Голубое озеро не единственное возможное место, где могла проходить церемония, во время которой Темучин стал Чингисханом, но его красота, географическое положение и сама местность придают этой версии особую убедительность. Мне очень хочется, чтобы Темучин выбрал для «коронации» именно это место. На высоте шести метров над озером красуется открытое плато, выстланное ковром сочной травы, почти пологие восточные берега — идеальные пастбища и естественная площадь для построения войск и разбивки военного лагеря. Если командующему было необходимо окинуть взором свою армию, он мог подняться на 100 метров на зеленую лужайку на склоне горы Черное Сердце, что расположена напротив.

Я не одинок в своем мнении. Монголы давно уже приняли эту точку зрения, считая, что это наиболее вероятное место для этого торжества, и соответственно почитают его. Грубое кольцо плоских, изъеденных лишайниками камней отмечает основу чего-то очень большого — может быть, временно го дворца, построенного неизвестно когда и с какой целью. Так и хочется допустить, что это и есть зал коронации, но где доказательства? Возможно, это остатки какого-то сооружения, возведенного позже в память коронации, подобного более позднему добавлению — небольшому мраморному столбу с разбросанными вокруг камнями и приношениями, на котором выбит портрет человека с суровым взглядом.

Трижды совершающие ритуальный обход памятника паломники проложили вокруг него еле приметную тропку. На шесте трепещет голубой шелковый стяг с надписью, нанесенной старым вертикальным письмом: «Здесь, на Голубом озере Черного сердца, был коронован Чингисхан».

На другом берегу озера гора Черное сердце гигантскими белыми буквами старым вертикальным шрифтом сама заявляет о причине собственной славы: «Чингис» и рядом меньшими: «Хан». Непонятно, как сделана эта надпись, возможно, траву соскоблили, чтобы проступила подстилающая ее белая меловая порода, как белые лошади на английских известковых холмах. Утром убедимся, так ли это.

Ночи там студеные, даже летние, и я провел жуткую ночь, без подушки, на голой земле и только в тоненьком, не рас считанном на такие тяготы спальном мешке. На заре я, жалкая, отбившаяся от стада дрожащая овца, выбрался из своей пропитанной росой палатки и очутился в мире совершенства. Восходящее солнце четко выписывало контуры гор. Его косые лучи поднимали с поверхности озера пелену тумана, которая театрально, словно сухой лед, плыла у подножия Черного сердца. Надпись «ЧИНГИС», обращенная, конечно же, к югу, подкрашивалась с востока в оранжевый тон. Я быстро зашагал, пытаясь отогреть неслушающиеся от холода ноги, и скоро вышел на полоску берега, изрытую норами сурков и мышей-полевок. Ни ветерка, высокие ели и вода застыли в полной неподвижности, ничто не колеблет зависшую над озером вуаль тумана. Единственными звуками, которые улавливали мои уши, были далекое-далекое «ку-ку» и песня невидимого в прозрачной голубизне жаворонка. Сур ки спали, спали, благодарение Всевышнему, и мухи. Единственными двигающимися предметами были я и рассеивающийся туман.

Хлюпающая под ногами грязь предупредила меня, что восточная оконечность озера заболочена. Я постарался держаться кромки старой береговой линии и поднялся чуть выше, отсюда мне открылась моя тень, невероятно вытянувшаяся к западу прямо вдоль речки, питающей озеро. Теперь от тумана не осталось и следа, и Голубое озеро отражало в своих безмятежных водах голубое небо — лучшего символа божественного благоволения придумать трудно.

При ближайшем рассмотрении надпись «ЧИНГИС» оказалась выложенной из больших камней, наверное 150, что-то в этом роде, и все камни были выкрашены белой краской. Начали донимать мухи, и я поспешил заняться делом и измерил надпись шагами — получилось 37 метров сверху вниз, насколько это мне удалось, учитывая, что шагать пришлось под уклон. Камни были разнокалиберные — от здоровых валунов, весом с тонну, до камней, которые я смог бы при желании поднять. Мне подумалось: интересно, кто бы это мог сложить такую надпись и когда. За ней ухаживают, краска еще не выцвела. Это значит, что ее сделали сравнительно недавно, тем более если взять в расчет, что воскрешение Чингиса про изошло только после падения коммунизма. Уже начинают оставлять следы мороз, дожди, талая вода и выпас скота, и не сколько камней скатились под гору. Один камень — верхний левый угол высеченной первой буквы — был недавно заменен. Невооруженным глазом видно отметину в траве, где он лежал. Если это делается по команде сверху, в чем я сомневаюсь, то все равно это делается с любовью.

И какой же это вид! Запыхавшись, я забрался на вершину и нашел там ово, кучу валунов, украшенную единственной полоской шелковой ткани, и валяющиеся повсюду пустые бутылки. Оглянувшись назад, на юг, я увидел бескрайние леса, перешагивающие через хребты и выделяющиеся густыми темными пятнами, которые разделяются зеленеющими склонами, как будто все это создано ландшафтным художником, располагающим неограниченными ресурсами, что бы изобразить армии на марше. Западные берега озера невысокие, зеленеющие и такие же заболоченные, как и восточная оконечность, там заиленная серебристая полоска травы, перемежаемая группами ив, отделяет основное озеро от образующего отдельный водоем заливчика.

Уже потом, в ответ на мою банальность касательно веко-вечности этого вида, Баатар обратил мое внимание на болота и ивы. «Вы смотрите на это сейчас и думаете, ничто не может изменить то, что вы видите? Когда я был молодым, все эти озера были больше». Дело в глобальном потеплении. Озера лежат в зоне вечной мерзлоты, пояснил он, и в этой пограничной с Сибирью области вечная мерзлота тает, в результате все озера мелеют. «Не пройдет много времени, и они исчезнут».

Черное сердце, Голубое озеро — загадочные цвета. Стоя на вершине околоово. я мог глядеть под более острым углом, и вода в озере не казалась мне голубой. Она была коричневой. Но вот теперь, когда я пишу эти строки и смотрю на фото, которое я снял, озеро получилось таким же чистым и голубым, как небо. По-видимому, тут дело не только в углах зрения. Фотоаппарат и человеческий глаз воспринимают волны разной частоты. Когда я спустился вниз и забрел в озерную воду, чтобы смыть пот, она была прозрачной и в деталях просматривалось темно-коричневое торфяное дно. Я зачерпнул руками воды и выпил — она была чистой и без каких-либо примесей, можно разливать по бутылкам. Этой странностью, вероятно, и объясняется название места. Голубое озеро с темным сердцем, так как словохар — «черный» означает также и «темный». Название вызывает в памяти древние противоположности: сверху и снизу, светлое и темное, небо и земля, божественное и земное, — что говорило о том, что вновь созданному Чингису было предопределено стать господином земной империи, в которой, если правильно видеть ее, отразится божественное.

Воображаемым взором по следуем теперь за Чингисом прямо на юг, через 600 километров степей и Гоби, через предгорья великих горных цепей, где гравийные поля уступают место лугам и пастбищам, между двумя горными хребтами в сторону Желтой реки, а затем вверх по течению широкой, текущей по илистому дну реки еще 250 километров до города Иньчуаня.

Полюбоваться видом Иньчуаня, столицы нынешней провинции Наньси, можно с верхнего этажа пагоды XI века, возвышающейся над деревьями, в тени которых утопает заросший травой дворик городского музея. Я взобрался по крутой и темной лестнице наверх, потому что общий обзор, как правило, дает некоторый ход мысли. Но этого здесь не получилось. Иньчуань — почти миллионный город, — на первый взгляд выглядел огромным, скучным, серым, малоэтажным послевоенным пригородом, рассмотреть что-либо подробнее мешала окутывавшая его дымка. Я подумал, что могу различить вдалеке полоску желтых песков пустыни. Дымку при носила пыльная пустыня, городской транспорт, толпы велосипедистов и трехколесных рикш, а также промышленные предприятия, примостившиеся на равнине к северу.