Над головой его пролетает бутылка и падает в переднюю шеренгу полицейских, разбиваясь вдребезги о щит. Раздается призыв:

— Полезли через стену! Копы — ублюдки! Ату их!

Толпа взрывается троекратным:

— Свиньи! Свиньи! Свиньи!

Автобус продвигается еще на пару дюймов. Демонстранты плюются, колотят по его железным бокам. До Чарли вдруг доходит, что полицейские угрожающе стучат дубинками о щиты. Он замечает видеокамеру, плывущую над бушующей толпой. Полицейский вышибает ее из руки невидимого владельца. Телевизионные софиты высвечивают бок автобуса. Искоса глянув на освещенные окна, Чарли видит нервозные лица. И среди них вроде бы мелькает одно бородатое, над чуть примятым высоким воротом свитера.

Чарли присматривается, чтобы убедиться. Майк Сандерленд сидит бледный, отвернувшись. Его повысили в должности, теперь он старший помощник редактора, сенсация местного масштаба. Чарли видит, как он оборачивается к остальным журналистам. А потом делает нечто такое, что поражает Чарли в самое сердце. Он хохочет. Откидывает назад голову и — хохочет.

— У вое осталось пять секунд на исполнение приказа.

Чарли ощущает, как здорово он продрог. А у этих в автобусе теплынь. На Чарли вдруг накатывает дикая, безудержная, невероятная злоба. На запястье Майка серебристо поблескивает знакомый "Ролекс". Чарли вспоминает про термос с кофе, и прежде чем успевает что-то осмыслить, рука его делает замах и… термос летит в автобус. Но бросок получился слабый и неточный, термос сносит влево, он ударяет в плечо полицейского. Крышка была слабо завинчена, она отлетает на землю, и на мундир стража порядка льется горячая коричневая жидкость. Полицейский вздрагивает и разевает рот, собираясь заорать. Чарли все это хорошо видно, он шокирован, ему неловко, а потом делается просто страшно… когда полицейский тычет указательным пальцем явно в его сторону. Второй полицейский направляется туда, куда нацелен указующий перст.

Находящиеся поблизости десять конников тоже начинают рыскать в том же квадрате, искать виновника порчи мундира. Мгновенное промедление, словно все чего-то ждут, и автобус тут же немного наддает, он уже почти у ворот, гостеприимно распахнутых за кордоном полицейских.

Вдруг первая шеренга полицейских, сгруппировавшись, переходит в наступление, лошадей пускают рысью. Первые ряды пикетчиков безобразно расползаются, зияют брешами. Чарли не сразу понимает, что буквально в двадцати футах от него уже пущены в ход резиновые дубинки и что раздающиеся крики — это крики боли. Конники устремляются к нему, Чарли каменеет от ужаса.

И опять профсоюзный деятель что-то орет в мегафон, упорно, но на него никто не обращает внимания. Во всадников со всех сторон летят подручные снаряды — камни, кирпичи, жестянки. Чарли затравленно озирается. Прямо за ним — толпа, зажатая между двумя рядами полицейских спецназовцев, выставивших щиты, сомкнутые в единую стенку. Он никогда еще не видел этих громил из подразделения защиты общественного порядка при полной экипировке. Вид у них кошмарный, ничего человеческого… зверье. Они напирают на толпу, выдавливая ее, как грязь, наружу, вспять от ворот. Чарли еще раз посмотрел в ту сторону. Автобус уже почти въехал в ворота, и вслед ему летит кирпич.

— Шкуры! Шкуры! Шкуры!

Ллойд оборачивается к Чарли. Его лицо, обычно приятного шоколадного цвета, посерело.

— Уходим! Мотаем отсюда! — кричит ему Чарли.

Но они не могут даже пошевельнуться. Толпа сжимается все сильнее, они барахтаются в этом потоке злобы, жажды мести, унижения, тупой животной ярости. Чарли кажется, что все это происходит не с ним, он ощущает, как все его нутро противится этому безумию.

Ллойд пытается что-то ему сказать, но в этот момент сверху доносится звук мотора, и Чарли видит, что над ними кружит полицейский вертолет, все ниже и ниже, его рев перекрывает голос Ллойда. Луч прожектора — мертвенно-бледный, потусторонний — пляшет по толпе, то и дело почти задевая Чарли. С обоих флангов напирает полиция, конники и пехота, при дубинках и щитах. Сквозь дьявольский вой вертолета пробиваются вопли ярости и боли. Конные полицейские осыпают головы градом ударов. Чарли видит, как мужчина с "ежиком" падает на землю, сбитый дубинкой всадника.

Сердце Чарли тяжко колотится, ему кажется, что оно сейчас выскочит наружу, прорвав тонкую оболочку грудной клетки. Он не знает, куда бежать. В этот момент что-то обрушивается ему на голову: оказывается, в полицейских швырнули банкой с пивом, но угодили в него. Теплая струйка покатилась по лицу, Чарли уверен, что это кровь, он кричит и зажимает рукой рану. Он смотрит на жидкость, но она не красная, она желтая и прозрачная. Он нюхает мокрые пальцы, и его едва не выворачивает наизнанку. Банка доверху наполнена мочой.

Чей-то острый локоть резко ударяет Чарли в ребро. Он едва не падает в обморок от боли. Шум стоит чудовищный. Автобус скрывается за воротами. Толпа сразу немного успокаивается, напор ослабевает; Чарли тоже немного успокаивается, ему уже не так страшно. Он снова озирается.

И, похолодев от ужаса, замечает, что несколько всадников продолжают пробиваться к ним с Ллойдом. Он видит лица полицейских, лица роботов, а не людей, железные лица, полные железной решимости. Лошади огромные, из их ноздрей вырываются клубы пара. Чарли хочет отойти в другую сторону, но спецназовцы со своими щитами и дубинками все еще тут. Очередной "бунтовщик" падает под копыта лошадей. На миг вверх взмывает плакат с надписью "Ист-Энд поимел Флит-стрит".

Чарли нестерпимо хочется писать. Он опять отчаянно озирается, пытаясь найти лазейку, потом, страдальчески морщась, перестает сдерживаться. Теплое влажное пятно проступает на брюках между ног, вытягиваясь и расплываясь. А через секунду внезапно следует очередной рывок оттиснутой толпы, и лошадиные копыта уже совсем близко. Чарли пытается отскочить в сторону; он слышит голоса, доносящиеся сверху. Жертва его термоса впереди всех, он кричит:

— Это где-то здесь… Он точно должен быть здесь… смотрите внимательней. Сюда! Этот…

И Чарли вдруг осознает, что полицейский показывает на Ллойда. С почти невероятной быстротой первый всадник приближается. Острый локоть снова наносит удар — под ложечку, от боли Чарли сгибается пополам, а когда боль немного отступает и он выпрямляется, Ллойда рядом уже нет. Но он почти сразу находит его глазами. Ему хорошо все видно, и то, что он видит, бьет его еще больнее острого локтя, жжет глаза. Ллойд стоит в боксерской позиции, как тогда в пабе, когда они собирались на то побоище в "Астории". Ноги чуть расставлены, кулаки загораживают лицо, подбородок вскинут. В этот момент он похож на статую, на фигуру с живописного полотна, освещенный голубыми всполохами прожектора, отчего тень его множится и длинными полосами ложится на тех, кто находится сзади. А он стоит в классической стойке, небрежно-изящный, на лице — гордое презрение.

Чарли вспомнилась старая, времен королевы Виктории, фотография из энциклопедии: боксер, приготовившийся к схватке с не менее учтивым и элегантным противником. Перед Ллойдом трое полицейских, уже замахнувшихся своими гнусными дубинками. Чарли словно наяву ощущает удары, три удара, нацеленные Ллойду прямо в лицо…

Он хочет броситься к ним, объяснить, что это он, Чарли Бак, а не Ллойд бросил термос, что удар предназначался Майку Сандерленду, а не полицейскому, но вместо этого он лишь негромко кричит:

— Не трогайте его! — И этот слабый крик немедленно заглушается шумом толпы.

Тем не менее полицейский оборачивается в сторону Чарли, как будто все-таки его услышал, и начинает пробираться в его сторону. Чарли в панике от-Юрачивается, теперь он уже не видит, но чувствует каждым нервом, как Ллойд падает, получив три, и еще один "для гарантии", удара по голове. Чарли снова весь сжимается от страха и ничего не может с собой поделать. Вдруг в толпе образуется брешь, это похоже на вздох облегчения огромного существа, Чарли, пользуясь моментом, проскальзывает в эту брешь.