отправленная 30 апреля /13 мая 1909 года:

«По совершенно секретному личному частному соглашению между чинами префектуры и мною выработана следующая мера. Префектура готова сформировать особый отряд агентов, долженствующий наблюдать исключительно важнейших русских террористов, и будет осведомлять меня о результатах; для выполнения этой меры необходимо, чтобы наше Правительство добилось через посла, дабы французское министерство предписало префектуре усилить надзор за русскими террористами ввиду имеющихся сведений о возможности осуществления ими плана цареубийства во время поездки Государя за границу. Описанная мера разделяется вице-директором».

Но лихорадочная деятельность не приносит успокоения.

Гартинг чувствует себя в Париже как на горячих углях, и все делает для того, чтобы уехать в Петербург; временным заместителем своим он просит прислать ротмистра Андреева (бывшего секретного сотрудника), уже работавшего при нем в заграничной агентуре. Андреев был вскоре послан в Париж, но Гартингу выбраться в Петербург не удалось. Волнение его росло с каждым днем, а приходилось заниматься не только своей собственной особой и Бурцевым, но и сложным наблюдением за c.-д., с.-р. и особенно за боевиками Савинкова и другими; приводим следующую интересную телеграмму, отправленную Гартингом Зуеву 2/15 июня 1909 года:

«Недели две тому назад в какой-то деревушке вроде Заборов-ки или Ширвинд, лежащей близ границы, случайно арестован боевик, посланный Савинковым для подготовки квартир группе боевиков Рогинского point. По прежнему делу он подлежал повешению, должны были попытаться подкупить стражника для его освобождения. Необходимо его не выпускать и устроить, чтобы мотивы продолжения ареста недошли сюда point. «Дед», находившийся в Петербурге, выбран в ц. к., весь состав коего ныне Россия point отъезд группы боевиков Савинкова с Долининым и Михайлом пока отложены Lettre suit. Jaques».

Вскоре после этой телеграммы гроза, которой так боялся Гартинг, разразилась: во французской прессе появились разоблачения Бурцева, что Гартинг — не кто иной, как бывший провокатор Ге-кельман-Ландеэен, приговоренный французским судом к тюремному заключению. Поднялся страшный скандал, вызвавший в Палате знаменитый запрос Жореса по поводу Гартинга и вообще существования тайных полиций русской и других на территории Французской Республики. Глава тогдашнего французского правительства — Клемансо был поставлен в крайне затруднительное положение, из которого он мог выйти только при официальном заявлении в Палате, что отныне существование иностранных полиций в Париже будет запрещено. Насколько это заявление соответствовало истине мы, русские эмигранты, превосходно знали, так как слежка за нами не прекратилась, а предательская деятельность «внутренних сотрудников» развивалась все шире; ныне же всю лживость заявления Клемансо мы видим из докладной записки, представленной 5 сентября 1913 года тогдашним заведующим заграничной агентурой Красильниковым директору Департамента полиции Белецкому: