Я понял, что никакого каменного возвышения не будет. Он был травяной — или когда-то был травяной. Я измерил его шагами, Тронный зал Чингисхана был 250 метров длины и 50 метров ширины.

Честно говоря, теперь никому не захотелось бы сидеть здесь. Когда братья Юй были мальчишками, здесь было открытое место, не было деревьев, и можно было видеть разбросанные по траве остатки обработанных камней, и открывался красивый вид на их деревню. А теперь монокультура закрыла этот вид, а камни покрылись дерном. Какой-то безмозглый плановик выписал сюда бригады сажальщиков и уничтожил то самое место, которое можно было тогда превратить в террасу обозрения, куда бы стекались люди, готовые претерпеть известные неудобства, чтобы пообщаться с природой и встретиться с историей. Не скажу, что я поверил, будто сам Чингис бывал на этом месте или даже пользовался им. Но его военачальники вполне могли пользоваться им как наблюдательным пунктом, потому что если подойти к краю плоской площадки, то можно увидеть лежащую внизу долину, и нетрудно вообразить, что это огромный плац для парадов, что внизу сгрудились юрты и лошади, выстроились воинские части. И в траве торчало несколько больших камней, так что можно было легко представить себе, кто мог бы стоять или сидеть на них или что они могли видеть.

Вниз мы спускались по крутой и травянистой тропе. Заговорили о медведях. Они были довольно большими, доходи ли до плеча Юям, имели несколько оттенков окраски, красной и коричневой, и были совершенно неопасными. «Два дня назад шесть медведей пришли на посевы». Я видел подтверждение этих слов — глубокие рытвины на поле, мимо которого мы в тот момент проходили. «И если закричать на них, они уходят».

Мы уже почти поравнялись с домами, и я пытался разобраться в увиденном за день. Все это лишь неосновательное сырье, артефакты и фольклор, переносящие меня на 50,100 и 800 лет назад, в них нет ничего такого, что позволило пере нести их на солидную почву истории. Мои первые эмоциональные всплески: «Монгольский флагшток!», «Поилки!» — уступили место более трезвой оценке возможного толкования фактов. Зачем монгольским войскам в походе каменные поилки? Скорее всего, это обыкновенные зернотерки или мельничные камни, оставшиеся в наследие с прошлого или прошлых веков, когда здесь находился храм и большая крестьянская община.

Но при всем при том оставались легенды и само место: потаенная долина с ее лекарственными травами, некоторые из которых посчитали таким сильным средством, что ими можно было вылечить даже занемогшего завоевателя.

Мне повезло. Но если вы, читатель, отправитесь туда, боюсь, вы опоздаете. Те, кто помнит то, что когда-то рассказы вали об этом месте, разъедутся по городам и деревням за пределами долины. В конце концов по мере того, как развивается и растет экономика Китая, будет все меньше и меньше людей, которые пойдут в горы искать лекарственные травы. Тропинки зарастут, поля исчезнут под дикими травами, до ма сравняются с землей, открытые пространства зарастут елями. Все, чем будут удовольствоваться посетители, — это огороженная дорога и туристский лагерь, где гиды рассказывают сказки, которые ничем нельзя подтвердить, о горах, где никогда не было дорог. Даже если приедут историки и археологи, кто вспомнит, где когда-то были Учебный центр, Командный центр, Лечебница и Тронный зал Чингисхана?

Теперь мы вернемся к тем нескольким дням середины лета 1227 года, когда решалась судьба Евразии. Убийство одного императора, смерть самого Чингиса, уничтожение целой культуры, смерть еще многих тысяч людей — всего этого достаточно, чтобы привлечь внимание историков, если только детали были описаны правильно. Но это «если только» заставляет задумываться над деталью, которая придает этим событиям несколько иной характер. Речь идет о тайне, которой окружена смерть Чингиса. Именно необходимость сохранения тайны, которую предвидел Чингис и которую сумели соблюсти его сподвижники, сделала возможным осуществление преследовавшихся им целей. Если бы сведения выплыли наружу, все было бы потеряно — враги перевели бы дыхание, завоеванное было бы утрачено, только еще складывающаяся Монгольская империя была бы задушена в колыбели, весь ход евразийской истории пошел бы в другом на правлении.

Но как лежавший на смертном одре император или выполнявшие его волю наследники сумели сделать это? Никто этого, конечно, не знает, столь плотной завесой тайны окутали разыгравшуюся тогда драму. Но ученые и археологи собирают информацию по крупицам, и постепенно на фоне гор и холмов, декораций на сцене, где разыгрывалась она, приходят в движение призраки, и от них мы слышим слова, по которым можно составить представление о том, что могло происходить в горах Люпань и вокруг них почти 800 лет тому назад.

Вспомним обстановку второй недели августа 1227 года.

Чингис на пороге окончательного завоевания Си Ся и только что занял Западное Цзинь. Оно должно стать базой, с которой можно будет довести до конца захват Северного Ки тая, и тогда он будет владыкой гигантской империи, раскинувшейся от берегов Тихого океана почти до Багдада. Если ничего не помешает, дело всей жизни свершится. Император Си Ся вот-вот капитулирует. В этот критический момент Чингиса сваливает болезнь, возможно тиф, принесенный его войсками из похода на юг. Историки обычно сходятся на том, что это случилось километрах в 100 от гор Люпань, в той части нынешней провинции Ганьсу, которую называют Цин Шуэй, но по этому поводу возникают сомнения, потому что название местности совпадает с названием реки, впадающей в Желтую реку. Некоторые настаивают на том, что Чингис умер в Цин Шуэй, но это опровергают двое ученых, Суй Чэн и Юй Цзюнь из университета Нинся, знакомых с большим массивом самого разного рода материалов. Их изыскания, основывающиеся на исторических источниках и археологических находках, показывают, что народная память, отразившаяся в рассказах крестьян в Люпаньшане, имеет под собой реальную почву.

Где бы ни застигла Чингиса немощь, это что-то очень серьезное, и все окружающие знают это. Невозможно скрыть, что хан чем-то болен, но насколько серьезно, не должно породить слухи. Поэтому в первый день последней недели жизни Чингиса стремительно, в закрытой повозке, отправляют в укромную долину в горах Люпань, где можно гарантировать сохранение тайны и где под рукой войска, готовые выполнить его приказ и, при необходимости, вскочить на коней и двинуться на Си Ся и Цзинь. Здесь также есть возможность организовать его лечение целебными лесными растениями.

Ничего не помогает. К нему подкрадывается смерть.

Но несколько дней, как написано в одном китайском источнике, «Юань ши» («История династии Юань»), Чингис все еще остается стратегом и думает о будущем. Его указания ясны. В одной из версий этого события, принадлежащей арабскому историку Рашиду ад-Дину, писавшему двумя поколениями спустя, Чингис говорит: «Никто не должен знать о моей смерти. Не плачьте и не оплакивайте меня, чтобы врагам не стало известно об этом. Но когда правитель тангутов и население в назначенный день и час выйдут из города, уничтожьте всех до единого».

А потом, как передают китайские источники, Чингис излагает свою стратегию, согласно которой разгром Цзинь должен стать первым шагом к завоеванию всего Китая. И в этот момент у него мутнеет взгляд, смерть приближается. Его окружение понимает, какая катастрофа может произойти. Император Си Ся вышел из Иньчуаня, и может получиться, что перед ним не будет победителя, чтобы вручить ему капитуляцию. Если до него дойдет эта новость, он тут же повернет назад и начнет думать, как спастись самому и как сохранить государство. Самый лучший выход для него будет немедленно обратиться к Цзинь, объединить с ним силы против общего врага, ликвидировать достигнутое Чингисом и нанести смертельный удар по великой Чингисовой стратегии будущих захватов.

Есть только один курс возможных действий. Все должно идти как запланировано. Ни намека на случившееся не должно просочиться вовне. Важно, чтобы император Си Ся приехал, капитулировал и затем первым из своего предательского народа расстался с жизнью.